На подстилке из лапника в рядок лежали раненые, а одного из них, стоя рядом на коленях и тыкая в сторону Августа с монахами фальчионом, закрывал своим телом кто-то из латников Хансенса.
– В чем дело? – спокойно поинтересовался я, хотя сам уже все понял.
Чего тут непонятного? С тяжелоранеными – теми, кто уже не жилец, в наше время лекари поступают очень просто: безболезненно отправляют на тот свет. Но подобное, не всегда находит отклик у товарищей или родственников раненых, особенно у молодых рекрутов. Вот и здесь, похоже, тот же случай.
– Княже! – Латник обернулся и, не вставая, несколько раз поклонился мне. – Ивашка я, Трофимов сын. Милости прошу, княже! Петюньку забить хотят проклятущие, как же это так?
– Сир… – принялся объясняться Август.
– Пока помолчи. – Я присел рядом с латником. – А ты – говори.
– Княже! – продолжал надрываться тот. – Как же так, ить живой он еще?! Как можно?..
Я приподнял край попоны поверх раненого. Низ его живота был прикрыт окровавленными тряпками, а сам он находился в беспамятстве, но даже в бессознательном состоянии скрежетал зубами и стонал от боли. Н-да… все ясно. Проникающее в брюшину, скорее всего, поврежден мочевой пузырь. Шансов – нет.
Но для проформы поинтересовался у лекаря:
– Что с ним?
– Копейный удар в пах… – тихо ответил медикус. – Все разорвано внутри. Я приглушил боль настоем мака, но шансов никаких. А оказать милосердие не дает этот…
– Свободен, сам разберусь. – Я жестом отправил его и обернулся к латнику: – Кто он тебе?
– Дык погодок, вместе с малолетства! – обрадованно зачастил Иван. – Как брат мне. Всегда вместе, и к тебе на службу тож вместе записались. Как же можно, княже, живого еще человека забить? А сражался он хоробро, аки волк, вот правду молвлю. Оборони его, окажи милость…
– Обороню, а что дальше?
– Дык… – Латник растерялся. – Дык оклемается… можить…
– Уже не оклемается, Иван… – Я покачал головой. – К утру он умрет. Будешь сидеть рядом и наблюдать, как он мучается?
Латник понурился и смолчал.
– Ему сейчас больно, очень больно. Ты даже не можешь представить как, – не повышая голоса, продолжил я. – А через час станет еще хуже, даже настой перестанет помогать. Хочешь посмотреть, каково это? Ну что же, смотри.
– Княже… – Иван неожиданно ткнулся головой мне в плечо и разрыдался. – А что же делать, подскажи…
– Для таких случаев при мне всегда вот этот клинок. – Я одной рукой приобнял парня, а второй достал из ножен и показал ему мизерикорд. – Он называется «клинок милосердия» и предназначен для того, чтобы нести избавление от мук.
– Прости, княже, а приходилось тебе уже… – Иван оттер рукавом слезы и заглянул мне в глаза.
– Да, приходилось, и не раз. И я очень надеюсь, что, когда придет моя пора, – тот, кто будет рядом, поступит точно так же. Мы ратники, наша жизнь соседствует со смертью, но иногда, убивая, можно помогать. Держи…
– Я… я не могу… – отчаянно мотая головой, горячо зашептал Иван. – Грех, грех ведь…
– Это не грех, сынок. Это милосердие… – Я приставил острие клинка чуть повыше ключицы раненого. – Берись, сделаем это вместе.
Латник вздрогнул, словно ему вложили в руку змею, но сжал пальцами рукоятку.
– Чуть наклони… – Я положил руку поверх его ладони. – Осталось только нажать, вот так, сверху вниз.
– Ему… ему будет больно?
– Нет. Давай…
Кинжал с легким хрустом по гарду погрузился в тело раненого. Петр сильно дернулся, но сразу обмяк. На его уже мертвом лице расплылась блаженная улыбка.
– Вот видишь, сынок… – Я прижал к себе Ивана и взлохматил ему волосы на голове. – Все уже закончилось. И молись о том, чтобы, когда тебе придется умирать, рядом нашелся человек, который поможет тебе уйти. А теперь можешь поплакать, станет легче. И не стыдись, не надо, все плачут… абсолютно все…
Оставив латника возле трупа друга, встал и пошел к костру, возле которого сидели ближники. Немилосердно хотелось надраться до отключки.
Взял свою флягу, встряхнул ее и сразу отбросил в сторону:
– Вылакали все, стервецы?
– Дык а что там пить-то было, княже?.. – возмущенно вскинулся Ярославский и покачнулся.
Отто попытался удержать воеводу, но не справился и завалился вместе с ним. Хансенс полез им помогать, но запнулся и тоже рухнул.
– Тьфу, уроды… – беззлобно выругался я, отпихнул ногой бесчувственное тело улакавшегося вусмерть Педора, сел сам и заорал в темноту: – Август, мать твою, мигом сюда! Тащи спиритус, медицинская твоя душа…
Но прежде чем лекарь явился, из темноты вынырнули два ратника Петра Детины вместе с самим урядником. Они притащили с собой на ремне связанного в локтях дородного бородатого мужика в одном исподнем.
– Вот он, тварюка, княже. – Детина подбил толстяку сзади ноги и поставил его передо мной на колени. – Ванька Дема, значица – тот, что фрязей привел. Хоронился под мертвыми, падаль, еле сыскали. Что прикажешь делать с оным?
