Такое упорство объясняется не только особой приверженностью к православию. Для русских людей в то время отступничество от православной веры означало прежде всего измену нравственным устоям, традициям и духовной жизни своего народа. Вот почему Александр Невский обратился к псковичам после Ледового побоища 1242 г. с речью, наполненной укорами в их адрес. В 1240 г. горожане Пскова пошли на уговоры предателя и открыли ворота города немецким рыцарям[60]. Князь Александр в своем обличении не совсем был прав: немецкие рыцари действовали изуверски. Они не смогли взять штурмом Псков, но захватили в заложники детей псковичей из разгромленного посада. И тем не менее князь не удержался от упрека горожанам. Следует отметить, что псковичи учли урок: с тех пор нога противника не ступала в город-крепость. Так, в 1343 г. отряд ливонских рыцарей напал на Изборск. Накануне сражения псковичи, собрав вече, дали клятву: «Братья, мужи псковичи, не посоромим отцов своих и дедов, кто стар то отец, а кто млад то брат; се же братья предлежит нам живот и смерть, потягнем за святую Троицу и святые церкви, за Отечество»[61]. Ливонцы были разбиты и отброшены от русской границы.
Существуют такие традиции, которые не подвластны времени. История свидетельствует: эстафету подвига русских ратников подхватили советские воины. Советский народ в смертельной схватке с фашизмом, как и наши предки в борьбе с иноземными захватчиками, отстоял независимость Отчизны. Имя Александра Невского и ратные подвиги защитников Родины навечно останутся в памяти народной.
Д.Г. ЛиндНекоторые соображения о Невской битве и ее значении
Боюсь, что содержание нашей работы о дате или, скорее, о событии, которое мы отмечаем, может показаться довольно спорным. Мы не можем, однако, признать, что битва на реке Неве действительно имела такое значение, какое ей традиционно приписывает русская историография. Вместе с тем в последней части работы — об обстановке в Швеции во время военной кампании — мы изложим доводы в пользу того, что шведская военная экспедиция могла бы иметь более честолюбивые цели, если бы она состоялась на самом деле. К сожалению, и это мнение не соответствует взглядам русских историков.
Прежде всего, мы желали бы подчеркнуть, что не будем спорить относительно того, что кампании против Новгорода со стороны его западных соседей в тот период были результатом скоординированного общего плана, контролируемого Папской курией и направленного на то, чтобы использовать ослабление Руси, вызванное татаро-монгольским нашествием. Такова, в сущности, теория, оспариваемая финским историком Г.А. Доннером, которую русские историки, такие как Б.Я. Рамм и И.П. Шаскольский, позднее поддерживали[62]. Могло быть и так, что эти экспансионистские планы, отличающиеся грандиозностью, если и были составлены Папской курией, то, несомненно, использовались бы местными монархами, что объясняет большое число дошедших до нас папских булл. Мы, однако, сомневаемся в том, что местные монархи действительно желали выполнения таких планов.
Наши наблюдения подсказаны удивительным несоответствием в оценке характера и роли Невской битвы в шведской и русской историографии. На этой конференции нет необходимости подчеркивать главное значение, приписываемое Невской битве в русской историографии, которое явно усиливается под влиянием более поздних событий. Укажем для сравнения на то, что шведская кампания и битва на Неве вовсе не упоминаются в шведской историографии, например в ставшей уже классической современной книге по шведской истории — в учебнике Йеркера Розена и Стена Карлсона, впервые опубликованном в 1962 г.[63]
Эта ситуация, как нам кажется, ставит нас перед необходимостью пересмотреть вопрос о значении битвы, чтобы найти общее основание для исследования исторически достоверных шведско-новгородских отношений того периода.
Прежде всего, оценка роли Невской битвы в цепи исторических событий зависит от качества сохранившихся источников. Таким образом, наше первое исследование касается того, что можно было бы назвать спектром русских источников о битве.
Описания кампании и битвы, которые доминируют в современной русской историографии, берут начало в Житии Александра Невского, включающем свидетельства очевидцев подвигов Александра Невского и его шести храбрецов. Это жизнеописание, предположительно составленное в 1280-е годы, вскоре было включено в летописи,[64] прежде всего в Лаврентьевскую летопись, после описания смерти Александра в 1263 г.,[65] и в переработанном виде в большинство поздних летописей (под 1240–1242 гг.) в форме повествований о Невской битве и битве на Чудском озере. В последней группе текстов, иногда называемой «Летописной редакцией», детали, которые нельзя найти в более ранней версии жизнеописания, были добавлены. Эта группа текстов в основном присутствует в летописях XV в. новгородского происхождения: Новгородская Первая летопись (НIЛ) младшего извода, Новгородская Четвертая летопись (НIVЛ) и — с некоторыми дальнейшими добавлениями — Софийская Первая летопись (СIЛ) вместе с многочисленной семьей летописей, основывающихся на СIЛ.
