– он тоже нелегкий.
В свое время я задумывался над чугунными орудиями, но дело до них так и не дошло, куда там, едва с полыми чугунными ядрами сладили. Да и то равномерного разрыва на осколки так и не добились. Вот это новость. Представляю, сколько они материла извели, новаторы, ядрена вошь. Чугун не бронза, качественно лить из него при нынешних технологиях неимоверно трудно.
– Да, сир… – мастер-литейщик ломбардец Джованни Кальцони, спрятав торжествующую улыбку, поклонился. – В связи с нехваткой сырья для бронзовых пушек мы решили попробовать отлить орудие из чугуна. И после некоторых неудач у нас получилось. Шестьдесят четыре фунта, пригодна для стрельбы снарядами любого вида или картечью. Зарядная камора с внутренним конусом. Увы, мы были вынуждены увеличить толщину стенок ствола, поэтому размер и вес значительно увеличились. Таких готово уже десять штук, а эту сейчас будем испытывать…
– Успеете, – остановил я мастера. – Сколько брака получается?
На лице ломбардца живо пропала улыбка, он поклонился и с повинным видом доложил:
– Из трех отлитых стволов два разрывает при испытаниях. Увы, при работе с чугуном очень трудно избежать дефектов литья. Но мы стремимся уменьшить потери. Мастер Фен предложил любопытное решение.
– Два из трех? – Я задумался. Много брака, очень много. К тому же чугунные обломки в переплавку пустить не получится, придется только разбивать на кусковую картечь. Хотя… технология дико прорывная, а с учетом того, что чугуна, в отличие от бронзы, мы можем производить сколько угодно, потери стоят результата. На полевом лафете эту дурищу не используешь, а вот на крепостном, как этот, – вполне. То есть можно снять все бронзовые орудия с укреплений и заменить их чугунными. Почему бы и нет? Как временное решение вполне подходит. И даже как постоянное. К тому же из чугуна лить гораздо дешевле, чем из бронзы.
И милостиво дал добро на производство. Заодно остался посмотреть на испытания.
Мы все отошли подальше, мужики с литейки ломами развернули лафет с орудием в сторону реки, ломбардец сам отмерил и забил банником пороховой заряд, а потом, надсаживаясь, вкатил в ствол чугунное ядро. По неписаным правилам нынешнего времени, испытательный выстрел производит тот, под чьим руководством лили орудие, но я строго запретил подобную практику, ибо пушки рвет часто, а толковых мастеров днем с огнем не сыщешь. Их сейчас вообще надо самому выращивать и воспитывать.
Дальше за дело взялся щуплый мужичок в потемневшей от пота драной домотканой рубахе. Залез в яму подле орудия, перекрестился, присел, после чего долго тыкал оттуда запальником, пытаясь попасть тлеющим фитилем по брандтрубке.
И попал наконец…
Из ствола с диким грохотом вырвались языки пламени, один вперед, а второй почему-то вверх, после чего все вокруг окуталось тучей черного дыма.
В дерево рядом с нами чем-то хлестко садануло, во все стороны полетели щепки и куски коры.
– Етить… – озадаченно выматерился Яжук, уставившись на здоровенный кусок чугуна, впившийся в ствол сосны.
Ветерок снес дым. Пушка лежала на боку, ее лафет раскололо пополам, а ствол вообще исчез.
Я уже похоронил для себя канонира, но из полузасыпанной ямы неожиданно показалась осторожно оглядывающаяся по сторонам закопченная лохматая голова.
– Сир… – мертвенно-бледный ломбардец извиняюще развел руками. – Я же говорил, что…
– Пока заткнитесь, мастер, – бросил я ему, подошел к герою-испытателю и громко поинтересовался: – Жив?! Как кличут тебя?
Тот скорчил гримасу и, нечленораздельно мыча, показал себе на уши.
– Тимохой кличут, – подсказал Яжук. – Глухонемой он от рождения, не ответит. И того… не в уме слегка.
– И какой уже раз его… подрывает?
– Третий, – смущенно ответил Джованни. – Но он снова каждый раз вызывается. Я даже доплачивать стал немного.
– Понятно. – Я выудил из кошеля серебряный флорин и вложил его в руку Тимохе. – Держи, заслужил. А вы продолжайте лить. Чтобы к концу месяца у меня еще десяток исправных орудий был. Понятно?
– А что с этим? – Джованни покосился на испытателя. Тот довольно лыбился, пробовал на зуб монету, а про нас напрочь забыл.
– С ним? Пусть испытывает дальше. И это… выдайте ему шлем покрепче, что ли. У меня там, где-то старый штеххелм валялся, прикажу передать вам.
Дальше мы отправились в порт, осматривать всю инфраструктуру.
Первым делом посетили верфь, где ускоренными темпами ремонтировали трофейные когги.
– Фальконеты уже установили на палубе: два по каждому борту, один ретирадный и один курсовой, – браво и радостно отрапортовал Тим Кулеманс, мастер-корабел из Брюгге, привезенный мной на Русь еще в прошлый приезд. – Рангоут и такелаж поправляем, ваше сиятельство. К концу недели будут готовы, ваше сиятельство…
Длинного и нескладного, еще молодого мужика прямо распирало от гордости и собственной значимости. Его я нашел на верфях в Антверпене, где Тим подвизался в подмастерьях, хотя по знаниям и умениям давно превзошел своих наставников. Меня подкупила его неуемная жажда деятельности и способность на лету схватывать все новое. Сам фламандец уже давно попрощался с мечтой стать мастером из-за кучи идиотских цеховых требований, и теперь, получив желанное, пусть даже на краю земли, неимоверно гордился собой. А меня навеки причислил к сонму святых, не иначе.