– Помилуй, боярин!.. – гнусаво завыл толстяк. – Заставили мя, не по своей воле…
Я ненадолго задумался. Что делать? Как вариант, забрать с собой в Москву, на свидание с катами Пытошного приказа. А с другой стороны… слишком много чести для падали. Тот ганзеец, которого мы взяли на море, знает гораздо больше. А этот, получается, ни к чему. Вздернуть тварь? Нет, слишком легко. Пожалуй…
– Среди мертвых хоронился, говоришь? – переспросил я. – Ну так и оставьте его среди них. Только связать покрепче не забудьте.
– Княже!!! – истошно завопил Дема. – Поми-илуй!..
Но тут же заткнулся, получив от одного из ратников древком копья по башке.
Урядник довольно кивнул и приказал своим утащить купца.
– Сир… – Возле костра нарисовался Август и с поклоном вручил мне флягу. – Прошу, но это последний, все на раненых ушло…
– Свободен. – Я вытащил пробку и влил в себя несколько глотков обжигающей нёбо жидкости. Осторожно выдохнул и ухватил кус вареной оленины с блюда.
Крепкая зараза, но мозги сразу ставит на место. Очищенный древесным углем самогон тройной перегонки я изобрел в основном для медицинских целей. С обеззараживанием в Средневековье совсем плохо, раны прижигают каленым железом, а со спиртом шансов на выживание больше. Хотя и ненамного.
Только собрался приложиться еще, как ожил Отто.
– Сир… – едва ворочая языком, забормотал шваб. – Тут такое дело…
– Что еще?
– Я о Конраде…
– И чего ты хочешь? – Я понял, о ком ведет речь Отто.
В плен вместе с немногими ганзейцами попал их предводитель, Конрад фон Зельдер, швабский риттер благородного сословия. Но этот в отличие от остальных бился до последнего, даже когда остался один. Такая стойкость и храбрость впечатляла, поэтому я приказал взять его живым. И взяли, довольно своеобразно. Дружинники Ярославского ловко накинули арканы и свалили германца с ног, ну а дальше накинулись остальные.
– Мы вместе… того, шпоры получали… – Шваб покосился на баклажку со спиртом и судорожно сглотнул. – И вместе потеряли. Эту историю вы знаете.
– Короче.
– Возьмите его на службу, сир, – взмолился фон Штирлиц. – Не пожалеете. Достойный воин и благородный дворянин…
– Ты за него ручаешься?
Шваб запнулся и после недолгого молчания твердо ответил:
– Нет, сир, ручаться я могу только за себя. Но вы все равно присмотритесь к Конраду, не пожалеете.
– Хорошо, подумаю… – отрезал я. И действительно подумаю. Вчера служил врагу, а сегодня служишь мне – вполне обычная ситуация для Средневековья. Хотя нюансов тоже хватает.
Но все это уже завтра или послезавтра. А сегодня – спать. Глотнул еще самогона, устроил под головой седло, укрылся попоной и мгновенно улетел в обволакивающую темноту.
Ночь пролетела как один миг. С рассветом мы двинулись в путь, а к вечеру уже были в Холмогорах.
Настроение немного поправилось, зато свирепо разболелась голова – последствия вчерашних возлияний давали о себе знать. Больше всего хотелось похлебать горяченького, попариться всласть в баньке, а потом залечь под теплый бочок к Александре. Или Забаве. Или к обеим сразу.
Мысль о том, что благоверные втихомолку крутят любовь, опять испортила настроение. И твердо решил сегодня же со всем разобраться. Дело даже не в любовной связи, а в том, что я дико ненавижу, когда мне пытаются запудрить мозги. Если обманывают в одном, обязательно обманут в другом. Дело времени. А такое надо пресекать на корню.
Но сразу приступить к намеченному плану не получилось. Народ уже заполонил улицы, ждал нас, так как еще вчера я послал гонца с известием о победе над супостатом.
Пришлось изображать триумфальное возвращение. Впереди я на лихом коне, при развернутом личном стяге, далее повязанные попарно пленные, а затем уже войско при парадном строе. Раненых и мертвых везли на волокушах, далеко позади, дабы не смущать людей. Правда, вой начался еще до того, как они появились, родичи старались высмотреть своих при прохождении дружины, а когда не увидели, сразу все поняли. Ну… это дело такое. Как уже говорил, бескровных битв не бывает. А если и бывают, то я в них не участвовал.
Далее была торжественная встреча; супруга при параде с дитем на руках, поклоны, слова благодарности от общественности, молебны во избавление сразу от двух конфессий и прочая торжественная хрень. Пока отбывал эти мероприятия, разозлился еще больше и уже едва сдерживался, чтобы под горячую руку кого-нибудь не порешить.
Уже в резиденции Александра дала волю чувствам. Упала мне на грудь, заливаясь слезами, и запричитала:
– Я так боялась, так боялась!..
Я молча постоял, подождал, пока она успокоится, а потом сухо бросил:
– Супца мне куриного, да погорячее, настойки на калгане, а потом баню…
– Ты чего это? – Александра обиженно уставилась на меня. – Али жене не рад?
– И сама в мыльню явишься… – продолжил я, пропустив ее слова мимо ушей. – Да Забаву прихватить не забудь.
– А ту зачем?.. – оскорбленно вскинулась Сашка. – В уме ли ты, Ваня?