По саге, русские послы прибыли в Норвегию (Трондхейм) зимой. Это означает, что путь их лежал по суше (на что указывает и термин, которыми обозначен Микьял (riddari), переведенный здесь как «рыцарь» и применительно к русскому контексту осмысленный как «боярин», но имеющий основное исходное значение «всадник»; как титул riddari введен в Норвегии позднее, чем была написана «Сага о Хаконе», — в 1277 г.[359]). Прибывшие зимой послы дождались весны и вместе с норвежским посольством отправились «в Бьергюн и так еще восточнее», т. е. через Берген, а значит, вокруг Скандинавского полуострова, и далее Восточным путем через Балтийское море в Хольмгард (Новгород). Такой путь, согласно данным, приводимым И. Херрманом (по Д. Элльмерсу, с дополнениями), протяженностью около 4 тысяч километров, мог занять, с учетом навигационных особенностей того времени, до трех месяцев[360]. Сага говорит, что летом (и это вполне возможно) послы прибыли в Новгород «и принял их конунг хорошо».
Но мог ли конунг (князь Александр) принять послов в начале лета 1252 г.? Как убедительно показал С.М. Соловьев[361] и как принято большинством историков,[362] Александр сам «навел» Неврюеву рать на своего брата Андрея: в начале 1252 г. Александр отправился в Орду с жалобою на брата, и еще до возвращения Александра из Орды на Русь пришла татарская рать: «Бысть же в канун Боришу дни, безбожнии татарове под Володимером… наутреи же на Бориш день срете их князь великии Андреи со своими полки…»[363] (Борисов день — 24 июля по старому стилю). На Русь же Александр вернулся с именем великого князя после бегства Андрея. Полагаю, что в ремарке саги «и принял их конунг хорошо» следует видеть устойчивое словосочетание, отвечающее очень распространенной в сагах литературной формуле[364]. Кстати, в рукописи AM 45 folio, содержащей краткую редакцию этого текста, говорится иначе: «их там хорошо приняли»,[365] а о «достойных дарах», которые один конунг послал другому, и вообще речь не идет[366]. Вероятно, послы прибыли на Русь до возвращения Александра и, решив вопросы территориальные, не могли в отсутствие князя и отца, начавшего сватовство, продолжать переговоры о сватовстве. Вероятно также, что с приходом на Русь татарских полчищ послы стремительно вернулись домой, не дожидаясь возвращения великого князя.
Вопрос о том, почему Александр не возобновил со временем сватовства (замечу, что Кристина была выдана замуж в Испанию только в 1257 г.[367]), еще ждет своего объяснения. Вероятнее всего, причиной несостоявшегося брака стал пересмотр Александром Ярославичем своей западной политики, о чем шла речь на конференции в докладе Г.М. Прохорова «Выбор князя Александра»[368].
А.Л. Короткевич"Конные печати" Александра Невского в традиции средневековой сфрагистики
Основой для восстановления истории княжения Александра Ярославича, прозванного новгородцами в конце XV в. «Храбрым»,[369] а в XVI в. «Невским»,[370] служат скупые сведения его Жития да немногочисленные и краткие летописные заметки, возможности анализа которых еще не исчерпаны. Для пополнения сведений о политике князя, международной обстановке, в которой она протекала, новгородско-княжеских отношениях 30–50-х годов XIII в. могут быть привлечены и печати этого князя, атрибутированные ему В.Л. Яниным[371]. В настоящей статье автор преследует лишь одну цель — поставить эти печати в ряд современных им европейских печатей и установить источники их иконографии. Путь к этому — формально-типологический анализ, схожий с тем, что лежит в основе современной дипломатики. Подобная методика в сфрагистических исследованиях русских печатей еще не заняла того места, на которое по праву могла бы рассчитывать[372].
Закономерности оформления печатей диктовались общими представлениями о системе ценностей в мире привилегий и светских, и духовных феодалов. Важнейшую смысловую нагрузку несло изображение и сопровождавшая его надпись. Существовала особая система соподчинения надписи и изображения: чем выше было положение лица, владевшего печатью, тем большая роль отводилась изображению, которому и надлежало характеризовать владельца печати[373]. Так, печати византийских и в подражание им «римских» (западноримских) императоров[374] несли изображения государя с многочисленными и в зависимости от времени различными регалиями — мечом, щитом, скипетром, державой, троном и т. д.[375] Печати министериалов, как и городские печати, возникшие в позднее Средневековье, на обратной стороне часто имели строчные надписи[376]. Если печати были лишены надписей, то их функцию брало на себя изображение. Поскольку большинство русских княжеских печатей именно таково, то особое значение приобретает изучение иконографии этих изображений. Изучение их может ввести исследователя в мир политических идей и реальностей того или иного времени.
