Как очень скоро выяснилось, мои опасения были ненапрасными, по всем признакам русские полки не успели. Но и татар не было видно. Видимо, дабы опять не ввязываться в бесполезный бой на воде, они решили дать нам высадиться на берег.
Раздумывал я недолго. В месте впадения Свияги в Волгу расположились несколько больших островов, у них я и решил сделать стоянку. Дальше идти смысла нет, а здесь хотя бы можно организовать достойную оборону.
Большие суда намертво заякорили возле острова, вдобавок скрепили канатами. Вокруг них я поставил остальные струги, а те, что с пушками, расположил напротив берегов. Самых боеспособных ратников тоже расположил в местах вероятных ударов. Образовался этакий немалый рукотворный остров, хорошо защищенный со всех сторон. Понятное дело, стрелы с огнем еще никто не отменял, но с самого берега до нас не достанут, к тому же всех нонкомбатантов я разом определил в пожарные. Паруса убраны, а вода под рукой, должны справиться.
Возились долго и закончили только глубоко вечером, не таким простым оказалось это дело. Татары уже не скрывались, открыто гарцевали ордами на холмах вдоль берега. В том, что они ночью ударят, я даже не сомневался. Сам бы такую возможность ни за что не упустил бы.
В сумерках произошло еще одно событие: несколько лодий прибуксировали со стороны Казани целую флотилию посудин разного калибра, вдобавок нас догнали несгоревшие татарские суда. Их было всего несколько, но они тоже притащили за собой кучу плавсредств.
Я приказал обстрелять их из пушек, но без особого успеха. Казанцы предусмотрительно не подходили на дистанцию прямого выстрела.
К счастью, возможности направить на нас брандеры татар лишила сама природа. Наступил полный штиль, вдобавок течение Волги по большой дуге огибало то место, где мы остановились.
Уже когда совсем стемнело, небо затянули плотные тучи. На мачтах стругов зажгли фонари, правда, особого толку это не дало – освещалось едва ли на пару десятков метров вокруг, а дальше стояла непросветная мгла.
Я уже стал подумывать подпалить густо заросший деревьями островок неподалеку, но, как назло, стал накрапывать мелкий дождик, уже через полчаса превратившийся в дикий ливень.
– Твою же мать!!! – зло выматерился я, едва слыша свой голос из-за грохота падающих с неба потоков воды. – Вот какого хрена? Эдак они в упор к нам подберутся… – А потом заметил Фена, возившегося у мачты с каким-то своим хозяйством, и рявкнул: – А ты что делаешь? Я же приказал в трюме сидеть!
Чем он там занимался, мне не было видно, инженера обступили его ученики, вдобавок закрывая сверху рядниной от дождя.
– Господин, один момент. Только отойдите, господин… – Китаец быстро зачеркал кресалом, что-то сильно заискрило, а потом вверх с ревом взмыла огненная стрела. А еще через мгновение в небе ослепительно полыхнуло. Тьма мгновенно отступила, все вокруг залил мертвенно-холодный зеленоватый свет.
И сразу стало видно, что уже совсем близко десятки и сотни лодок с татарами, охватывающие нас со стороны берега полукругом.
– Твою же мать!.. – охнул я и сразу же заорал, надсаживаясь: – Трубите тревогу! К бою!!!
Глава 18
Раздались крики боли, кто-то неподалеку пронзительно заскулил, рядом со мной опрокинулся навзничь один из тверских ратников из охраны княжича Ивана. В щиты, которыми меня прикрывали оруженосцы, с музыкальным звоном воткнулось несколько стрел с длинными тонкими древками и черным оперением. А одна с лязгом скользнула по наплечнику.
Но в то же мгновение рявкнули наши пушки, следом часто застучали аркебузы. Снопы жеребьев хлестко стеганули по воде, разбрасывая по сторонам ошметки мяса вместе с кусками дерева, и теперь вопли смерти понеслись со стороны казанцев.
Я угадал с направлением атаки, на этом участке у нас была сосредоточена почти половина пушек и ратников с огнестрельным оружием. Татары тоже подошли на самое оптимальное расстояние для лучшего разлета картечи, но, черт побери, выпалили всего лишь две трети орудий, а у аркебузиров и русичей с ручницами – и того меньше.
Причины конфуза не остались для меня тайной; едва начался дождь, я настоятельно посоветовал личному составу беречь затравки, но одно дело приказать, а совершенно другое – выполнить приказ под таким дождем.
К счастью, хватило и этого. Пушкари развалили две самые большие посудины и с десяток мелких, какой урон нанесли аркебузиры, я вовсе не заметил, но очень хорошо сработали лучники и арбалетчики. Татары валились из лодок пачками. Несколько посудин подошли совсем близко, а один баркас успел даже подцепиться к нам, но их экипажи выбили в мгновение ока, а парочку татар и вовсе взяли в плен живыми.
Фен пустил еще одну ракету, что само по себе опять слегка ошарашило казанцев, а когда выпалили две запоздавшие пушки, татары дрогнули и повернули назад.
Поработать по ним на отходе особо не получилось – помешали клятая темень и дождь. А тратить зазря стрелы и болты я запретил. Хрен его знает, сколько нам здесь сидеть придется. Провизии хватает, боезапаса: пороха и стрел – тоже, но они припасены не только для нас, а для всего войска.
