1. Загадки летописи
А теперь вернемся к странностям новгородских летописных известий. Если Псковская летопись с любовью пишет о том, как Тимофей-князь помолился Троице, как оборонял город и отстоял свободу, то для новгородского хрониста Довмонт вообще не существует.
Характерная деталь: литвин не участвует в мирных переговорах с ландмагистром, их ведет Юрий Андреевич. Это значит, что Тимофей остается князем-подручным, а Псков не является самостоятельным субъектом международного права.
В городе неспокойно, разные партии борются между собой.
Имелись не только западники и патриоты. Сами патриоты были расколоты, что осложняло ситуацию. Часть горожан ориентировалась на Довмонта-Тимофея. А также на его друга и тестя – Дмитрия Александровича, правившего в Переяславле. Другая часть поддалась на агитацию великого князя Ярослава Ярославича и поддерживала именно его.
Судя по всему, это стало причиной конфликта. Ярослав не мог успокоиться оттого, что в стратегически важной Псковской земле правит не его человек, а приятель и зять князя Дмитрия.
В Новгороде было много сторонников последнего, а значит, и симпатизантов Довмонта. Поэтому сразу после рассказа о победе под Псковом и о мире с немцами мы читаем в Новгородской I летописи, как великий князь Ярослав Ярославич приехал на берега Волхова, чтобы навести порядок. «Того же лѣта приѣха князь Ярославъ в Новгородъ, и нача жалити: “мужи мои и братья моя и ваша побита, и вы розъратилися с Нѣмци”».
Но жалость была притворной. На самом деле Ярослав пришел, чтобы сместить представителей новгородской верхушки, симпатизировавшей Дмитрию Александровичу. Князь «дръжа же гнѣвъ» на бояр Жирослава Давыдовича, Михаила Мишинича и Юрия Сбыславича (несомненно, последний из перечисленных – это брат Елевферия, бывшего в свое время посадником в Новгороде и симпатизировавшего Довмонту). Надо думать, что все эти люди взяли чересчур много «волости», то есть власти. Кроме того, они искали союзников в лице Довмонта Романтовича и Дмитрия Александровича. Великий князь был этим разгневан.
Летописец подробно излагает ссору Ярослава Ярославича с тремя вышепоименованными боярами. Ярослав грозится уехать из Новгорода, то есть лишить Господин Великий своего покровительства. Жители перепугались. Если учесть, что город крепко зависел от поставок пшеницы из «низовской земли», испуг становится понятен. Конфликт улаживал сам владыка, то есть архиепископ Новгородский «с вятшими мужи». Трех бояр отстранили от власти. Вместо них Ярослав назначил тысяцким в Новгороде своего ставленника Ратибора Клуксовича. Другим его сторонником был влиятельный муж Гаврила Кыянинов, то есть мигрант, прибывший из Киева.
Одним из условий компромисса было продолжение войны в Прибалтике. Об этом просили сами новгородцы, а Ярослав клятвенно пообещал привести на помощь войска. Сразиться стремились отнюдь не с немцами – тех сперва разбили под Раковором, затем отбили под Псковом и закончили дело миром. Задача русичей была скромнее: разгромить датчан и взять Колывань, то есть захватить север Эстонии, а немцы чтоб не вмешивались. Это была идея фикс Ярослава. Напомним, что Раковорской битве предшествовала та же коллизия. У немцев вырвали клятву о невмешательстве в раздоры Руси с датчанами, немцы поклялись, но обманули (и свалили вину в Старшей Ливонской хронике на вероломных русичей).
Великий князь Ярослав Ярославич отправил своего сына Святослава в «низовскую землю полков копить». Объявили большой сбор войск, «и совкупи князии и полку бесщисла». Пришла дружина мелких князей, а с нею и ополчение. Поучаствовать в походе уговорили даже татар. «И бяше ту баскакъ великъ володимерскыи, именемь Амраганъ».
К этому времени Русь уже прочно зависит от монголов. Еще Александр Невский склонил под их власть и Владимиро-Суздальское княжество, и Псков, и Новгород. Здесь нет монгольских гарнизонов и тем более колонистов, нет насилия над совестью, но есть насилие над кошельком: русские платят монголам дань так, как им самим недавно платили дань эсты с латгалами.