Жизнеописание, по версии этих летописей, после сообщения фактов о семье князя Александра и его воспитании, описывает шведскую военную кампанию на Неве, указывая на легендарную смелость Александра Ярославича: король католического Севера решает завоевать землю новгородского князя Александра и собирает огромную армию шведов, включая короля и его епископов, норвежцев (мурманов), финнов (сумь) и тавастов (емь). Они входят в реку Неву и с устья Ижоры «король части Римской» бросает вызов Александру. С благословения новгородского архиепископа Спиридона Александр выступает с малочисленной дружиной, и ему удается скрытно напасть на военный лагерь шведов. Далее описываются подвиги шести храбрецов. Во время первого из этих эпизодов воевода Спиридон оказывается убитым вместе с епископом. Шведы, обнаруженные на берегу Ижоры, куда войско Александра Ярославича не могло проникнуть, считались убитыми Божьими ангелами. Трупы знатных шведов, погруженные на три корабля, были утоплены в Неве, а остальные похоронены в ямах. Только 20 новгородцев (пять названы по имени) были убиты, не считая некоторых ладожан[66].
Мы должны сразу же оговориться, что не принадлежим к той школе историков, которая доминирует в среде скандинавских ученых и отрицает ценность жизнеописаний святых как исторических источников[67]. С другой стороны, тот факт, что событие упомянуто в Житии, может оказать влияние на приоритетное восприятие факта Невской битвы по сравнению с другими событиями, описанными в обычной сухой манере русских летописей.
Здесь мы должны прежде всего задать вопрос: какие же другие источники существуют помимо жизнеописаний? Существовало ли оригинальное хронологическое описание Невской битвы, независимое от текста Жития?
Интересно отметить, что эта битва не описана ни в подлинном тексте Лаврентьевской летописи, ни в реконструкции Троицкой летописи, хотя обе эти хроники содержат под 1242 г. краткое описание битвы на озере Пейпус[68]. Владимирский летописец, ценный тем, что представляет собою раннюю общерусскую компиляцию, также не содержит описания битвы на Неве, хотя в нем есть более полные описания Ледового побоища, чем в двух предыдущих[69]. Это, несомненно, указывает, на то, что летописцы XIII в. из Северо-Восточной Руси придавали немаловажное значение событиям 1241–1242 гг.
Хотя в статье невозможно провести полный текстологический анализ хронологических текстов, существует, насколько нам известно, только один хронологический вариант, который нет необходимости с первого взгляда подозревать в зависимости от версии, найденной в Житии. Это версия ПIЛ. Она очень коротка и содержит следующее известие: «Приидоша Свейа в реку Неву, и победи их князь Александр с мужи новгородцы, месяца мая, в 15 день»[70]. Ряд летописей, связанных с Псковом, — например, Псковская Третья летопись (ПIIIЛ), Летописец Рогожский, Летописец Авраамки и Сокращенная Новгородская летопись — имеют более информативные тексты: «Приидоша Свейа в Неву, и победи а́ Александр Ярославич с новгородцы, июля 15. И паде новгородцев: Константин Лукинич, Гуриата Пинешкинич, Наместь Дрочила, а всех 20, а Немец накладеша две ямы, а добрых повезоша два корабля; а заутра побегоша»[71].
Перед нами подлинный хронологический текст. Лишь одно чтение в Летописце Рогожском («Зде обретоша много множество избиенных от ангела Господня, останок же побежа заутра»), несомненно, взято из Жития[72]. Было ли оно добавлено к Летописцу Рогожскому или взято из общего источника псковских летописей — не может быть здесь решено.
Так как написание летописей началось в Пскове в XIV в., то псковские летописи, конечно, не содержат оригинальный материал XIII в. Ранние псковские летописцы, однако, брали новгородский летописный материал как отправную точку. Природа источника этой Новгородской летописи не была полностью выявлена, несмотря на исследования А.Н. Насонова и Ханса-Юргена Грабмюллера. Однако много повторений того же события в разных версиях указывает на существование по крайней мере трех разных источников псковских летописей[73]