Я ухватил за длинный хвостовик винграда один из фальконетов, покрутил его на вертлюге и поинтересовался у Деррика Хоппера, шефа-наставника русских моряков.
– Что с командами?
– Сир… – Старый, но еще бодрый колченогий фламандец развел руками. – Так-то парни старательные и способные, но опыта с новыми для них кораблями совсем мало. Рано им без присмотра в море.
Я про себя поморщился. Понятно, что опыта мало, но все мои суда через несколько дней уйдут, чтобы встретить и успеть до конца навигации привести сюда еще один торговый караван, а патрулировать побережье и устье Двины до ледостава некому. Так что доучиваться будут в процессе.
– Вот и устроишь им практику. Формируй экипажи на эти два когга и по готовности судов будешь патрулировать побережье и устье реки. Сам с ними пойдешь. Ратников на абордажные команды я выделю. Завтра утром явишься ко мне, обсудим все подробней. Так, теперь ты, Тим. Немедля закладывай еще два судна вот по этим чертежам…
Озадачив до предела корабелов, я посетил «фряжскую слободу», так уже успели окрестить местные жители жилой поселок для иностранных специалистов и приезжих купцов из Европы. Поглядел на добротные рубленые избы, посетил кирху, где правил совсем молоденький монах-францисканец отец Фома, пропустил кружку свежесваренного пива в трактире и отправился смотреть склады и торговый дом, где происходили сделки.
Увиденное одобрил, отчитал Фиораванти весьма щадяще, озаботил всех заданиями, после чего решил заканчивать на сегодня с инспекцией и отправился домой. Но прежде переговорил с Рагнаром.
– Готовы?
– Да, сир. – Рыжий мурман поклонился. – Суда отремонтированы, припасы пополнены, люди отдохнули; если прикажете, можем отправляться хоть завтра.
– Завтра – нет, послезавтра с рассветом отбудете.
– Как прикажете, сир.
– Тут еще такое дело. В поселении очень много вдов. В большинстве еще крепкие бабы, способные рожать. Но с детьми, тоже разного возраста.
– Забираю! – тут же радостно взревел мурман. – Женщины русов весьма изрядны обликом и трудолюбием. Должны быстро понять и принять нашу жизнь. Правда, нравом тоже суровы, но сие не помеха. А детей воспитаем как своих!..
– Не спеши, – оборвал я Рагнара. – Они свободные, так что силой отдать их вам не могу.
– А как тогда? – Северянин озадаченно заскреб рыжую бороду.
– Как положено. Будете делать предложение каждой честь по чести. А я поручу с ними поработать, объяснить, что для них это будет лучший вариант. Вот только могут возникнуть проблемы с верой. Придется пообещать, что никто их не будет принуждать.
– Нет, не будет! – пообещал мурман. – Поживут, осмотрятся, а потом решат. Сами знаете, сир, у нас бабы разных вероисповеданий, сарацинки даже есть и русские тоже, так вот, сначала все кочевряжатся, а потом, со временем, всегда получается, что они сами принимают нашу веру.
– Пусть так. На завтра я объявил для людей празднество, там все и решим. А ты думай, как завлекать будете.
– Все придумаю! – торжественно пообещал Рагнар. – Не беспокойтесь, сир!
– Вот и хорошо… – я огляделся и бросил сопровождающим. – На сегодня все, отправляемся домой.
А там, как выяснилось, меня уже ждал настоятель монастыря отец Зосима. И попутно вовсю ябедничал на меня Александре, сквалыжная душонка.
– Отче! – Я изобразил на морде бурную радость от встречи. – Нет, нет и нет, без ужина я вас никуда не отпущу.
Зосима зыркнул на Александру, та ему в ответ кивнула, мол, не беспокойся, я проведу работу.
– Отлично! Дамуазо, проводите падре в трапезную, а я только руки с морд… то есть с ликом, омою и присоединюсь к вам.
Сашка вызвалась сама помочь мне и, гремя кувшинами с водой, сердито зашипела:
– Ты чего творишь, аспид? Пошто святых людей ущемляешь, латинянин еретический?
– А по заднице? – ласково поинтересовался я.
– Ванька! – взвилась Александра. – Думай головой, что люди могут сказать! Мол, латинянин веру ущемляет. А так и скажут. Зосима уже грозится. Реши вопрос полюбовно, сказала.
– Решу, решу… – Я облапил жену и притянул к себе. – Моя ты злюка. Ужо я тебя сегодня…
– Неможется мне! – сердито отрезала Александра, упираясь руками мне в грудь. – К «той» или спать. Вот весь мой сказ!
– Ну, как скажешь… – Я от души хлопнул Сашку по задку, получил в ответ шитым петухами рушником, направился было в трапезную и попутно подметил довольно странную вещь. Нет, к Забаве, которую жена тщательно избегала называть по имени, она меня и раньше отправляла – в свои критические дни в основном, просто в ушах и на шее Александры я заметил свой подарок – усыпанные самоцветами серьги черненого золота в восточном стиле и такое же ожерелье. Но дело в том, что этот комплект я привез Забаве, а жене подарил не менее дорогой и красивый, но другого вида.