По версии новгородского летописца, объединенная армия русичей хочет идти на Колывань. Но поход вновь не состоялся. «Нѣмци» испугались и прислали послов с мольбою: «Кланяемся на всеи воле вашей, Норовы всеи отступаемся, а крови не проливаите». На этом основании Л. Н. Гумилев сделал вывод о продуктивности и спасительности «симбиоза Орды и Руси», как он называет монгольское иго. Взаимоотношения Орды и Руси – вопрос сложный, рассматривать его здесь не место, со многими наблюдениями и выводами Гумилева следует согласиться. Но самое главное: после монгольского нашествия Русь утратила суверенитет, платила татарам дань, а ордынские ханы давали князьям ярлыки, без наличия которых власть считалась нелегитимной. Можно называть это вассальной зависимостью, можно более эмоционально – игом. А если это симбиоз, то скорее симбиоз человека и дойной коровы, где роль коровы играют русичи.
Говорить, что вскользь упомянутое появление баскака Амрагана испугало «немцев», – это передержка. Особенно на фоне крупной русской армии, приведенной из «низовской земли». Вот кого испугался враг, обескровленный Раковорским побоищем!
Гипотеза Л. Н. Гумилева о спасительном появлении Амрагана возникла не на пустом месте. Ее первым автором был В. Н. Татищев. В его «Истории Российской» подробно рассказывается, что на помощь русичам явились татары, во главе коих стояли баскак Амраган и зять его Айдар. «И то слышав, немцы устрашились и встрепетали, прислали с великим челобитьем и со многими дарами послов своих, и добили челом на всей воле его, и великого баскака и всех князей татарских одарили, ибо побоялись весьма татар и имени татарского» (История Российская. Т. 3. С. 30–31). И всё же, вопреки мнению двоих ученых, роль татар в этом походе переоценивать нельзя. Слишком скромны были его итоги.
Теперь о «немцах». Ясно, что под ними подразумеваются датчане. С подлинными немцами уже царил мир, подлинным немцам не принадлежит Колывань. Настоящие немцы собрали громадную армию после Раковорского побоища и напали на Псков, а вот датчане вели себя тихо, потому что не смогли быстро восполнить потери вследствие отдаленности метрополии.
Но почему русская гора в очередной раз родила мышь? Ведь обескровленных датчан можно было разбить, и тогда русские в конце кампании стояли бы уже на Эзеле.
Следует признать, что дело было в шкурном поведении новгородских общинников и в невероятной ловкости датских дипломатов. Новгородцы, как проговаривается летописец, имели скромные запросы: хотели свободной торговли по реке Нарове и выхода к Балтийскому морю. Датчане предоставили такую возможность. Торговля для русских стала беспошлинной, суда их никто не грабил. И вдруг выяснилось, что недалеким новгородцам больше ничего и не надо. Никаких имперских амбиций, никаких обид на захваты врага в Прибалтике. Точно так посдавали немцам всё, что только можно, полоцкие князья – прежде всего приснопамятный Владимир.
Можно вообразить себе досаду Ярослава Ярославича. Еще вчера новгородцы уговаривали его напасть на датчан, клялись в верности, рвались в бой, просили помочь. Но вот Ярослав собрал многочисленное войско, а новгородцы пошли на попятную, лишь только датчане посулили им свободу торговли. Торгашеская сущность соотечественников глубоко претила великому князю. Она заслоняла общие выгоды и дробила большой русский интерес на множество частных делишек.
Новгородцы имели достаточно механизмов для того, чтобы заставить Ярослава отказаться от решения идти на Колывань. Саботаж, намеренные трудности со снабжением воинов, консультации с тем же архиепископом Новгородским, который не жаждал войны. Как это отличалось от туповатого, но грозного и яростного напора немцев! Те тоже были торгаши по своей сути, они бесконечно судились и рядились друг с другом за земли, обладали лютой жадностью, не гнушались ни жульничества, ни разбоя. Но в то же время сознавали общую выгоду, были героичны и непреклонны. Таких врагов следовало если не уважать, то бояться. А датчане вдобавок ко всему прочему оказались еще и хитры. В результате их действий русская коалиция развалилась, войска разошлись, а жалким результатом всей затеи явилось «нарвское мореплавание».
Это хороший пример того, сколь сильно требовалась нашим соотечественникам централизация. Только в этих условиях они были способны прилагать согласованные усилия для достижения общей цели, только тогда и добивались серьезных успехов. Разнонаправленное движение в эпоху раздробленности вело русских к поражениям. А европейцев – нет. Так одно и то же явление по-разному воздействует на различные этносы.
