Представляется неверным употребление по отношению к новгородским владениям князей или архиепископов самого термина «домен», поскольку ни те ни другие не имели, в отличие от западноевропейских королей, прав верховной собственности на землю. Такие права принадлежали вечу.
Г.С. ЛебедевСеверо-Запад Новгородской земли: этапы и итоги развития к середине XIII века (по археологическим данным)
Год 1240 — срединная точка временно́го интервала XII–XIV вв., драматичного и длительного «переходного периода» в истории народов Северной и Северо-Восточной Европы. Крестовые походы шведских, датских, немецких рыцарей в земли славянских, летто-литовских, прибалтийско-финских народов, где Новгородская Русь стала крайней северо-восточной ареной военного противостояния, были следствием стабилизации этнополитических образований, завершивших становление феодально-христианской Европы и одновременно положивших конец предшествующей интеграции языческой или полуязыческой «балтийской цивилизации раннего Средневековья»[258].
Критической точкой этот год был и в рамках периода своего рода «трансмутации» древнерусской этнической общности. Не вдаваясь в дискуссию Л.Н. Гумилева и его оппонентов относительно того, следует ли именно двухвековой отрезок XIII–XIV вв. считать началом этногенеза собственно русских,[259] нельзя не констатировать качественного значения потрясений XIII в.: будь то удары с Востока, перенесенные крайне тяжело, будь то удары с Запада, отраженные князем Александром Ярославичем. — Так или иначе то был конец конфедерации, в свою очередь, федеративных образований XII — первой половины XIII в. древнерусских княжеств, сменивших Киевскую Русь, хотя и сохранивших сознание государственно-конфессионального единства[260]. Воплощением этого сознания стал в русской культуре образ святого и благоверного великого князя Александра Невского.
Северо-Запад Новгородской земли — место воинских деяний князя — с середины XIII в., с деятельностью потомков Александра и его преемников, и главным образом военно-территориальной администрации «боярской республики» Господина Великого Новгорода XII–XV вв., приобретает черты внешне очерченного (прежде всего, уникальной среди русских древностей системой каменных порубежных крепостей)[261] и внутренне структурированного единства, в последующие столетия «Московского периода» определяемого как «Вотская пятина Великого Новгорода»[262]. Сто лет спустя после Невской битвы, с 1330-х годов, наместник Новгорода служилый князь турово-пинский, сын великого князя литовского Наримонт, в православии Глеб Гедиминович, и его преемники-родичи возглавляют, в качестве новгородских администраторов, размещенных в древнейшей из крепостей региона Ладоге, «малую федерацию» славянских и финских земель Великого Новгорода, закрепленную системой каменных новгородских крепостей XIII–XIV вв.: Корела — в земле корелы, Орешек — в земле ижоры, Копорье — в земле води. Эта федерация впервые выступает по существу еще при жизни князя Александра Невского, во всяком случае фиксируется в пределах десятилетия со дня его смерти, когда под 1270 г. появляется летописная формула: «совокупися в Новъгород вся волость новгородьская: Пльсковичи, Ладожане, Корела, Ижера, Вожане»[263]. Северо-Запад развивает этот федеративный потенциал в течение нескольких столетий, до роковых столкновений с Москвой и, как следствие этого, следующего кризиса конца XVI–XVII в. Но в свою очередь этому этапу этноисторической эволюции предшествовал и открывал его аналогичный структурный кризис, обособивший и разнонаправивший исторические судьбы сложившихся в IX–XIII вв. крупных регионов Древней Руси.
Монголо-татарское нашествие 1237–1241 гг. не просто разрушило неустойчивую, но реальную «конфедерацию» древнерусских княжеств; был дан решающий толчок для дальнейшего, самостоятельного и различного по направленности развития, завершившегося в итоге кристаллизацией современных восточнославянских народов (русских, белорусов, украинцев). Безусловно, этнический процесс разворачивался под действием ряда других, глубинных и объективных факторов. Однако удар Батыевой Орды стал важнейшим, критическим событием, определившим и завершившим проходивший в условиях «феодальной раздробленности» этнополитический распад Древней Руси.
Александр Ярославич в свои 18 лет стал свидетелем этого распада и наследовал от отца и дяди не только новгородский, киевский, владимирский «княжеский стол», но и трагически рухнувшую под мощным ордынским ударом систему отношений, ранее выражавшуюся сохранившим и на дальнейшие века смысл конфессионально-политического идеала летописным понятием «Русская земля». Реальная Русь середины XIII в. — динамическое, внутренне противоречивое состояние.
Русь Владимиро-Суздальская, ядро складывающегося русского народа, разгромлена и подчинилась Орде. Города ее опустошены и сожжены, князья либо сложили головы на бранном поле, либо склонили их перед ордынскою силою.