Над водой грянули ликующий рев и улюлюканье. Татар костерили матерно на все лады. Я не мешал – пусть радуются, есть чему. Опять же когда орешь как ошалелый – страх тоже отступает. На себе проверено.
По самым скромным подсчетам, мы угробили не меньше четверти нападающих, и плавсредств примерно столько же от общего количества.
Правда, и наши потери нельзя назвать малыми. Легкораненых оказалось больше шести десятков, а тяжелых и убитых – вполовину меньше. К счастью, мои латники и обслуга орудий почти не пострадали – сказалась хорошая экипировка и выучка. Хотя нескольких тоже ранило, правда, не сильно, в строю условно остались.
Что тут скажешь: неплохой размен, но с таким перевесом в живой силе казанцы могут себе позволить атаковать хоть круглые сутки. Правда, с одной оговоркой – если найдут транспорт. С перепугу мне показалось, что татары подступали чуть ли не на тысячах лодок, но в реальности их оказалось даже меньше сотни. А это значит, что на следующий приступ, в более-менее опасном для нас количестве, они пойдут, только когда найдут на чем.
Далее я внес некоторые коррективы в оборону, пообещал лично кастрировать каждого, кто снова замочит пороховые затравки с фитилями, приставил цейхвахтера дойча Иоганна Шпульке следить за этим и совсем уже было собрался заняться допросом пленников, но тут случайно заметил, что Ванятка и Томас старательно кого-то закрывают собой, а Антуан и вовсе отсутствует рядом.
– А вы что здесь делаете, дамуазо? А ну показывайте, кого вы прикрываете? Живо!
Пажи понуро опустили головы и расступились в стороны. На их мордочках заранее проступило отчаянное раскаяние, что сразу подтвердило какую-то вину за ними.
Открылась очень занимательная картинка. Антуан стоял на корточках, в той позиции, которые поляки называют «козочкой», а наши гораздо грубей и прозаичней, сравнивая с ракообразным. И всхлипывая от боли, пытался вытащить из себя, откуда-то из области задницы, татарскую стрелу, которая вдобавок еще воткнулась во внутреннюю сторону борта струга, пришпилив пажа, как жука.
– Совсем страх потеряли, щенки?! Я что приказывал? Где вы должны сидеть? – в сердцах рыкнул я. – Какого хрена вылезли? – Потом присел рядом с пажом и попытался рассмотреть, насколько тяжело ранение. – Руку убрал… И хватит сопли пускать…
К счастью, стрела прошла по касательной, насквозь, не задев мышцы, под кожей задней стороны правого бедра, чуть пониже ягодицы. Причем это место вполне надежно прикрывал нижний край юбки пажеской бригантины, но каким-то загадочным образом казанский гостинец ее миновал.
– Ничего, переживешь… – Я невольно хохотнул. – Первая же стрела здорово прибавляет ума, даже если она попала не в голову, а в задницу. Вот скажи, как так получилось? Первый раз такое вижу. Святые угодники, как? Ты что, своим гузном татар запугивал?
Оруженосцы и Отто фон Штирлиц дружно заржали.
– Не в задницу!!! – яростно запротестовал Томас. – Не в задницу, сир, а в ногу. В ногу! Просто поскользнулся, а она… она…
– Разговорчики! – грозно рявкнул я. – Выздоровеешь – сдеру кожу с задницы повторно. А вы чего стоите? Полу́чите по ушам вместе. А пока ищите Августа, пусть поможет паршивцу.
– А нас за что?
– Не понял…
– Как прикажете, сир… – тут же покорно согласились мальчики. Знают, щенки, что мне в таких случаях перечить – это только себе хуже делать.
Разобравшись с пажами, я отправился в нашу с княжичем каюту, куда уже притащили первого пленного.
Молодой, слегка за тридцать, наголо бритый, широченный как шкаф, но слегка заплывший жиром мордатый татарин стоял на коленях со связанными за спиной в локтях руками. Ратники уже ободрали его до исподнего, вдобавок старательно поработали над обличьем. Вся левая сторона лица пленника заплыла багрово-сизой опухолью, а вот на правой, к моему удивлению, просматривались вполне европейские черты: казанец был больше похож на русича, чем на азиата. Вдобавок ничуть не выказывал никакого страха или отчаяния. Злобно зыркал глазами и что-то сквозь шубы шипел. Материл, наверное.
– Шибко бился, – доложил один из конвойных. – Двух наших посек. Ярый, подлюка. Как свалили его, выл и кусался аки пес. Вона мне шуйцу прокусил, ирод.
Казанец в ответ разразился гневной отповедью на татарском, даже плюнул на пол.
– Это Алибек, мурза хана Ильхама… – флегматично перевел Рустэм. – Обещает вас скормить своим собакам, а жен взять в наложницы. – И дополнил, смущенно улыбаясь: – Тех, что красивее, в наложницы, а остальных продать в рабство ногайцам.
Я ничуть не оскорбился. Во-первых, парень достойно бился, во-вторых – прекрасно знает, чем все закончится, но все равно не дает слабину. А брань и оскорбления – не более чем средство заглушить свой страх. Сам бы так себя вел в тайной надежде, что озлятся и прикончат без мучительства. Но это дело такое… Не я, а он пока в плену.