Раздосадованный великий князь Ярослав Ярославич возжелал захватить хотя бы Карелию и часть финских земель, чтобы помешать экспансии шведов. Однако новгородцы уговорили Ярослава «не ити на Корѣлу». Это – прямое указание саботажа всех княжеских инициатив. Ярослав Ярославич распустил полки и вернулся домой ни с чем. Всё это, вопреки Л. Н. Гумилеву, никак нельзя считать победой, одержанной благодаря присутствию татарина Амрагана. Перед нами неудачи и откровенное игнорирование приказов великого князя. Ярослав Ярославич попробовал отомстить «ползучим оппозиционерам» в новгородской общине и сместить их с должностей. Но кончилось это плохо.
2. Интриги в Орде
В 1270 году в Новгороде против великого князя вспыхнуло восстание. Ярослава Ярославича и его людей попытались изгнать из города. Великий князь находился где-то «на Городище», когда на подворье Ярослава Мудрого – традиционном месте народных собраний – бунтовщики созвали вече. Оно переросло в вооруженную потасовку, в которой погиб Иванко – один из предводителей партии Ярослава в городе. Дело напоминает времена гражданских войн в Древнем Риме, какое-нибудь столкновение Клодия и Милона.
К вечеру район Ярославова подворья был взят мятежниками под контроль. Они окончательно вытеснили своих противников, те побежали на Городище – искать защиты у великого князя. Там укрылись и тысяцкий Ратибор, и Гаврила Кыянинов, и все прочие сторонники Ярослава. Или, как сказано в летописи, «и инии приятели его». Новгород кипел и бурлил. Дома княжеских клевретов подверглись разграблению, а затем разрушению: «И хоромы рознесоша». Самому Ярославу Ярославичу написали и отправили грамоту с подробным перечнем обид. Князю вменяли в вину, что он присвоил охотничьи угодья, богатые зайцем и уткой, то есть превратил часть общественных мест в свои заповедники. Кроме того, он оштрафовал и захватил имущество нескольких состоятельных хозяев, а еще невзлюбил живших в Новгороде иноземцев и способствовал их изгнанию. Не в этом ли главная причина неудовольствия части новгородцев – подстрекателей мятежа? А обвинения власти в злоупотреблениях – сопутствующий антураж, чтобы возбудить и увлечь толпу. Но может быть, с нашей стороны такое утверждение – передержка и перед нами – просто столкновение зарвавшегося князя с возмущенной общиной?
Ярослав отправил на вече двух своих представителей и выразил готовность заключить мир на всей воле новгородской, то есть на условиях повстанцев. Это значило, что расстановка сил сложилась не в его пользу. Великий князь обещал вернуть отнятое имущество оштрафованным.
Новгородцев это не тронуло. «Княже, поѣди проче, не хотимъ тебе», – отвечали они. В противном случае угрожали войной и штурмом княжеского подворья на Городище. Силы были, судя по всему, неравны, и Ярослав отступил. Князь с позором покинул берега Волхова вместе со своими сторонниками.
Дальше – интереснее. Кого новгородцы призовут князем? Они призвали Дмитрия Александровича, сына Невского. Следовательно, бунт мог начаться и по его наущению. Но Дмитрий отказался приехать. Это могло означать, что события вышли из-под контроля, в ходе восстания выдвинулись новые люди, и Дмитрий им не доверял. Да и не стремился откровенно враждовать со своим дядей – великим князем Ярославом. «Не хочю взяти стола передъ стрыемь своемь», – прямо заявил Дмитрий Александрович. (Стрый – это дядя с отцовской стороны, а дядю со стороны матери древние русичи звали уй.) «И быша новгородци печалны».
Был ли причастен к этим интригам Довмонт? Не исключено, хотя и не факт. «Сказание» подчеркивает две вещи: его верность Пскову – «Святой Троице» – и его дружбу и родство с сыном великого борца против немцев Александра Невского. Следовательно, вопрос о Довмонте нужно увязать с мотивами и поведением Дмитрия Александровича. Если новгородцев подстрекал именно он, то Довмонт наверняка участвовал в этих закулисных делах. Если же нет – был непричастен к ним.
