«Теперь она официально стала чужой», – прокомментировал эту новость отец.
Я чувствую, как накатывает привычная головная боль.
Париж.
В последний – и единственный – раз, когда мы навещали тетю, мне было шесть. Как сейчас помню ее маленькую квартиру с паркетом, красными геранями на окнах и старыми плакатами на стенах. В то время у нее был период авторского кино, поэтому она только и делала, что говорила о фестивалях неизвестных румынских режиссеров и культовых актерах из Коста-Рики, переходя на французские фильмы «новой волны». Париж. Я помню бульвары, внутренний двор Лувра, наводненный туристами, горячий бутерброд в туристическом кафе на Елисейских Полях, от которого у меня заболел живот. Как пришлось попотеть, чтобы добраться до Монмартра, как уличные фонари из кованого железа освещали мощеные улицы. Бесконечные ряды разноцветных пирожных «макарон» в витринах. Мадемуазель, спокойной ночи. Париж.
Погуглив, я узнаю, что «Шекспир и компания» – это книжный магазин. Я обвожу его кружком на карте.
Устанавливаю температуру кондиционера на отметке между двадцатью и двадцатью с половиной градусами, принимаю пятнадцать капель анальгетика. Выключаю свет, надеваю на глаза маску (сквозь ставни всегда проникают лучи света) и затыкаю уши (бывает, что навес беседки в саду хлопает от ветра).
Если я просыпаюсь ночью, то ни при каких обстоятельствах больше не могу заснуть. Бодрствование влечет за собой риск доесть всю лежащую в холодильнике панакоту, сорвав тем самым очередную диету. А потом опять придется ломать голову над новым способом похудеть, который все равно не сработает.
5
Я лезу в сумку и достаю перцовый баллончик. Мне кажется, что мужчина, идущий по платформе, какой-то подозрительный. Обычная пятница, восемь вечера, но все же это Центральный вокзал Милана.
Я никогда в жизни не путешествовала одна. Теперь я начинаю понимать почему. Тетя купила мне место в вагоне второго класса. Арабская семья загружает огромные чемоданы: жена помогает мужу поднимать их один за другим, а двое детей смотрят на них широко раскрытыми глазами. Я чувствую исходящее от них замешательство, такое же, как у меня самой. Меня успокаивает мысль, что они поедут со мной в одном вагоне.
Адреналин и ужас вызывают покалывание в сердце, как будто перед прыжком с трамплина. В конце концов, у меня в руке баллончик, и как нельзя определить на глаз, заряжен пистолет или нет, никто не может знать, просрочен ли в баллончике перец.
Я застыла у подножки вагона, не в состоянии принять решение. «Это пустая трата времени», – сказал Бернардо. Еще не поздно вернуться домой, найти какой-нибудь предлог, и все бы почувствовали облегчение и больше никогда об этом не вспоминали. За исключением моей тети, которая напрасно ждала бы меня у книжного магазина.
Вспомнив доктора Манубрио, я закрываю глаза и делаю три глубоких вдоха. Я думаю о жизненном серфинге, об огромной волне, о скользкой доске, о себе, стоящей на ней. Начальник поезда дает свисток. У меня в руке тетина записка, я подношу ее к носу… Булочка с шоколадом, ее любимая! Вот что за жирное пятно! Должно быть, тетя завтракала прямо над запиской.
Начальник поезда дает последний свисток. Я рывком поднимаю чемодан за ручку и заскакиваю в вагон. Двери поезда закрываются за мной раньше, чем я успеваю пожалеть о своем решении. Я смотрю на линии железнодорожных путей за окном, которые сменяются полями, затем маленькими городками и заброшенными развалинами вдоль автострады, гаражами и небольшими железнодорожными станциями, на которых поезд даже не замедляет ход. Остановок до Парижа не будет. Сердце колотится, отзываясь в висках, возвращается головная боль. Судьбоносное решение, но все же я его приняла.
В вагоне царит непринужденная атмосфера. Состав выглядит вполне обычно, почти как один из старых междугородних поездов, только здесь двери в купе закрываются на ключ. Найдя свое место, я запираюсь изнутри и проверяю, закрыто ли окно. Тесновато, но в целом даже уютно. Я ставлю чемодан в угол и присаживаюсь на койку. Захотелось есть. Перед выходом из офиса я побросала в сумку все китайские закуски из ящика стола, с мыслью привезти что-нибудь и угостить тетю. Решаю позволить себе печенье с предсказаниями, но только одну штучку. Добрая весть сейчас мне просто необходима. Я вскрываю упаковку и вылавливаю первую попавшуюся печеньку. Спокойно жую ее, разворачивая послание. «Не стоит искать неприятностей, они сами вас найдут. Что касается удачи, то вы знаете, к кому обратиться».
«Что за неприятности ждут меня в Городе света?» – с нарастающей паникой спрашиваю я себя, натягивая ночную рубашку с длинными рукавами – отопление мне включить не удалось. Маска для сна, беруши, анальгетик. Покрывала пахнут дезинфицирующим средством. Надеюсь, мне удастся поспать. Какие несчастья, какие невзгоды? «Мне не следовало уезжать», – ругаю я себя, пока поезд с грохотом мчится по рельсам на север, а за окном сгущается ночь.
Суббота
6
Многим мерное покачивание вагона помогает уснуть, но не мне, тем более сегодня. Металлический голос объявляет, что поезд прибывает в Париж, на часах 7:25, а спала я в лучшем случае часа два. Ночью мне не раз казалось, что кто-то пытается вскрыть замок в мое купе, поэтому в одной руке я крепко сжимала перцовый баллончик, а в другой – аптечку, самую тяжелую вещь, которую только могла бросить в голову нападавшему. К счастью, тревога была ложной, никто не пытался ко мне проникнуть. В итоге я провалилась в сон с так и зажатым в руке баллончиком.
Мне приснилось, что меня вызвал в суд отец, почему-то похожий на Бернардо, и обвинил в измене. «Это какая-то ошибка, я актриса!» – кричала я. Но никто, похоже, не воспринимал меня всерьез.
Я стараюсь как можно тщательнее умыться в раковине в купе. Надеваю чистую блузку, вчерашний костюм и туфли на высоком каблуке. Интересно, откуда тетя узнала, где я работаю? Она отправила посылку в офис, чтобы не привлекать внимания моих родителей? У нее не было сомнений, что я уеду, не сказав им ни слова? Скорее всего, так и есть, она всегда доходила до сути раньше всех.
– Она слишком умна для этой жизни, – сказала однажды мама.
– Или слишком глупа, – парировал папа.
Я уверена в одном: ей опять удалось заставить меня сделать то, чего я никогда бы не сделала по собственной воле.
Смотрю на отражение в зеркале на стене: синяки под глазами, пушащиеся волосы, эффект от кератина сходит на нет. Я зачесываю их назад, закрепляю с помощью заколки-бантика, которую всегда ношу с собой, и тянусь к косметичке, чтобы шаг за шагом повторить свой любимый «макияж без макияжа» (или, как еще его называют, «эффект умытого лица»). Суть проста: косметика на лице есть, но она незаметна. С помощью праймера, тонального крема, пудры, корректора, хайлайтера, теней для век, карандаша для глаз, карандаша и щеточки для бровей, туши и бальзама для губ я делаю лицо более пропорциональным, меняю размер глаз, сокращаю расстояние между бровями, прорисовываю скулы, совершенствую форму носа, избавляюсь от прыщей и жирного блеска. Кожу немного стягивает, но эффект невероятный. Бернардо, к примеру, никогда не видел меня без макияжа, но при этом он убежден, что я пользуюсь только тушью.
Поезд замедлил ход, времени больше нет. Я исполняю вариант для экстренных случаев: тональный крем, корректор, тушь, пудра и блеск для губ.
Прежде чем сойти с подножки, я спускаю на платформу чемодан на колесиках. Я à Paris![14] Сквозь стеклянный потолок Лионского вокзала проникают лучи яркого света. В холле уже довольно людно: парочки и семьи в отпусках направляются к междугородним поездам. Уборщики длинными щипцами собирают с пола пластиковые бутылки и старые газеты. В начале железнодорожных путей растут пальмы. Похоже на Центральный вокзал Милана, только красивее.
Невзирая на каблуки, я быстро следую к выходу, катя чемодан за собой. Выйдя на улицу, я вдыхаю воздух Парижа и поднимаю глаза к солнцу: я цела и невредима.
И уже за одно это нужно быть благодарной судьбе.
– Shakespeare and Company, s’il vous plaît[15], – говорю я водителю, залезая в такси.
Не то чтобы у меня было много денег, чтобы разбрасываться ими, но я не могу позволить себе тратить время зря. Что, если тетя уже ждет меня?
Мы едем вдоль набережной Сены – современный город становится все больше похож на тот самый Париж. Середина апреля, дует легкий ветерок. На берегу реки множество людей в спортивной одежде, кто-то с собаками на поводке, кто-то на роликовых коньках.
Здания с серо-голубыми крышами отражают свет. Paris. Помню, как тетя, когда мы навещали ее, купила мне блинчик сюзетт[16] и научила говорить «мерси», грассируя звук «р». Paris. И вот я вернулась, уже взрослая.
Я объясняю таксисту, который пытается завязать со мной разговор, что французский язык учила сама и мало что помню. Он отвечает что-то вроде «очень жаль».
Какой же будет встреча с тетей Вивьен? Я быстро подсчитала: в последний раз, когда мы виделись, ей был шестьдесят один год, хотя выглядела она на пятьдесят, так что сейчас ей семьдесят семь… но на сколько лет она выглядит? Моему брату было бы тридцать пять. Взрослый состоявшийся человек. Я бы призналась ему, что еду в Париж. Интересно, какое бы у него было мнение о нашей тете?
Уверена, он был бы на моей стороне.
7
С первого же взгляда становится ясно, что книжных магазинов два, под одной вывеской на желтом фоне. Оба выходят на пешеходную зону с фонтаном и деревьями по обе стороны от него. Через дорогу протекает Сена, а чуть дальше виднеется собор Парижской Богоматери.
Над окнами слева черными буквами написано: «Антикварные книги». За стеклом табличка, которая гласит, что магазин открывается только по запросу. Справа же значится: «Шекспир и компания» – и этот открывается через час. Между магазинами зажата маленькая деревянная дверь, выкрашенная в зеленый цвет. У