Но Татьяна сама забежала якобы за солью и застряла на кухне, болтая без умолку. Лада, морщась, слушала: об умнице-дочке, которая учится только на пятерки, о болезнях Таниной мамы, о неудачном браке, который закончился скандальным разводом. Тут Лада оживилась:
– Жадный, что ли, раз судился?
– Ага, – охотно согласилась Татьяна. – Еле-еле эту квартиру выцарапала. Теперь мы втроем здесь живем, три женщины: я с дочкой и моя мама. Присоединяйся к нашему женскому коллективу, – подмигнула она. И Лада растаяла. Хорошо, когда есть, к кому забежать со своей бедой. Хоть душу излить, хоть денег перехватить. Татьяне тоже от мужиков досталось, своя в доску.
Так у Лады появилась подруга.
Жизнь постепенно налаживалась. Но тут судьба нанесла очередной удар. Позвонила мама. Сначала в трубке были одни рыдания. Потом прорвалось:
– Дочка, беда… Игорек мой…
– Что с ним? – хрипло спросила Лада.
– Умер он, – захлебнулась слезами мама.
– Как умер?! – ахнула Лада.
Не то чтобы она была сильно привязана к единокровному брату. Отношения с родственниками у Лады не заладились, еще когда она являлась звездой большого спорта. Мама была равнодушная к Ладиным успехам, тетка стремилась использовать с выгодой для себя.
Но Игорек был забавным. И как не от мира сего. Лада даже не подозревала, что брат употребляет наркотики. Он ведь такой юный! Видать, упустили ребенка родители и учителя, как когда-то и Ладу могли упустить. Но тогда время было другое, и она нашла себя в большом спорте.
А сейчас всем на всех было наплевать. Государство перестало заботиться о детях и контролировать их родителей. Учителя решали свои проблемы: как выжить? Бастовали, выходили на митинги, свергали директоров. Школы в начале девяностых бурлили, дети отбились от рук и прогуливали уроки.
А Игорь оказался слабым. Мама с папой пили, и он, попав еще в старших классах в плохую компанию, так и застрял в ней и, как говорится, забил на все. На учебу, на работу, на будущее, которое Ладиного брата не интересовало.
Он жил в своих грезах, а доставать дозу становилось все труднее. Деньги взять было негде. В один из таких моментов, когда ломка стала особенно невыносимой, Игорь выбросился из окна. Умер он сразу, не мучился, но для Лады это была уже вторая смерть близкого человека.
И снова ритуальное агентство, морг, похороны… Черная полоса не прекращалась. Напившись до полусмерти на поминках брата, Лада снова надолго ушла после этого в запой.
Заходила соседка, пыталась с Ладой разговаривать. Даже Танина мать заходила. Вздыхала:
– Ты молодая еще. Кончай дурить-то.
– Вы не понимаете, – заливалась Лада пьяными слезами. – Моя жизнь кончена…
– Лет тебе сколько?
– Тридцать два-а…
– А мне шестьдесят два. И то надеюсь еще пожить лет десять, а то и больше. Как бог даст. Хотя время такое, что лучше бы я всего этого не видела, – тяжело вздохнула женщина. – Но ты запомни: живым все хорошо.
Приходил и Ладожский, пытался утешать, но он не выносил Ладиных пьяных истерик.
– Сочувствую, но… возьми себя в руки. Твой брат был наркоманом. Он все равно не прожил бы долго. Не самоубийство, так передозировка. Слабые сейчас не выживают.
– Ты жестокий! И меня аборт заставил сделать!
– Не передергивай: никто тебя не заставлял! Ты просто не хочешь брать ни за кого ответственность.
– У меня собака!
– Кстати, о Фредди. Ты его хотя бы кормила сегодня?
Лада со стыдом вспомнила, что остатки еды от обеда принесла соседка. И отдала их Фредди. И снова принялась рыдать. Ладожский не выдержал и хлопнул дверью. А Лада продолжила пить.
Она все больше жалела себя. Запой затянулся. И в конце концов Лада принялась названивать по всем знакомым адресам: своим друзьям по спорту, коллегам по ледовому шоу и даже Вадику, первому законному мужу. Жаль, Генкиного телефона Лада не знала. Аполлонов, уезжая, координат никаких не оставил. А то бы Лада и ему позвонила. Ей было что сказать, упреков накопилось – вагон!
Но откликнулся только Вадик, который сказал, что приедет. Это означало снова пьянку, теперь уже вдвоем. Как поняла Лада, дела у этого бывшего мужа были не очень в отличие от Ладожского, и Вадик тоже заливал горе.
В общем, жизнь превратилась в кошмар. Потом Лада с огромным трудом вспоминала, как провела месяц после похорон брата. И то лишь отдельные детали. Было стыдно.
Потому что однажды утром раздался звонок в дверь.
«Кто бы это мог быть? – вяло подумала она, еле разлепляя веки. Голова гудела, язык во рту ворочался с трудом. – Соседка, должно быть. Еду для Фредди опять принесла».
И пошла открывать. Овчарка, как приклеенная, следовала за хозяйкой. Фредди, в общем, был смирным, редко кого на дух не выносил. И тут не залаял. Поэтому Лада ждала своих.
Но за дверью стояла… Лидка Богданова! Лада так растерялась, что не сразу захлопнула дверь. Лицо залила краска стыда. Лидка увидела такой! Ее, Ладу Воронцову! Лидера сборной, чемпионку, красавицу, по которой мужчины сходили с ума! Увидела с опухшим лицом, красными глазами-щелочками, со спутанными грязными волосами.