Разъяренный Ярослав Ярославич стал «копить полки», как выражается летописец, а своего верного сторонника Ратибора, бывшего тысяцкого в Новгороде, отправил за подмогой в Орду. Ее ханом был Монкэ-Тимур (1266–1282), человек решительного и мистического нрава, враг мусульман, исповедовавший монгольскую веру (Л. Н. Гумилев считает, что это бон – восточный вариант митраизма). Монкэ-Тимур отложился от великого хагана Хубилая, правившего на Дальнем Востоке, а в отношении Руси проводил довольно крутую политику. Русичи боялись хана и заискивали перед ним, что видно по поведению того же Ярослава Ярославича. Это время крамол, взяток и взаимных доносов русских князей друг на друга. Монкэ-Тимур поддержал Ярослава. Узнав об этом, Дмитрий Александрович заверил дядю в своей преданности и собрал полки для совместного похода на Новгород. Вместе с ними выступил и смоленский князь Глеб, действовавший не то как союзник, не то как подручный татар.
Но были у Ярослава Ярославича и враги. В их числе оказался его младший брат Василий Ярославич, правивший в Костроме. Новгородцы пообещали Василию сделать его князем в обмен на помощь против Ярослава. Хитрец Василий побежал в Орду с подарками и добился приема у «цесаря татарского», как зовет хана летописец.
За это время Ярославов гонец Ратибор, прибывший первым, добился очень многого. Он наплел хану, что новгородцы жаждут отложиться от Орды и прекратить выплату дани. В этом, мол, и весь смысл спора с великим князем. Обычно считается, что Ратибор лгал. А если нет? Если в Новгороде одержали верх западники?
Тогда объясняется всё: и обвинение общинниками Ярослава Ярославича в том, что он выселял немцев, и особенно – поведение Дмитрия Александровича, не пожелавшего играть на руку западникам, ибо для этого князя принципы были важнее сиюминутного успеха.
А для Василия Ярославича главным смыслом жизни являлась личная власть. При дворе хана Василий горячо объяснял, что в споре между Ярославом и новгородцами правда на стороне новгородцев. Ратибор – лжец. Новгород вовсе не собирается отлагаться от «цесаря татарского» и готов выплачивать дань.
Естественно, автор Новгородской I летописи всецело на стороне Василия.
Монкэ-Тимур вернул войска из похода, пояснив: «Новгородцы правы, а Ярослав виноват».
Это осложнило дела Ярослава Ярославича, но не привело к прекращению усобицы, потому что Монкэ-Тимур отстранился и позволил враждующим партиям на Руси резать друг друга сколько душе угодно.
Новгородцы выстроили дополнительные укрепления вокруг своей столицы и заперлись в них, после чего Ярослав Ярославич совершил странный маневр: осаждать Господин Великий Новгород не стал, но занял Старую Руссу. Складывается ощущение, что он хочет отрезать Псков от Новгорода. Может быть, новгородцы установили контакты с Довмонтом? Но с другой стороны, вместе с Ярославом воюет тесть Довмонта – князь Дмитрий, а если в Новгороде засели западники, контакт Довмонта с ними, скорее всего, невозможен. Однако нужно понимать и другое: летопись не дает исчерпывающего объяснения смысла событий, и наши выводы базируются на ряде допущений, основанных на двусмысленностях летописного свода. Верно ли мы их трактуем? Имея дело со столь зыбкими источниками, следует проявлять осторожность в оценках. Бесспорно одно: наличие бунта; его интерпретация может быть различной.
Из Руссы Ярослав отправил на переговоры в Новгород своего боярина Творимира, требуя капитуляции мятежников. Творимиру отказали и прислали в ответ Лазоря Моисиевича, который уже появлялся на страницах книги. Лазорь Моисиевич среди прочего заявил: «У нас князя нетуть, но есть Бог и святая София, а тебя не хочем!»
И вот тут мы ненадолго выходим из области загадок относительно поведения Довмонта. Он совершенно точно выступил на стороне взбунтовавшихся новгородцев против Ярослава, которого справедливо считал своим врагом. Псковская летопись об этом молчит, потому что сие противоречит нарисованному ею портрету Довмонта как верного друга и союзника князя Дмитрия Александровича и как безусловного борца за землю Русскую. Видно, восстание новгородцев было делом грязным и подлым. Или, во всяком случае, имело противоречивый характер. Ведь Ярослав Ярославич отнюдь не был безгрешен, а потому вполне мог настроить против себя не только западников, но и честных новгородцев.
