— И тебе бодрости и здоровья, святой отец. Минувшей ночью я думала о тебе, вспоминала Берестово. Утром же сердце вещало, что ты придешь. Потому как надобность в тебе великая.
— Вещун оно у тебя, сердце‑то.
— Да и ты, поди, ведаешь о моих желаниях, ежели знаешь, что случилось в Киеве два дня назад и вчера.
— Истинно знаю.
— И что ты думаешь?
— Пока молился за исход благополучный. Да вот пришел к тебе с советом.
— Говори, я внимаю.
— Ведомо мне, что ты побуждаешься принять крещение в Киеве да идти христианкой в Царьград.
— Верно.
— Но так не должно быть. Великой княгине иная честь написана.
— Того не ведаю. Но мне показалось, что сие доступно и в Киеве.
— Все так и есть, как говоришь. Протоиерей Михаил мог бы тебя крестить, как принимает в нашу веру горожан. Ты же великая княгиня великой державы. Император германский Оттон[10], короли польские шлют тебе послов, Византия тебя чтит. И потому тебе должно подняться на самый высокий амвон, где ведет службу первосвятитель православной веры.
— В Царьграде? Я уже думала о том, да боязно.
— Ну полно, дочь моя! Тебе ли пугаться равных.
— Ежели судьбе угодно и Всевышний не против, я поеду туда. Но и тебя возьму.
— Верой и правдой послужу.
— Мне будет спокойно с тобой. Ты знаешь нравы и обычаи той великой державы.
— Они просты и доступны для понимания.
— Я же была в Царьграде и Святую Софию посещала, но ничего не помню, словно слепая была. Меня так озаботил договор, что я ничего не видела вокруг.
— Сие мне ведомо. Я же видел тебя в том храме, — признался в сокровенном Григорий, чем удивил Ольгу.
— Да было ли сие? Что же ты ко мне не подошел?
Григорий улыбнулся и со вздохом ответил:
— Эх, матушка княгиня, ты была для меня в ту пору как сказочный сон. Да и сама ты пребывала в горниле горячих дел.
— Что верно, то верно, — согласилась Ольга.
В сей миг в покой вошел князь Святослав. Он собрался в путь и был препоясан мечом.
— Матушка, прости, что помешал беседе. Дозволь уйти в Вышгород. Здесь мне тесно и душно.
— Ведаю твою нелюбовь к стольному граду, да не корю. Иди, сын мой. Но Претича с собой не зови.
— Исполню твою волю. Еще сказываю: скоро уйду со Свенельдом и дружиной белгородской в Тмутаракань.
— Удачного тебе похода, сын мой. Да помни обо мне, вернись до ледохода. Мне же в те дни собираться в Царь-град.
— Я вернусь и провожу тебя до Еферия. — Князь приблизился к матери, ткнулся лицом ей в плечо и покинул покой.
— Беспокоюсь за него. Неугомонный поднимается и все подвигами дяди Олега бредит.
— Достойный великой державы муж, — отозвался отец Григорий.
После ухода Святослава княгиня Ольга еще долго расспрашивала Григория о Царьграде, о его храмах и церковных службах. Григорий охотно рассказывал Ольге о том, что знал о Царьграде и видел в нем за годы жизни в Византии. Но последним вопросом Ольги был озадачен. Она спросила не о Византии, а о Руси.
— Ты много повидал, отец Григорий, и, сказывают, ясновидящ. Ответь мне, что будет с Русью, придет ли она к Христовой вере?
Григорий смотрел на Ольгу с любовью. Теперь ему не было нужды скрывать свои чувства. Заговорил тихо:
— Мы сеем с тобой, матушка княгиня, благие зерна и получаем благие всходы и от благих всходов получаем благой урожай. И снова будем сеять только добрые зерна многажды. И земля пополнится добрыми плодами трудов наших. Так и с верой Христовой. В доолеговы времена на Руси были лишь подвижники — христиане. Ноне их сотни в общинах. А когда ты придешь к православной вере, внуки за тобой пойдут, а там и весь народ потянется. Вижу твоего внука освятованного, да не буду смущать тебя его именем. Сама увидишь в нем свое отражение.
Настал час полуденной трапезы. И когда Григорий хотел откланяться и уйти, то княгиня Ольга не отпустила его.
— Останься, отец Григорий. Сие на пользу моим людям. Пусть привыкают к тебе и твоему сану. Верю, скоро ты будешь им ближе, чем жрец Богомил. Он ведь никогда не жаловал своим вниманием ни князей, ни их вельмож.
Григорий не посмел отказаться. Да и сам почувствовал желание побыть среди вельмож какие они вокруг княгини? Сие было важно знать. И вскоре княгиня и священник спустились в трапезную, где уже собралось больше двадцати бояр, воеводы, многие боярыни.
При виде Григория близ княгини в зале возникла напряженная тишина. Все лишь кланялись княгине, пытаясь не замечать священнослужителя. И Ольга поняла, что присутствие христианского священника в княжеских теремах многим нежелательно, что вельможи чувствуют к нему неприязнь. И княгиня попыталась разрушить стену отчуждения, возникшую между Григорием и дворскими. Она прошла к своему креслу и велела стольнику поставить рядом со своим креслом стул для священника. И вот уже стул стоит по правую руку от Ольги. И она сказала:
— Садись, отец Григорий. Отныне быть тебе по правую руку от меня.
