Но уже на лестнице силы внезапно закончились. Ноги отказались держать, я упал на колени и бешено затряс головой, стараясь прогнать из головы подступающее беспамятство.
– Ну, давай… Давай, сука!!! Немного осталось… – заорал сам на себя и пополз по истершимся ступенькам вверх.
Не знаю, как я выбрался на верхушку башни: наверное, только из-за дикого желания жить.
Дополз до парапета, заглянул вниз и принялся яростно стаскивать с себя обрывки кольчуги и поддоспешника. У основания были навалены большие камни, и до рва с водой предстояло пролететь метра три.
Обстрел уже прекратился, город горел, татары пришли в себя и начали ломиться со стен в башню.
Скинув с себя все лишнее, я торжественно поцеловал крестообразную гарду сабли как распятие, быстро пробормотал молитву, разбежался и раскинув руки, словно крылья, прыгнул вниз.
Бешено засвистел, обжигая лицо, ледяной воздух. Все тело наполнилось легкостью, мне даже на мгновение показалось, что я сейчас и правда полечу, но уже через мгновение я с головой погрузился в отвратительно смердевшую жидкость.
Каким-то чудом умудрившись не потерять сознание, я бешено забарахтался, выталкивая себя на поверхность воды.
– А-а-а, хрен вам!.. – отплевываясь, заревел, все еще не веря, что остался в живых, и, загребая одной рукой, поплыл куда-то в темноту.
Удача… Ты можешь все досконально рассчитать, но даже самый проработанный план рухнет, если эта капризная дама будет на тебя за что-то обижена. Вырваться из плена, порубить пару дюжин татар, прыгнуть с высоты двадцати метров и не разбиться, вдобавок умудриться не утонуть со сломанной рукой… Это… Даже не знаю, как сказать…
Добравшись до берега, я с трудом выполз на него, отдышался, встал на ноги и, шатаясь от дикой усталости, побрел в сторону огоньков русского лагеря.
Но едва прошел с десяток шагов, как позади раздался ревущий гул, земля дрогнула, а меня бросило на колени.
Из-под основания башни вырвалось несколько длинных языков пламени, а потом… потом она накренилась и просто рассыпалась на груду обломков. Следом за ней точно так же осыпался здоровенный кусок стены. Все вокруг затянуло плотной тучей пыли.
– Господи… – восхищенно пробормотал я и без сил рухнул на землю. Встать на ноги уже не смог и дальше только полз.
Сколько полз – не знаю, совершенно потерялся во времени. А когда услышал разговор на фламандском языке, почти свихнулся от радости и заорал что есть сил:
– Сюда, мать вашу, ослы беременные! Встречайте господина, ублюдки, недоделанные…
– Сир? – Рядом со мной кто-то бухнулся на колени и заблажил голосом Уве Фогеля, арбалетчика из моей личной дружины. – Матерь божья! А я говорил, говорил – жив его сиятельство! А ежели башня рухнула, сталбыть, он к этому руку приложил. Святые угодники, надо было с кем-нить забиться на десяток флоринов!..
– Запорю нахрен, свинские морды… – сварливо прохрипел я и потерял сознание.
Глава 26
– Еще немного, сир… – Август срезал ножиком нить на шве, промокнул пучком корпии капельки крови и принялся сноровисто забинтовывать мне плечо.
Да уж, извалтузили меня татары славно, но по какому-то дичайшему стечению обстоятельств обошлось без серьезных ранений и увечий. Несколько порезов, ушибы и разорванная копьем кожа на боку не в счет. Даже с рукой вроде бы обошлось без перелома. Вроде – потому что рентген пока не изобрели и приходится полагаться на слова лекаря.
– Вот и все, сир… – Медикус отступил на шаг.
– Спасибо, Август, вы, как всегда, на высоте… – Я поблагодарил его, взял со стола бокал с вином и сделал маленький глоток. Нажраться хочется невыносимо, и немудрено – после такого-то, но пока сдерживаю себя, обхожусь вином и медом. К тому же изнутри щека разорвана да губы потрескались до крови, так что напитки покрепче жгутся, словно серная кислота.
– Сир? – Медикус изумленно уставился на меня.
– Вы что-то хотели сказать, Август?
– Ничего, сир… – Лекарь смешался и опустил взгляд.
Я хотел на него рявкнуть по своему обычаю, мол, нехрен сопли жевать, но вместо этого вежливо сказал:
– Я настаиваю, чтобы вы ответили.
– Сир… – Август помедлил, а потом выпалил: – Сир, вы в порядке?
– Думаю, вы лучше меня знаете ответ на этот вопрос.
– Сир… – Медикус еще больше смутился. – Я не о физическом здоровье, а о… душевном…
И в ожидании возмездия за такую неслыханную дерзость зажмурился.
– Поясните, – приказал я, хотя уже догадался, о чем ведет речь лекарь.
– Вы… вы… – отчаянно запинаясь, выдавил из себя Август. – Вы стали не похожи на себя, сир. Раньше… раньше, вы бы меня уже раз десять пообещали четвертовать, кастрировать или посадить на кол, а сейчас… сейчас ничего подобного. Хотя я несколько раз сделал вам больно, очень больно. И еще, вы отозвались обо мне лестно, чего вообще ни разу раньше не случалось. И даже поблагодарили…
– Не обращайте внимания, мастер Август… – спокойно бросил я. – Все в порядке, вы достойны похвалы. Лучше позовите моих шалопаев.
