А когда татарин наконец обернулся, вскочил и, как разогнутая пружина, в броске вбил ему кусок деревяшки в правый глаз. Слегка промазал, но щепка скользнула по кости и с хлюпаньем вошла в глазницу по направлению к лобной доле мозга.
Татарин тихонько взвизгнул, но я уже сбил его с ног и, прижимая к полу всем своим весом, зажал ладонью рот.
В камере поплыл густой смрад кишечных газов, Ибрагим сильно дернулся, захрипел, пачкая мне руку слюнями, и почти сразу же затих.
Я первым делом выхватил саблю из ножен и прислушался. Но услышал только всхлипывающий шепот Луки. Калека истово молился, невпопад смешивая в кучу разные молитвы. В коридоре пока было тихо.
– Господи, ежи еси на небеси… Богородица святая… да пребудет имя твое…
Я угомонил бешено бившееся сердце несколькими глубокими вдохами, содрав кушак с татарина, продел через ножную цепь, подтянул повыше левой рукой, чтобы не бряцать железом по камню, поудобней ухватил саблю, но тут неожиданно услышал шаркающие шаги Осипа.
Лука очень быстро сориентировался и снова завизжал, как будто его продолжали пороть, а я дождался, пока невольник добрался почти к нашей камере, и выскользнул в коридор.
Увидев меня, парень-старик заполошно замахал руками, замычал и принялся неловко разворачиваться.
Коротко свистнула сабля, невольник медленно и беззвучно осел на каменные плиты пола. Из разрубленного затылка густо потекла черная кровь.
Не останавливаясь, я обошел его и засеменил по коридору. Извини, дружище, что за тебя решил, но смерть всяко-разно лучше будет такой жизни.
В темнице стояла мертвая тишина, все узники, едва завидев меня, мгновенно уползали вглубь своих камер.
Кроме одного.
Тот самый парень, которого приводили на опознание, стоял на коленях возле решетки, обеими руками вцепившись в прутья. На его лице читалась отчаянная, молчаливая надежда.
Ну что же, уже можешь считать, что повезло тебе. Не оставлю, даже если придется тащить на плечах.
Показав ему жестом, что скоро вернусь, я пошел дальше и остановился, только добравшись до каморки, где, по словам Луки, должен был находиться второй надзиратель.
Слегка помедлив, я осторожно потянул на себя дверцу. В нос ударил одурманивающий запах жаренной с пряностями баранины. Как и обещал калека, Али мирно похрапывал, завалившись у столика на тюфяке. Услышав скрип несмазанных петель, он что-то пробормотал, но даже не повернулся на шум.
«Баю-бай, спи крепко, дружок…» – со злорадством подумал я, приблизился в несколько мелких шажков и коротко рубанул его сверху вниз по шее. А потом, уже не обращая внимания на судорожно сучившего ногами надзирателя, метнулся к входной двери в темницу.
Она оказалась заперта на засовы изнутри, но я все равно добавил к ним толстенный запорный брус, затем проверил другой ход и только потом позволил себе немного расслабиться.
Ноги дрожали и гуляли сами по себе, словно собираясь сорваться в танец, а с тела сплошным потоком лился пот, но в мозгах билась бешеная радость. Далеко не все уже закончилось, но если даже суждено сдохнуть, то умру в бою, забрав с собой сколько смогу врагов.
Постояв несколько секунд, я заскочил в каморку надзирателей, запихал в рот пару кусков остывшей баранины из котелка, стоявшего на столике, затем вернулся в свою камеру.
– Ну как? Получилось? – лихорадочно зашептал Лука. – Когда сечь меня будешь?
– Получилось… – коротко ответил я, подбирая с пола большую связку ключей. – Остальное чуть погодя, не время пока…
– Помни, ты обещал, сотник, обещал…
– Обещал – значит, сделаю.
Ключ к камере, в которой сидел русич, подошел почти сразу, я подождал, пока он выберется, запер ее обратно, а потом засеменил искать кузнечные принадлежности. Парень без вопросов последовал за мной. Выглядел он неважно, шатался как пьяный, но на ногах держался.
Нам сегодня определенно везло: закуток, где узников заковывали в кандалы и сбивали цепи с трупов, нашелся очень быстро – в пыточной, за загородкой. Русич первый схватил молоток и приглашающе показал мне на наковальню.
– Как кличут тебя, парень?
– Степаном… – коротко ответил парень и умело вышиб пробойником первую заклепку.
– Меня, как я понял, знаешь?
– Знаю.
– Почему не выдал?
– А ты, княже, меня бы выдал? – Степан сунул мне в руки молот. – Вот так… бей прямо по середине…
– Нет, не выдал бы.
– А чего спрашиваешь тогда? Я, может, родом и не вышел, но честь не хужее тебя умею блюсти… – Парень потер запястья и гордо посмотрел на меня.
– Так и надо, Степа. А теперь за ноги принимаемся.
Покончив с ножными кандалами, Степан поинтересовался:
– Говори, князь, что дале?
– У меня еще одно дело есть, а ты иди облачайся в татарскую одежу. Броня ихняя там же, в каморке на гвоздиках висит…
– Я мигом… – Степан выбежал из кузни, а я пошел в нашу камеру, выполнять просьбу Луки.
– Пора, да? – жалобно поинтересовался калека.
– Да, пора.
– А я передумал! – вдруг выкрикнул Лука, быстро отползая от меня. – Нет, не хочу, не надо…
– Подумай, что с тобой сделают, когда мы уйдем. Ты же сам просил. Больно не будет, обещаю.
– Не надо-о-о, прошу… – Калека забился в угол, сворачиваясь калачиком. – Уходи, пусть, не могу-у-у… еще чуток пожить хочу…
– Ну и хрен с тобой… – Сплюнув от отвращения, я закрыл на замок решетку в камере и побежал к Степану.
Через полчаса мы с ним уже ничем не отличались от обычных татарских воинов. Длинные стеганые халаты, поверх них кольчуги, усиленные на груди металлическими бляшками, с короткими рукавами и полами до середины бедра. На головах мисюрки с кольчужными бармицами, закрывающие пелериной плечи, с прорезями только для лица, за спинами круглые деревянные щиты, окованные по краям железом. При саблях, кинжалах и коротких копьях.
Вот только побитые неазиатские рожи слегка портят образ. Меня с некоторой натяжкой еще можно принять за неславянина, а вот Степан со своей рязанской мордой ну никак на татарина не походит.
Но эту проблему мы решили, а точнее, попробовали решить, вымазав физиономии сажей. Авось прокатит. Так, что там у нас дале?
Повертел в руках трофейную саблю и сплюнул от досады. Дерьмо дерьмом, сталь хреновая, кривая чрезмерно, только с коня ею работать… и даже туповатая.
А потом вдруг вспомнил про свою, что лежала на столе у Юсуфа, – и стремглав понесся в допросную, на бегу горячо молясь, чтобы клинок был на месте.
– Господи, не оставь, дай еще чуть милости твоей, а дальше я сам… Он же следом за мной вышел и без клинка… молю тебя, Господи…
Уж не знаю, дошла моя молитва до верховного небесного главнокомандующего либо просто леди Удача была сегодня в хорошем настроении, но подарок сарацинского купца Хоттабыча оказался на том же месте.
Подвесив саблю к поясу, я ухватил из остывшей жаровни уголек и крупно написал на побеленной стене древнеславянскими литерами:
«Я приду за тобой, Юсуф. Жди. Князь Иван Двинский».
Довольно улыбнулся и поспешил к Степану.
Уж не знаю, как все повернется дальше, но даже загадывать не хочу. Есть сабля, башка работает, ноги держат – вот все, что мне надо на данный момент.
А остальное… остальное мы с боем возьмем.
Глава 25
– Убей меня, сотник!!! – страшно взвыл Лука в своей камере. – Супротив воли пореши, молю! Убе-э-эй!..
Я пропустил вопль мимо ушей. Некогда возиться, да уже и незачем. Не я, а сам калека выбрал себе судьбу.
Степан вопросительно посмотрел на меня.
– Можить…
– Забудь… – коротко бросил я ему. – Ты татарский язык знаешь?
– Так себе, – столь же лаконично ответил парень.
– Сойдет… – Я остановился у двери, ведущей в подземный проход. Собранная из толстых дубовых плах и окованная железом, она выглядела очень мощно, правда, сразу было видно, что ее давно не открывали: засовы, петли и скрепы густо покрывала ржавчина.
Холодно лязгнув, провернулся засов, я убрал запорный брус и налег плечом на дверь, но она не поддалась даже на сантиметр.
В голове мелькнула страшная мысль, что она закрыта с обратной стороны. Сердце сразу забухало, словно барабан, а по лицу пробежали капельки холодного пота.
– Твою мать… – Я попробовал еще и едва не заорал от счастья, услышав мерзкий скрип, – дверь наконец поддалась. Правда, чтобы открыть ее окончательно, потребовалась помощь Степана.
В лицо пахнуло сыростью. Степа поднял повыше масляный светильник – тусклый огонек высветил узкий сводчатый проход. На выложенных обожженным кирпичом стенах поблескивали влажные потеки, на полу лежал толстый слой пыли, густо исчерченный дорожками мышиных следов.
– Ну, с богом. Иди за мной; буде придется рубиться – вперед не лезь, стой плечом к плечу.
– С богом, плечом к плечу… – эхом повторил за мной Степан.
Уже через пару десятков шагов мы наткнулись на решетку, склепанную из толстых железных полос. К счастью, она была приоткрыта, но петли намертво заклинило, и пришлось пользоваться древком копья как рычагом.
Дальше проход расширялся, но потолок сильно просел, и его подпирали набухшие от сырости бревна.
А еще через несколько минут мы наткнулись на очередную дверь. Но она была снята с петель и прислонена к стене, а сам дверной проем был заложен кирпичами из необожженной глины. Кладка выглядела довольно старой и не особо крепкой – во многих местах раствор на швах осыпался.
Я задержал дыхание и прислушался, но ничего так и не услышал. Постоял немного, несколько раз глубоко вздохнул и подал знак Степану:
– Разом…
Кладка поддалась тут же, правда, грохот осыпавшихся кирпичей смог бы разбудить даже мертвого, не говоря уже про живых.
По инерции рухнув на пол, я быстро перекатился и вскочил на ноги. Мы очутились в большой комнате, почти полностью заставленной каким-то хламом. Но особо осматриваться уже не было времени, потому что из коридора донеслись топот и недоуменные крики.
Едва успев выскочить навстречу, я наткнулся на первого татарина и с разбега сшиб его щитом. Второй резко остановился, перепуганно вытаращив на меня глаза, замахал руками, но тут же рухнул на пол, булькая хлынувшей из горла кровью – стараясь упредить крик, я вбил клинок ему под подбородок.