Новгородская I летопись в статье под 1270 годом указывает, что в укреплениях на Волхове собралась «вся волость Новгородская». «Плесковичи» упомянуты первыми, за ними идут ладожане и финские племена: карелы, ижора, водь. Псковичами, разумеется, предводительствовал сам Довмонт, который ловко обошел полки Ярослава, засевшего в Руссе. Псковский князь в очередной раз показал себя мастером маневренной войны.
Но дальше удача изменила новгородцам. Они выступили навстречу Ярославу и раскинули лагерь в виду его войск. Враждующие стороны разделяла река. Они простояли друг против друга неделю. После этого в распрю вмешался русский митрополит.
3. Судьба и карьера митрополита Кирилла
Кирилл III (ок. 1247–1281) – интереснейшая личность в нашей истории. Родился он на Волыни, был светским человеком, воином и постепенно сделался одним из доверенных людей Даниила Галицкого, его печатником. Когда монголы прошли по Руси, а своевольный Галич вновь отделился от Волыни и установил республику, именно Кирилл с передовым полком явился в Прикарпатье и расправился с ее предводителями. Он был безусловным сторонником сильной княжеской власти и противником общинных бунтов вроде галицкого.
Монголов Кирилл невзлюбил; страдал оттого, что русские князья утратили суверенитет и вынуждены кланяться ханам. Это противоречило концепции православного государства, которое всегда возвышалось над степняками и считало их младшими партнерами. Появление монголов перевернуло русскую жизнь с ног на голову. Теперь сами русичи стали младшими партнерами ханов и зависели от них, как марионетки от кукловода. Заметим также, что монголы опустошили значительную часть Руси, особенно Черниговщину, которая прекратила существование и превратилась в руину. Галичина и Волынь пострадали гораздо меньше, но власть татар казалась здесь оскорбительной.
Даниил Галицкий искал союзников и в православных, и в католических странах. Кирилл выступил за то, чтобы союзничать с византийцами и получить поддержку от них. Но Византия уже не была прежней мировой империей. Даже столицу ее – Константинополь – захватили итальянцы с французами во время Четвертого крестового похода в 1204 году. Спустя 57 лет город отвоевали войска Никейской империи – одного из государств, образовавшихся на руинах Византии. Вот с никейцами Кирилл и хотел дружить. Действительно, в 40-х годах XIII века они вырвались на Балканы и окружили Константинополь своими владениями. Православным государством правил Иоанн III Ватаци (1221–1254) – один из лучших ромейских императоров, бескорыстный человек, патриот своей страны и непревзойденный дипломат, воплотивший идеи «народной монархии». Он охотно пошел на контакт с Даниилом. По договоренности с Иоанном III никейский патриарх сделал Кирилла митрополитом Руси.
Это был головокружительный карьерный рост для простого княжеского печатника с окраинной Волыни. Византийцы давали понять, что готовы дружить с Даниилом Галицким. Сам Даниил вполне мог использовать назначение Кирилла в своих целях, как это сделают через несколько десятков лет московские князья. В результате Москва станет духовным и политическим центром Руси.
Даниил не смог использовать преимущества, полученные в результате истории с назначением митрополита. Галицкий князь рвался к сотрудничеству с римским папой и рассчитывал на помощь Запада в борьбе с монголами. Византия не могла оказать такую помощь. Иоанн Ватаци трезво оценивал свои силы и пытался всеми возможными способами избежать войны с Золотой Ордой и другими улусами монголов.
Но и римский папа не спешил помогать русским. Он, правда, после многолетних переговоров даровал Даниилу королевскую корону, но толку от этого было мало. Да и сам титул вызывал сомнения. Будь галицкий правитель чуть более образован, он мог бы вспомнить, что князь – это производное от древнего «кунингас». Немцы сделали из этого титул кениг, скандинавы – конунг, русские – князь. То есть это королевский титул, который впоследствии принизили на Западе, приравняв к титулу принс, или герцог. Дело не только в титуле. Римский понтифик отдал корону Даниилу в обмен на религиозную унию, что означало зависимость Руси от Западной Европы. Галицкий король охотно пошел на это и постепенно утратил связь с реальностью. Запад ему не помог, а вот он оказал западным правителям множество мелких услуг и зря губил людей в заграничных авантюрах, самой бестолковой из которых оказалась Война за австрийское наследство. Герцогом Австрии Даниил безуспешно пытался сделать одного из своих сыновей, Романа, но в Европе к галицкому королю относились как к терпимому до поры до времени чужаку.