Сама Богданова выглядела безупречно. Красавицей она никогда не была, но одевалась со вкусом, дорого. И сейчас было понятно, что Лидка не бедствует.
– Значит, правда, – кивнула она. – Разреши мне пройти, – и решительно отодвинула Ладу плечом.
Она так растерялась, что не смогла ответить грубостью. Мол, выметайся отсюда, не твое собачье дело, как я живу.
Но вмешался Фредди. Овчарка зарычала, и Богданова невольно попятилась.
– Собаку-то убери, – сказала она.
«Потом она всем расскажет, что я натравила на нее собаку!» – спохватилась Лада и открыла перед овчаркой дверь ванной комнаты:
– Фредди, сюда.
Собака послушалась, и Лидка уже беспрепятственно прошла на кухню и как ни в чем не бывало спросила:
– Чаю нальешь?
Лада молча поставила на плиту чайник.
– Мне сказали, ты всем нашим звонишь, – Богданова посмотрела на Ладу в упор. – Обвиняешь, что бросили тебя. Забыли. По-моему, это ты из ледового балета ушла, причем со скандалом. И Борис после этого не швырнул трубку, когда ты позвонила. Выслушал. Но ты, извини, такое несла! Пошел слух, что ты запила. И крепко.
– А тебе кто сказал? Борис? – огрызнулась Лада.
– Мы все тесно общаемся, – не смутилась Богданова. – Бывшие спортсмены. Делимся и радостями, и бедами. И все знают о твоей проблеме, – она кивнула на пустые бутылки из-под водки. – Неважно, кто мне сказал. Не ты первая, не ты последняя. Я понимаю: тяжело. С турками не получилось, брат умер. Но надо жить дальше. Мы ведь с тобой ровесницы. Давай, приходи в чувство. Бросай пить. И – на каток.
– И что я там буду делать? – вяло спросила Лада.
– Детишек тренировать. Я тебя официально приглашаю к нам, в ЦСКА.
– Разве фигурное катание в нашей стране еще существует? – усмехнулась Лада.
– Да. И я в отличие от тебя оптимистка. Мы еще завоюем олимпийское золото, и именно в женском одиночном катании. Придет время – и весь пьедестал будет наш.
Лада рассмеялась:
– Ну, ты и фантазерка, Богданова! Да никогда этого не будет! Я сколько лет билась, и что? Хочешь сказать, что я бездарность?
– Ты объективно была лучшей, – серьезно сказала Лидка. – И такой уровень, какого достигла ты, наши девочки еще долго будут штурмовать. Потому я тебя и приглашаю на тренерскую работу. Ты знаешь, как прыгать сложнейшие тройные. Тебе даже аксель почти покорился.
– Почти! – горько сказала она.
– Я уверена, что на тренировках ты его делала. Так научи других. А твой сальхов? Он идеален. Твоя техника до сих пор может считаться лучшей в мире.
– Уж от кого я не ожидала помощи, так это от тебя, – призналась Лада. – Ведь я твое место в сборной заняла.
– Я сама его отдала. Устала. Бремя первых могут оценить только они сами, вот ты меня поймешь. Остальные вряд ли. Так как? Когда мне ждать тебя на катке? Но сначала в отдел кадров.
– Дай мне неделю, – взмолилась Лада. – Я в таком виде…
– Да уж, довела себя до ручки. Я специально утром пришла, пока ты еще, ну скажем так, в адеквате.
– Адрес откуда узнала?
– Подумаешь, секрет! Наших в ледовом балете полно. Кое-кто у тебя в гостях побывал. Ну, все, я побежала. Мне на работу надо. Так я тебя жду.
Лидка ушла. А Лада очнулась, лишь когда в ванной комнате заскулил Фредди. Снова на каток! Да еще в ЦСКА! Немыслимо щедрое предложение! У Воронцовой такая репутация, что о работе, связанной с фигурным катанием, только мечтать приходится. А тут тренером!
Лада приободрилась. С этого момента – ни капли! Спорт, спорт и еще раз спорт!
Жизнь продолжается!
Шумов
Он сидел, уставившись в одну точку. Прошедшая ночь была одной из самых тяжелых в его жизни, несмотря на то что наступил Новый год, такой любимый всеми праздник. Телефон звонил часто, и наконец вышли на связь родные из Торонто, по скайпу. Новый год там должен был наступить только завтра, в девять утра, но Шумов традиционно провожал его с дочерью и ее семьей почти в полночь по московскому времени. А теперь еще и бывшая жена к ним присоединилась, к тем, кто уехал на ПМЖ в Канаду.
И Шумов остался совсем один.
Он смотрел на счастливые лица Кати и тех, кто сидел рядом с ней, и ни слова не мог выговорить. Только «да», «нет» и «угу». Это было странное состояние. С одной стороны, хотелось говорить и говорить, рассказать обо всем, проявить слабость. Но с другой – Шумов понимал, что это ничего не изменит. Только создаст им проблемы, Кате и ее семье.
Помочь они все равно ничем не смогут. Разве только выслушать и посочувствовать. Катя даже приехать не сможет, она глубоко беременна и длительный перелет ей противопоказан. Либо прямо в самолете родит, либо в Москве, а кому это нужно? Зять работает, а бывшая жена – чем она-то поможет? Они с Ольгой никогда друг друга не любили, теперь Шумов это понимал.
Сошлись тогда, в восемьдесят девятом, от безысходности. Понятно было, что мир меняется, Ольга, у которой были сложные семейные обстоятельства, искала в жизни хоть какую-то опору, а Шумов был уверен, что окончательно потерял Ладу, свою первую и единственную любовь.