Русь Киевская, южная, опустошена до полного обезлюдения; остатки населения хлынули на север, под защиту владимирских князей и гнет татарских баскаков.
Русь Галицкая, прикарпатская, однако, еще жива. Каменные ее города полны сильного боярства и воинства, князь соперничает с Литвой и Венгрией, титулуется королем и вынашивает замыслы не только сопротивления, но и противостояния Орде (несбывшаяся «реконкиста» князей Даниила Романовича и Андрея Ярославича, брата-соперника Александра Невского).
Русь Северная, Новгородская, — в неустойчивом равновесии сил. Весь XIII и XIV вв. недосягаемая для батыевых войск, она постоянно колеблется под воздействием внутренних и внешних факторов. Созревает противостояние Пскова Новгороду, и военные столкновения с Орденом чередуются с союзными акциями (как и столкновения с прибалтийскими племенами). Новгородцы — во внутренних распрях, то изгоняют, то вновь призывают владимиро-суздальских князей начиная с Александра и его сыновей, не желая при этом подчиняться ни давлению шведов и немцев с запада, ни татар и подчиненной им великокняжеской власти с востока. Судьба Низовских земель Руси неравнозначна судьбам Новгорода. Именно в эти десятилетия по существу кристаллизуется то самосознание, которое в трудах В.Т. Пашуто в свое время было выражено основанным на летописных данных термином «Верхняя Русь»[264].
Верхняя Русь при этом — следствие многовекового процесса этнической дифференциации, интеграции, взаимодействия всех основных компонентов населения Северной Европы — северных индоевропейцев и финно-угров (балтов и финнов, скандинавов и славян). Уникальность региона в европейской истории, значение протекавших здесь процессов определяется именно этим тысячелетним взаимодействием[265].
Формирование стабильного взаимодействия всех составляющих этнических компонентов Верхней Руси (регион, приблизительно соответствующий современным Ленинградской, Новгородской и Псковской областям РСФСР) начинается не позднее рубежа VII–VIII вв. и завершается к XII в. Славяне здесь ассимилировали прибалтийско-финский субстрат (в отличие от волжско-финского — во владимирской, или балтского — в смоленско-полоцкой землях Древней Руси) и растворили в своем составе варягов, скандинавских выходцев (сохраняя память об этом в летописных и устных текстах). Весьма вероятно, что на северо-восточной окраине региона, в Приладожье, до XIII в. сохраняется смешанное скандо-финское население, по атрибуции Д.А. Мачинского — «колбяги» письменных источников[266]. Еще более определенно прослеживается консолидация других периферийных этнополитических образований финского населения, племенных объединений — конфедератов Новгорода: корелы, ижоры, води. Стабильные соседские отношения связывают Верхнюю Русь с племенами и землями Прибалтики и Финляндии (см. картосхему).
Устойчивость позиции, своеобразие и стабильность структурных связей Верхней Руси как особого региона Северной Европы сочетаются с ее глубокой и устойчивой внутренней структурированностью, отразившей хронологическую глубину и различные этапы формирования этого региона. Лингвоархеологические исследования последних лет, проведенные нами совместно с профессором А.С. Гердом на базе Межфакультетского Проблемного семинара Университета,[267] позволяют выделить в пределах Верхней Руси весьма устойчивые «внутренние границы», с одной стороны, обособившие территориальные подразделения, соответствующие диалектному членению славянского населения Новгородской земли (не говоря о неславянских районах, столь же четко обособленных). С другой стороны, — если привлечь археологические данные — эти границы фиксируются в различных временных диапазонах, что позволяет выделить основные этапы сложения населения, по терминологии А.С. Герда, — «демогенезиса» Верхней Руси.
Важнейшая из этих границ — по Волхову — Ильменю — Ловати, с севера на юг от Ладожского озера, делит территорию на две части («восточноновгородская» и «западноновгородская» культурные области по лингвистическим определениям); на древнейших этапах заселения территории, в эпоху мезолита — неолита (до VI тысячелетия до н. э.), эта граница оказывается в составе более широкой «ничейной полосы» с отсутствием населения (что, возможно, вызвано гидрографическими условиями послеледниковой эпохи), разграничивающей древние этнокультурные массивы, один из которых тяготеет к юго-западной Балтике, другой — к Волго-Окскому междуречью; осторожная ретроспектива позволяет в этих массивах усматривать подоснову по крайней мере прибалтийско-финского и волжско-финского населения, и, таким образом, линия Волхов — Ловать выступает прежде всего как важнейшая из внутренних границ финно-угорского языкового массива, своего рода «тектонический разлом» субстратной подосновы демографической конструкции Верхней Руси (картосхема, 6).