Среди «ископаемых» новгородских княжеских печатей, т. е. найденных в земле при археологических раскопках или случайно, В.Л. Янин выделил две группы (№ 372–378 по его же каталогу), которые он приписал Александру Ярославичу. При этом он руководствовался предложенной Н.П. Лихачевым методикой, полагая, что святые на печатях тезоимениты владельцу печати и его отцу,[377] а «смысл изображения… сводится к указанию христианского имени и отчества князя, утверждающего своей печатью акт»[378]. На первой группе печатей изображены фронтально стоящие святые воины: в одной разновидности — с мечами, в другой — с копьями и надписями, воспроизводящими имена «Александр» и «Федор»; последнее имя — это христианское имя его отца. Традиция подобных изображений восходит к Византии: святые в рост в XI–XIII вв. преобладали на родовых печатях аристократии, а также различных дворцовых чинов — протовестиария, великого хартулярия государственной казны, севаста, куропалата[379]. На Руси печати такого типа появляются в 30-е годы XII в. при Святославе Ольговиче, пришедшем к власти в результате восстания 1136 г. и утвердившего принцип «вольности в князьях»[380]. Изображение на печати подчеркивает идею божественного освящения княжеской власти, с одной стороны, и преемственности власти от отца к сыну — с другой, что в целом было направлено против республиканских устремлений новгородцев.
Уступку последним был вынужден сделать Ярослав Всеволодович, отказавшийся от помещения на обороте печати изображения отцовского патрона. Вместо него там появился Вседержитель, восседающий на троне с поднятой в жесте благословения правой рукой и с кодексом (на печатях № 368 и 369) в левой. Вседержитель — патрон Новгорода (по единодушному мнению В.Л. Янина и С.М. Каштанова) — на печатях Ярослава Всеволодовича, княжившего в Новгороде в 1215–1216, 1223–1224, 1226–1229, 1230–1236 гг., выступает в качестве общегородского символа и свидетельствует об ограничении власти князя, упорядочении прав города, прежде всего в отношениях с князем. Летопись сообщает о заключении новгородцев с Ярославом ряда лишь под 1228 и 1230 гг.,[381] печати заставляют предполагать, что какие-то соглашения имели место и в предшествующие его правления в Новгороде. Четыре серии его печатей отличаются и лицевыми сторонами: на двух из них поколенное изображение святого Феодора (на № 370 — с копьем в правой и щитом в левой руке, на № 371 — наоборот), на двух других — тот же Феодор Стратилат в сцене «чуда о змие», правой рукой поражающий дракона в пасть, а левой держащий меч за рукоятку (№ 368 и 369). Поскольку именно на этих двух разновидностях Вседержитель имеет в руках кодекс, считаем возможным отнести их ко времени третьего и четвертого княжения Ярослава в Новгороде. Отказ от статуарного изображения святого патрона князя и замена его более сложной композицией должны была, вероятно, поднять престиж князя в противовес городу.
Казалось бы, юный князь, побывавший в Новгороде еще при жизни отца в качестве его наместника, должен был воспользоваться отцовской эмблематикой. Однако на его печатях Вседержителя — ни с кодексом, ни без оного — нет. На печатях первого, по мнению В.Л. Янина, типа (№ 372–373) — снова два патрональных святых, снабженных соответствующими надписями и на лицевой, и на оборотной сторонах. Таким образом, иконография их воспроизводила старую традицию начала XIII в., времени княжения Святослава и Константина Всеволодовичей (соответственно 1200–1205, 1208–1210 и 1205–1208 гг.), а также рубежа 10-х и 20-х годов XIII в., Святослава и Всеволода Мстиславичей (1218–1219 и 1219–1221 гг.). Нет изображения Вседержителя и на других типах печатей Александра Невского. Очевидно, он отказался от крестоцелования на «Ярославлих» грамотах, круто повернув от отцовской политики соглашения с городом к политике упрочения княжеской власти в Новгороде. Примечательно при этом, что Александр Ярославич на большей части своих печатей (№ 374–378) воспользовался более поздней традицией изображения святого патрона отца: на обороте этих типов его печати Феодор Стратилат в той же сцене «чуда о змие», однако вместо меча левой рукой он ведет под уздцы лошадь. Новое пополнение композиции за счет включения коня соответствовало и лицевой стороне печати — изображению конного всадника. К 1970 г. печати второго типа численно преобладали — их было 35 из обнаруженных к тому времени 43 экземпляров. Можно полагать, что на протяжении большей части своих двух княжений в Новгороде (1236–1240, 1240–1263) Александр пользовался печатями второго типа, а печати первого типа, обычные для XII в., № 372–373, относятся ко времени после фактического подчинения Новгорода монголами, т. е. последним годам княжения Невского героя (1259–1263).