Когда же бояре и прочие вельможи заняли свои места, Ольга добавила к сказанному:
— Слушайте все! Отца Григория я помню и знаю с детства. Мы вместе росли в Изборске и расстались с ним, ког да мне было десять лет. Он многому меня научил. Да и теперь учит. Потому говорю вам: он есть мой духовный отец. А кто не ведает, что сие значит, должен узнать. На то мое повеление.
Вельможи ответили на слова великой княгини молчанием. И трапеза проходила в тишине, лишь звучали отдельные слова. Вельможи чувствовали себя скованно. Отец Григорий — тоже. Но он не был бы пастырем, если бы не нашелся, как повести за собой паству, даже если она из одних иноверцев. Едва все насытились и взялись за кубки, дабы выпить сыты, меду или греческих вин, как отец Григорий заговорил:
— Вот недавно во время коляд, кои справляли горожане, пришел к нам в храм сын Перунов и сказал: «Наша вера проста и доходчива. Мы просим бога Перуна, чтобы даровал победу над врагом, а бога Волоса, чтобы умножил наш скот, хранил его от болезней. И иных богов просим то о веселье, то о хлебе, то о мире. И так живут все большие и малые народы Руси. А что вы просите у своего Бога? Вижу и днем, и по ночам все молитесь, и песни поете в храме, редкие дни служба не идет. А прирастают ли ваши богатства? Могут ли ваши доски малеванные утолить желания ваши?
Отвечу вам, как ответил ему: нам, христианам, мало одной ночи и тысячи ночей мало. У нас всегда есть, о чем просить Господа Бога. Он же говорит нам: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».
В трапезной стояла тишина. Лишь голос отца Григория нарушал ее. Все слушали его с одинаковым вниманием, в коем было много от детского любопытства и удивления. И все отметили, что Бог отца Григория не жаждает ни крови, ни боли, ни богатства и озабочен лишь миротворчеством.
— Блаженны миротворцы, — как раз прозвучали слова отца Григория в сей миг, — ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. — И тут священник прямо сказал сидящим за столом: — Блаженны и вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески злословить за меня! Он же говорит нам: «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под темным сосудом, но на подсвечнике и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного…»
Отец Григорий еще хотел что‑то сказать, но в трапезную вошел воевода Претич и что‑то прошептал княгине на ухо. И Ольга сказала:
— Говори, воевода, всем, что за весть принес.
Претич выпрямился в полноту своего богатырского роста, громко сказал:
— Я передал матушке княгине то, что увидел на Священном холме. Жрец Богомил нарушил ее повеление и лишил жизни услужителя Светомила. Жрецы пытались остановить его, он же сказал им: «Пусть умрет. Слабые духом не нужны богу». Светомил сожжен на жертвенном огне.
В трапезной раздались голоса возмущения вольностью Богомила. Бояре потребовали предать его суду старейшин. И кто‑то позвал всех идти на Священный холм и там наказать Богомила. Но последнее слово осталось за княгиней:
— Слушайте все: Светомил сам искал смерти, и Богомил токмо выполнил его волю.
— Но он нарушил твою волю, матушка княгиня, — крикнул старый воевода Карл.
— Вот ты с боярами и с воеводой Претичем и сходите на Священный холм, спросите Богомила, что толкнуло его перечить моей воле.
Княгиня Ольга встала. И все поднялись из‑за стола, покидая трапезную. Отца Григория потянуло следом за всеми. Он чувствовал, что там, на Священном холме, узнает нечто важное, что не дано узнать ни Карлу, ни другим вельможам. Но княгиня Ольга остановила его:
— Отец Григорий, не уходи.
— Слушаю, матушка княгиня.
— Я вижу, что ты осуждаешь меня за то, что не наказываю Богомила. Знаю, что это по его наущению Светомил пустил в меня стрелу. И Богомил сознался бы в том, ежели бы привели его в подклети под гридницу.
— Нет у меня повода осуждать тебя, матушка княгиня, но есть повод печалиться. Богомил паки ехидна. На его руках кровь невинного кудесника Любомира. Он предан смерти за то, что спас тебя от падучей. Любомир был христианином.
— Помню Любомира. И ты хочешь сказать, что Богомил не утихомирится?
— Вера и боги к тому его побуждают.
— Но я же сказала, что от меня ни опалы не будет, ни ущерба.
— Будет ущерб, матушка. Сам твой уход от язычества — для Богомира суть невосполнимая.
— То так Но по — иному и не быть!
— На сие твоя воля, матушка. Но мы должны знать движение ехидны.
— Ежели тебе посильно. Я уповаю на твою помощь. А завтра приди, я буду ждать.
— Приду, матушка княгиня, — Григорий поклонился и покинул трапезную.
Ольга смотрела ему вслед, пока он не скрылся. И что‑то беспокоило ее. Княгиня глянула на окна трапезной и увидела, что на дворе смеркается, наказала Павле, коя была рядом: