» Александра Гваньини, но тут же приводит ссылку на византийского хрониста Иоанна Зонару, по которому «тогда Феофилакт бе патриарх» (см. ниже, прим. 37). В «Палинодии» Захарии Копыстенского (XVII век) крещение Ольги отнесено ко времени патриаршества Василия I Скамандрина (970–974) (Русская историческая библиотека. Т. 4. СПб., 1878. Стб. 972). См. об этом: Полонская Н. К вопросу о христианстве на Руси до Владимира // Журнал Министерства народного просвещения. 1917. Ч. 71. № 9. Сентябрь. С. 65.
Есть некоторые дополнительные соображения, позволяющие полагать, что патриархом, крестившим Ольгу, был именно Полиевкт, а не кто-либо иной. Согласно Проложному житию святой Ольги перед кончиной княгиня «после злато к патриарху Царяграда» (Серебрянский. С. 8), и очевидно, что имеется в виду тот самый патриарх, который и перед этим упоминается в Житии. Но в 969 году (год кончины Ольги) патриархом оставался именно Полиевкт.
33 Удовлетворительного объяснения появление имени Фотия в Проложном житии Ольги не получило. Отмечу, что имя патриарха Фотия — на этот раз современника князя Владимира, внука Ольги, — присутствует в Церковном уставе князя Владимира и других более поздних памятниках, рассказывающих о Крещении Руси в 80-е годы X века. Иногда считают, что упоминание этого имени отражает факт учреждения русской епархии при Фотии в 60-е годы IX века (см. выше). Однако ни в одном русском источнике раннего времени следов знакомства с так называемым первым, или Фотиевым, крещением Руси не обнаруживается.
34 Joannis Scylitzae Synopsis historiarum. P. 240 / пер. Г. Г. Литаврина: Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 166.
35 Впрочем, Иоанн Зонара несколько изменил текст своего источника; вместо слов «прибыла в Константинополь» у него значится: «явилась к императору» (см.: Савва В. И. Указ. соч. С. 9).
36Божков Ат. Миниатюри от Мадридския ръкопис на Йоан Скилица. София, 1972. С. 89.
37 Здесь необходим комментарий. Начиная с XVII века встречаются указания на то, что Скилица, Кедрин и Зонара будто бы относят крещение «архонтиссы руссов» ко времени патриаршества Феофилакта († 956), что можно рассматривать как важный датирующий признак. (См., напр., в Густынской летописи (выше, прим. 32), «Истории Российской» В. Н. Татищева (Т. 2. С. 222, прим. 131), а также в трудах многих историков Нового времени.) Однако в действительности ничего подобного в Хронике Иоанна Скилицы (равно как и Кедрина и Зонары) нет: события царствования Константина Багрянородного изложены ими отнюдь не в строгом хронологическом порядке, и из того факта, что о смерти патриарха Феофилакта у Скилицы рассказано позже, чем о крещении Ольги, ровным счетом ничего не следует (см. об этом, напр.: Ариньон Ж.-П. Международные отношения Киевской Руси… С. 115, прим. 14; Назаренко А. В. Древняя Русь… С. 269–270). Точно так же и на том же основании нельзя согласиться с мнением Г. Г. Литаврина, что Скилица относит крещение Ольги к промежутку между 952 годом (предполагаемая дата крещения Дьюлы) и 956 годом, поскольку о женитьбе сына Константина Романа II на Феофано (по Литаврину, ок. 956 года), равно как и о смерти его первой нареченной невесты Берты-Евдокии (949), говорится уже после известия о крещении Ольги (Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 167, 210).
38Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI вв. М., 1993. С. 107. Известие Хроники Продолжателя Регинона было воспроизведено более поздними хронистами, в частности так называемым Саксонским анналистом и автором Магдебургских анналов.
39 Книга Паломник. С. 72, 3. В списках «Второй» редакции памятника вместо слов «когда взяла дань, ходивши к Царюграду», значится: «…дала на службу святителю, егда крестися во Цареграде»; или: «…вда святей церкве… на службу святителю Фотию, егда крестися от него в Цареграде» (Там же. С. 3, прим. 8). Это несомненное влияние Житий Ольги.
40 Constantini Porphyrogeniti imperatoris De cerimoniis aulae Byzantinae libri duo / rec. J. J. Reiske. Bonnae, 1829. Vol. 1 (=Patrologiae cursus completes. Series graeca / ed. J.-P. Migne. T. CXII). P. 594–598. Перевод на русский язык: Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 360–364; Новиков. С. 343–346. Не потеряли своего значения также комментированные переводы данного отрывка Е. Е. Голубинского, В. И. Саввы, Д. В. Айналова, В. В. Латышева (Известия византийских писателей о Северном Причерноморье. Вып. 1 // Известия Государственной академии истории материальной культуры. Вып. 91. М.; Л., 1934. С. 47–48) и др.
41Литаврин Г. Г. О датировке посольства княгини Ольги в Константинополь // История СССР. 1981. № 5. С. 173–183; Его же. К вопросу об обстоятельствах, месте и времени крещения княгини Ольги // Древнейшие государства на территории СССР. 1985. С. 49–57; Его же. Русско-византийские связи в середине X в. // Вопросы истории. 1986. № 6. С. 41–52; Его же. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 154–213; и др.
42Назаренко А. В. Когда же княгиня Ольга ездила в Константинополь? // Византийский временник. 1989. Т. 50. С. 66–83; Его же. Еще раз о дате поездки княгини Ольги в Константинополь: источниковедческие заметки // Древнейшие государства Восточной Европы. 1992–1993. М., 1995. С. 154–168; Его же. Древняя Русь на международных путях. С. 219–311; и др.
43 Одним из основных документов в пользу традиционной даты путешествия Ольги еще со времен А. Л. Шлецера служит упоминание при описании десерта в особом помещении дворца после приема 9 сентября (на котором присутствовала Ольга) «багрянородных детей» императора Константина и его соправителя и сына Романа («их» детей): при прямом понимании текста датировка этого десерта 946 года невозможна, ибо у семилетнего (в 946 году) Романа, естественно, еще не могло быть детей (см. также ниже, прим. 77). Г. Г. Литаврин, обосновывающий раннюю дату путешествия Ольги, не сомневается в том, что речь в данном случае идет о багрянородных детях лишь Константина и его неупомянутой супруги Елены. Однако для этого ему приходится либо вносить в текст источника существенную конъюнктуру («его» вместо «их» или пропуск в тексте указания на «деспину», то есть императрицу), либо предполагать сознательное умолчание о Елене из-за неумения составителей протокола правильно, в строго полагающемся порядке титулования, перечислить членов императорской семьи (см.: Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 180–181), — объяснение, кажущееся мне совершенно искусственным.
Далеко не бесспорен и тот аргумент, который сам Г. Г. Литаврин считает решающим и который, надо полагать, и побудил его пересмотреть традиционную точку зрения, а именно то обстоятельство, что шесть приемов, описанных в 15-й главе сочинения Константина Багрянородного и сопровожденных датами, «расположены в помесячной хронологической последовательности, начиная с мая и кончая октябрем», причем относительно приемов послов аббасидского халифа («друзей тарситов») 31 мая и 6 августа имеется точное указание на 4-й индикт, соответствующий 946 году; указание на 4-й индикт присутствует и в оглавлении («пинаке») ко всей 15-й главе. Несомненно, приемы «друзей-тарситов» (вопреки сомнениям А. В. Назаренко) имели место в 946 году. Однако к датировке путешествия Ольги этот факт не имеет прямого отношения. Описание указанных приемов, собственно, и составляет основное содержание главы — протокол приема послов иностранной (дружественной) державы в Большом триклине Магнавры (Большом тронном зале императорского дворца). Описание же всех прочих приемов, в том числе и княгини Ольги, включены в этот раздел попутно, для разъяснения некоторых дополнительных казусов, в частности (в случае с Ольгой) возникающих при приеме правительницы-женщины, когда необходимо задействовать женскую часть императорской семьи. Так, например, прием «испанов» — послов кордовского халифа Абд-ар-Рахмана III, также упомянутый в 15-й главе в связи с незначительными изменениями в оформлении помещений дворца, имел место 24 октября 948 года. (Васильев А. А. Византия и арабы. Т. 2. С. 277–278). Поэтому предполагать, что императором была использована сплошная подборка протоколов за «определенный срок, насыщенный аудиенциями, данными им иностранцам» едва ли правомерно. Тем более что сам Литаврин отметил тот факт, что включенные в эту предполагаемую им подборку приемы (даже если не учитывать приема «испанов») имели место не в течение какого-либо одного календарного года, но в течение по крайней мере двух лет (ибо с сентября в Византии начинался новый год и новый индикт), так что указание на 4-й индикт в любом случае не относился к приемам Ольги (Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 182–183).
Не кажется мне серьезным аргументом и предполагаемое Г. Г. Литавриным совместное сидение императрицы Елены и ее невестки (в соответствии с гипотезой Литаврина Берты-Евдокии, первой обрученной невесты Романа II) на одном троне во время «клитория» (торжественного обеда), данного в честь Ольги 9 сентября, что, по мнению исследователя, может отражать реалии 946-го, но никак не 957 года. Показательно, что при переводе данной фразы («На упомянутый выше трон воссели деспина (императрица Елена. — А. К.) и невестка») Литаврину приходится исправлять явную грамматическую несогласованность греческого текста, ибо сказуемое («воссела») употреблено здесь в единственном числе при двух подлежащих (Там же. С. 363, прим. 3). Исследователь ссылается на другие случаи употребления сказуемого в единственном числе при множественном числе подлежащего, но, как показал А. В. Назаренко (Назаренко А. В. Древняя Русь… С. 244), во всех этих случаях речь определенно идет о восседании разных лиц на разных тронах. Да и вообще трудно представить себе столь явное нарушение византийского церемониала, при котором императрица сажает к себе на трон (!) невесту своего сына (пускай и семи- или восьмилетнюю, по Литаврину), занимающую в иерархии правящей семьи строго определенное место — ниже ее самой, и этот факт находит отражение в обряднике как прецедент для последующих правителей империи.