А сам про себя усмехнулся. Да, обер-медикус очень верно подметил. Нет, конечно, я не сошел с ума, но плен и последующий побег довольно странно на меня подействовали. Бесследно испарились злость и кураж, сменившись холодной рассудительностью и спокойствием, все мое гасконское буйство и гонор тоже куда-то подевались. Я словно… словно повзрослел, что ли. А еще я переосмыслил очень многое и понял, что… Хотя об этом позже.
Август, спешно прихватив свой инструментарий, смылся; вместо него в шатер вошли оруженосцы, а за ними – пажи и, опустив головы, выстроились по ранжиру передо мной.
Я молча окинул их взглядом. До сих пор казнят себя парни, хотя я их ни в чем не виню. Так уж сложилось, во многом по моей собственной вине. Да, не по чьей-то, а по моей собственной. Нехрен было дураку лезть.
Все так и случилось, как я и думал. Меня сняли с седла арканом, но утащить не успели, татарина сразил кто-то из русичей. Схватка сместилась в сторону, потом наступила темнота, под прикрытием которой меня и утащили в Казань мародеры. Пажи и оруженосцы, узнав, что я не вернулся из боя, ринулись под стены и провели всю ночь в поисках, но не успели всего на несколько минут, меня уже там не было. После чего в присутствии нашего капеллана дали обет: сражаться с татарами до тех пор, пока не найдут меня живым или мертвым. Вдобавок все это время хранить молчание и не употреблять вина. Н-да… идиотизм чистой воды, хотя все по канонам нынешнего времени. Кстати, все мои дружинники и ратники из Холмогор вместе с командным составом дружно поклялись сделать почти то же самое. Только без молчания и сухого закона.
Один Фен оказался умней всех и, авральным методом закончив собирать свои ракеты, устроил обстрел, дабы быстрей сподвигнуть татар к сдаче либо на крайний случай сделать их сговорчивей к моему обмену или выкупу. И в чем-то угадал, сильно облегчив мой побег.
Русичи тоже меня искали, а после того, как поиски среди трупов не увенчались успехом, резонно решили, что я в плену. Но, к счастью, бояре с княжичем Иваном не стали торопить события и требовать моей выдачи, дожидаясь, когда сами татары дадут об этом знать.
Еще немного помолчав, я спокойно сказал:
– Дамуазо, говорю вам в последний раз, я ни в чем вас не виню. Хватит изображать из себя девственниц перед обрядом дефлорации. Я понятно выразился?
Последовал немедленный дружный ответ:
– Понятно, ваше сиятельство!
Впрочем, покаянное выражение на мордах у парней осталось. И это очень правильно, господин всегда может передумать и взгреть по первое число.
– В таком случае позвольте поинтересоваться: вы забыли о своих обязанностях, дамуазо? Я желаю облачиться в доспехи.
Парней словно пришпорили, уже через двадцать минут я вышел из шатра полностью экипированным. На этот раз – полностью в западном стиле: готический комплект доспехов и меч, вернее, эспада. И тарч не забыл, закинул за спину. Да, неудобно, тяжело и даже больно, ползаю, словно зимняя муха, но ранения – совсем не повод отказываться от неписаных правил: чай, не на придворном приеме, а на войне.
Приветствуя меня, выстроившиеся рядом с шатром ратники дружно стали на одно колено.
Невдалеке вразнобой саданули пушки. По моему приказу орудия выдвинули к рухнувшей башне, чтобы шугать картечью татар, если они удумают возводить укрепления на месте пролома. Что и выполняется успешно.
Я потрепал прянувшего жеребца по холке, чудом сдержав стон, одним движением вскочил на седло и подъехал к строю.
Говорить ничего не хотелось, но народ ждал, и пришлось заставить себя выдавить несколько слов.
– Будем жить… – тихо сказал я. – Будем жить себе на славу и на страх врагам!
Ратники торжествующе взревели и заколотили кулаками в латных перчатках по щитам.
Я проехался вдоль строя, после чего направил коня к ставке княжича Ивана. Впереди ехал Луиджи с моим личным вымпелом на копье, по бокам как привязанные держались Шарль и Александр. Эскорт из двух десятков дружинников следовал сзади. Теперь без них никуда. Вообще.
Весть о моем возвращении моментально пролетела по русскому войску, но никто меня еще не видел. И теперь все толпились и восхищенно пялились на меня, то и дело срываясь на восторженный рев. А некоторые и вовсе стояли на коленях, истово крестясь, словно при виде ангела небесного.
А мне… мне было плевать. Я раз за разом пытался ответить себе на вопрос: что я здесь делаю? Но так и не находил ответа. Ладно, помог Руси, слегка подстегнул развитие, сделал сильней – это как раз понятно, я сам россиянин, но какого хрена полез воевать? Без меня бы не справились, что ли? Справились бы, пусть и не сразу. Ну да ладно, что сделано – то сделано, уже не воротишь. Впредь умней буду. Осталось совсем немного.
В расположении ставки меня никто не встречал, видимо, в отместку за то, что сразу после возвращения я не принял воевод вместе с Иваном Молодым.
Луиджи слетел с коня и вознамерился помогать слезть мне с седла, но я взглядом отогнал его и спрыгнул сам. Постоял немного, пережидая, пока пройдет головокружение, и шагнул в шатер.