Кирилл это понял, а его бывший политический единомышленник Даниил – нет. В итоге произошло необычное: митрополит отрекся от своего покровителя и уехал из «свободной» Западной Руси на далекий север, к Александру Невскому, и сделался его верным соратником. После смерти Невского Кирилл оставался авторитетным человеком в северных княжествах, а вот судьба Даниила была иной. Запад его бросил на произвол судьбы, хитрая игра с монголами закончилась поражением, и незадачливый король умер от преждевременной дряхлости и отчаяния.
В 1270 году Кирилл, немолодой уже человек, еще сохранял живость и активность и вмешался в войну северных русских князей с Новгородом, попытавшись остановить ее и примирить враждующие стороны.
«И присла митрополитъ грамоту в Новгород», написав в ней: «Мнѣ поручилъ богъ архиепископию в Русьскои земли, вамъ слушати бога и мене» – так написано в изданном тексте Новгородской I летописи (читатель, верно, обратил внимание, что и здесь, и в изданном в советские времена «Сказании о Довмонте» слово «Бог» написано со строчной буквы, что и позволяет отличить советские издания летописей от дореволюционных).
Кирилл диктует условия мира. Новгородцы прекратят войну, не прольют русской крови, а Ярослав объявит амнистию бунтовщикам. «А князь великий Ярослав в чем не прав перед вами, в том во всём кается и прощается и впредь к тому таков быть не хочет, – писал митрополит новгородцам (версия письма изложена по В. Н. Татищеву). – И я вам поручаюсь за него. И вы бы его приняли честию достойною» (История Российская. Т. 3. С. 32). Начав примирительно, митрополит, однако, закончил грозным предупреждением: «Если же не послушаете меня, положу на вас тягость душевную».
Перечить митрополиту бунтовщики не осмелились и разошлись по домам. Хитрость Василия Костромского провалилась.
4. Изгнание Довмонта
Ярослав Ярославич действительно никого не тронул, кроме разве что одного человека: Довмонта. Новгородская I летопись сообщает, что великий князь отбыл во Владимир-на-Клязьме, а оттуда в Орду, чтобы оправдаться перед ханом за свое поведение и объяснить ситуацию с новгородским бунтом. В Новгороде он оставил вместо себя Андрея Воротиславича, «а пльсковичемъ дасть князя Аигуста». Этот эпизод пересказал Карамзин: «Не любя Довмонта, он дал Псковитянам иного князя – но только на малое время – какого-то Айгуста».
Кто этот Айгуст? Куда подевался Довмонт? Летописные сообщения в очередной раз ставят нас в тупик. В. Т. Пашуто полагает, что Айгуст – один из «литовских соперников Довмонта», но это слишком неопределенно. Скорее перед нами – один из Довмонтовых дружинников, которого Ярослав выбрал вместо проштрафившегося князя, тем самым показав, что хочет наказать одного Довмонта, но не его людей, к которым испытывает симпатию.
И всё же – куда ушел Довмонт после утраты княжеской должности (назвать ее титулом было бы неправильно)? Он мог вернуться в Литву, с которой сохранял тесную связь. Мог попроситься под крыло своего тестя Дмитрия Александровича и прибыть в Переяславль-Залесский. Мог, наконец, уехать в Полоцк.
«Полоцкий адрес» пребывания Довмонта мы должны отвергнуть сразу. Если он ушел из Пскова, то должен был покинуть и территории, ему союзные. В Литву он тоже уйти не мог, коль скоро ее захватил Тройден и держался крепко. Вполне возможно, что после своего изгнания Довмонт всё же уехал к тестю.
В дальнем и спокойном Переяславле он зажил жизнью отставного политика.
Любование пейзажами Плещеева озера, прогулки по залесской земле, военные тренировки на случай грядущих битв, охота и рыбная ловля – таковы могли быть занятия безработного князя, который внезапно и бездарно закончил свою карьеру. Всего три-четыре года продержался он во Пскове. Но кто мог подумать, что карьера только начинается, а главные успехи Довмонта еще впереди?