— А надо, Катерина Романовна. Вон сейчас ее императорское величество в церковь пойдет, так вы с придворными встаньте. Первой ни в коем случае к государыне не подходите. Ну, в добрый час, княгиня, в добрый час!
— Ваше императорское величество! Государыня!
— А, это вы, княгиня! Рада вашему возвращению, рада. Надеюсь, пребывание в России вам больше пойдет на пользу, чем заграничные вояжи. Вижу, как плохо вы выглядите. Что ж ваши хваленые курорты?
— Я не думала о своем здоровье, государыня.
— Знаю, знаю, о сыне. Так представьте же мне моих крестников.
— Моя дочь Анастасия Михайловна Щербинина, ваше императорское величество.
— Рада. Слышала, с мужем нелады?
— Ничего особенного, государыня. Всего лишь привязанность к родителям, восторжествовавшая над любовью супружеской. Бригадир Щербинин не решился оставить своих родителей, моя дочь не захотела расставаться со мной.
— А это ваш сын, о котором мне столько толковали. Его мне представит дежурный камергер, да, впрочем, нам, как старым друзьям, необязательны эти мелочи этикета. Вы хотите служить, князь? Не стесняйтесь высказывать свои желания — как-никак вы говорите со своей крестной матерью.
— Князь Павел мечтает об армии, ваше императорское величество, и надеюсь, его знания…
— Вы же знаете, княгиня, я неплохой физиогномист. Мне не нужны ваши рекомендации. Не сомневаюсь в познаниях князя. Надеюсь, мы скоро узнаем друг друга поближе, а пока имейте в виду, что будете обедать со мной.
— Ваше императорское величество, но, как прапорщик, князь не имеет права сидеть за одним столом с императрицей!
— Но, как сын моего друга, он всегда будет пользоваться привилегиями. Это относится и к вам, милая Анастасия Михайловна.
— Как вы милостивы, государыня!
— Не надо, не благодарите меня, Катерина Романовна. Вижу, чувствуете вы себя еще плохо. Не стесняйтесь — для вас приготовлены во дворце комнаты, в которых вы можете отдохнуть со всем своим семейством. И еще — указ о судьбе вашего сына вы получите завтра. До вечера, княгиня.
Благосклонность императрицы повергала меня в изумление. Указ назначал князя Павла штабс-капитаном гвардии Семеновского полка, что давало ему ранг подполковника. Переполненная благодарностью, я отправилась благодарить ее императорское величество и сразу же встретилась с вопросом, почему в такое непогожее, осеннее время все еще живу за городом. Но кроме скромного домишка в четырех верстах от столицы, на все еще не осушенном болоте, другого жилища в Петербурге у меня не было. Государыня пожурила меня за невнимание к собственному здоровью, припомнила издавна мучивший меня ревматизм и приказала найти в столице любой, какой мне понравится, дом, с тем что он будет приобретен для меня Кабинетом. Сама государыня останавливала свой выбор на дворце герцогини Курляндской, но не хотела ничего делать вопреки моему желанию. Огромная сумма в шестьдесят восемь тысяч рублей, которая требовалась для этого дома, показалась мне чрезмерной, особенно имея в виду те толки и пересуды, которые бы такой подарок непременно вызвал. Я предпочла дом госпожи Нелединской на Мойке с более скромной меблировкой, которая должна была быть продана вместе с домом, стоившим вдвое дешевле. Однако госпожа Нелединская, вопреки договоренности, вывезла всю мебель, что вынудило меня отказаться от приобретения ее владений, ограничившись сравнительно недорогой его арендой. Григорий Александрович Потемкин незамедлительно узнал о моем решении и предложил мне немедленно его изменить, чтобы императрица не подумала, что я не собираюсь надолго задерживаться в Петербурге. Я вынуждена была признать обоснованность подобных предположений и поторопилась отыскать недорогой дом барона Фредерикса на Английской набережной. Государыня удивилась моему выбору, который я объяснила желанием жить на той самой набережной, где родилась и с которой у меня связаны ностальгические воспоминания. Не удовлетворившись оплатой этого моего нового жилища, императрица пожелала на свои средства достроить мой все еще незаконченный дом в Москве на Большой Никитской улице и подарить мне большое поместье. По поводу поместья мне пришлось вступить в достаточно длительную переписку с Григорием Александровичем. Я предпочла бы получить землю в России, тогда как императрица предпочитала Белоруссию, под предлогом более плодородных земель. В результате мне досталось бывшее владение гетмана Огинского, огромное в своих первоначальных размерах, но в результате раздела Польши сокращенное вдвое. Через его земли была проложена граница, отчего все леса гетмана, множество местечек и деревень остались в Польше — их отделила своим течением река Друца. К тому же из значившихся по дарственным ведомостям двух тысяч пятисот душ недоставало ста шестидесяти семи, на десятерых крестьян приходилась одна корова и на пятерых одна лошадь. Дороги были запущены. Водного сообщения не существовало. Крестьяне погибали от голода и нищеты. Приведя в идеальный порядок свои русские владения, я хорошо представляла, скольких усилий потребует эта новая собственность, выглядевшая со стороны необычайно щедрым подарком. Мне предстояло тратиться на свои новые владения и не получать от них никаких средств, что было особенно тяжело, имея в виду траты, с которыми было связано вступление князя Павла на службу. Тем не менее это было проявлением расположения императрицы, к которому прибавилось приглашение присутствовать на концертах во внутренних апартаментах дворца, куда даже статс-дамы могли приходить только по особым приглашениям. Государыня распространила свою милость и на моих детей, так что мы являлись втроем. Однако человеку несвойственно удовлетворяться тем, что ему дарует судьба. Я готова была отказаться от иных своих привилегий, лишь бы получить звание фрейлины для моей племянницы, дочери моей сестры Елизаветы Романовны. Чувствуя себя все же виноватой в роковом повороте ее судьбы двадцать лет назад, я хотела хоть чем-то возместить понесенные ею потери и никогда не забывала, с какой сердечностью и участием она всегда отзывалась на мои трудности. При моем втором возвращении из-за границы она была единственным близким мне человеком в Петербурге и поспешила вместе с дочерью первой меня навестить, по-прежнему предлагая гостеприимный кров своего дома. Не решаясь непосредственно адресоваться к императрице, я умоляла князя Потемкина поторопиться с решением этого вопроса.
— Я хотела бы поговорить с вами, княгиня.
— Я вся внимание, ваше величество.
— Нет, не здесь и не в такой толпе.
— Когда и где прикажете, ваше величество.
— Подождите, я дам вам знак, и тогда вы подойдете ко мне. Постарайтесь быть внимательной. Наш разговор должен состояться сегодня.
— Слушаюсь, государыня.
— Ну вот, наконец-то нас никто не услышит. Не удивляйтесь, княгиня, моему предложению. Оно продумано во всех мелочах и принималось далеко не второпях. Я предлагаю вам стать директором Академии наук. Никто лучше вас не справится с этими обязанностями.
— Но, ваше величество…
— Понимаю ваше удивление.
— Я женщина…
— Тем лучше. Мы лишний раз докажем Европе, что в просвещенной монархии женщины располагают самыми широкими возможностями и необходимыми знаниями.
— Но как раз у меня нет никаких систематических знаний.
— Вы достаточно много читали, наблюдали, встречались с лучшими умами Европы. У вас есть склонность к составлению разумных планов и — что самое главное — способность их воплощать в жизнь. Вы совершили подлинное чудо педагогики, сами определив программу образования князя Павла. Он блестяще образован, не переставая при этом быть светским человеком.
— Государыня, как вы можете равнять сердце матери с необходимыми для такой высокой должности талантами администратора!
— Как раз наоборот. Этими талантами вы наделены в полной мере, как и способностью убеждать людей. Мне сообщили о содержании вашего спора с князем Кауницем, и хотя я решительно не согласна с вашим взглядом на роль моего великого предка Петра Первого, не могу не отдать должного тому, что вы своими доводами заставили задуматься, а в чем-то, возможно, и принять вашу точку зрения, такого изощренного политика и дипломата.
— Нет, государыня, решительно нет. Я не могу воспринять ваших слов иначе, как шутку.
— Я усматриваю в этом совсем другое, княгиня, — ваше нежелание служить моему престолу. Вы разлюбили свою государыню.
— Как вы можете такое говорить, ваше величество! Сделайте меня начальницей ваших прачек, и вы увидите, с каким рвением я вам буду служить.
— Теперь вы изволите смеяться над своей государыней, княгиня, предлагая занять столь недостойное место.
— Ваше величество думаете, что меня знаете, но вы меня не знаете. Я нахожу, что какую бы вы должность мне ни дали, она станет почетной с той минуты, как я ее займу. И как только я стану во главе ваших прачек, это место превратится в одну из высших придворных должностей, и мне все будут завидовать. Я не умею стирать и мыть белье, но если бы я сделала тут ошибки вследствие своего незнания, они не повлекли бы за собой серьезных последствий, между тем как директор Академии наук может совершать только крупные ошибки и тем навлечь нарекания на государя, избравшего его.
— Дорогая княгиня, я прошу вас припомнить всех тех, кто занимал эту должность. Неужели вы ставите себя ниже их?
— Тем хуже для тех, кто навлекает на себя презрение, принимая совершенно непосильные обязанности.
— Хорошо, княгиня. Пока довольно об этом. Что же касается вашего отказа, то я не принимаю его. Именно он меня ещё более убеждает в правильности моего выбора. Возьмите себя в руки, вы слишком возбуждены и непременно попадете на языки наших дам, которые не преминут сделать из нашего затянувшегося разговора Бог весть какие выводы. Просто вам надо подумать.
— Доложите обо мне князю Потемкину.
— Но Григорий Александрович уже лег в постелю, ваше сиятельство. Времени-то без малого полночь.
— Это не имеет значения. Немедленно доложите ему о моем приезде и скажите, что я готова разговаривать с ним даже в его спальне. Поторопитесь же!