Он сходил за саблями, и мы отошли в угол двора на площадку, где всегда занимались. Здесь можно сказать только одно. Я стал крепче, я стал сильнее и быстрее. Дядька это заметил, и стал наращивать темп. Потом, когда мы остановились что бы передохнуть, он об этом мне и сообщил.
— Знаешь, дядька, неправильно это. Чувствую, что сила не моя, а заемная, чужая в общем. Не знаю когда она кончится и начнется моя. Думаю надо на выносливость уклон делать, — поделился я с ним своими мыслями.
— И как же ты собираешься выносливость тренировать? — с интересом спросил он.
— А бегать буду.
— Куда бегать? — удивился дядька.
— Да вот вещевой мешок возьму и буду бегать по округе, да по роще, — усмехнулся я.
— А сидор-то тебе зачем? — старый казак удивился еще больше.
— А я в него мешочки с песком буду укладывать, — пояснил я свою задумку, — Пока силы не закончатся или мешок не переполнится.
— Разумно. Только бегать ты будешь под обязательным моим приглядом, — строго заметил он, — Иначе надорваться можешь.
— Хорошо, — под приглядом, так под приглядом, мне то что.
— А как зимой по снегу будешь бегать?
— Ну по накатанной дороге можно так же. А по снегу возьму охотничьи снегоступы. Правда их доработать надо будет, но это мы с тобой у столяра обсудим. Ты мне вот что скажи. Слышал я что есть такое умение, волчий шаг называется. Научишь?
Дядька хохотнул и сказал что научит. Вместе с бегом тренировать будем. Тут как раз и Николаевна подошла, и сразу стала выговаривать дядьке:
— Ты что же старый черт мальчонку из спальни умыкнул. А вдруг после вчерашнего ему плохо станет? Может, нельзя еще Петру железками звенеть? Доктор встал, пошел Петра смотреть, а его уже и след простыл. А они вот где! Железками, звенят!
Пришлось вмешаться:
— Да полно тебе, мамка. Я сам дядьку уговорил позаниматься. Утром проснулся, а у меня бодрость духа ну совсем как в здоровом теле. Хорошо же ведь! Так почему бы и не порадоваться?
— Ладно идите умывайтесь и приводите себя в порядок, — сбавила напор мамка. — Тебя Петр, доктор должен посмотреть. Скоро завтрак уже.
Мы вернулись к колодцу, чтобы в порядок себя привести. Я быстро ополоснулся, а тут и механик с кузнецом подошли. Вот и проведу подготовку по созданию алиби своих будущих открытий. Пока дядька умывается, начал разговор с подошедшими. Поговорили о Костовиче Огнеславе Степановиче. Попутно создавал мнение у механика, что разговор начал он, заодно внушая желание собрать информацию о господине Костовиче. Кузнец только и сможет что сказать, что мы разговаривали о каком-то изобретателе. Приведя себя в порядок, мы с дядькой зашли в дом. Казак пошел по своим делам, а я на осмотр к доктору.
Осмотр, как и ожидалось, проходил в присутствии матушки и Николаевны. Доктор с удивлением отметил что я абсолютно здоров, ну не считая шрама от ожога. Да и тот заживший, и имеет вид застарелого. И это после вчерашнего удара молнией! Еще он заметил что шрам имеет серебристый вид.
— Как серебром облит, — пошутил он.
И правда, когда утром проводил свои эксперименты, тоже обратил внимание, что шрам имеет вид напыленного серебра. Но никакого излучения или влияния не оказывает. Мистика! Даже для меня мистика. Получается, что когда меня впечатало в тело Петра, сам крест уже запечатал меня в нем. Тогда получается я могу проводить эксперименты более смело? Нет, не стоит. Полное применение духовного тела буду использовать только в экстренных случаях. Когда терять будет нечего. А пока у меня есть аура. Вот и буду ей пользоваться.
После осмотра, сразу направились на завтрак. Тут как раз и святой отец подъехал. Господи, как же хорошо что во время завтрака не велись душеспасительные беседы. Иначе завтрак мог перейти в обед. Святой отец оказался вполне современным и не чужд шуткам. Вот после завтрака и начались разговоры и расспросы. Святой отец в лучших традициях КГБ и Инквизиции расспрашивал о каждой мелочи. Даже ожог осмотрел. На вопрос не хочу ли я использовать молнию ответил правду, да и скрывать то здесь нечего:
— Не имею такого желания отец Константин. Запугивать окружающих мне сейчас незачем, а убивать некого. Глупости все это.
— Говоришь ты разумные слова, да и действия твои уравновешенные. Нет зла в тебе. — и, подумав, добавил. — Что удивительно при сравнении с отроками времени нашего, и более старшего возраста.
— Святой отец, скажите как быть с нательным крестиком? Носить его надо или нет?
— Знаете, Петр Алексеевич, нательный крестик по большому счету это символ, — проговорил отец Константин, — Но у вас посерьезнее символ, и всегда с собой. Так что могу сказать только одно. Носить крестик вам можно, хотя бы для того что бы снизить ажиотаж и ненужные разговоры вокруг вас. Но лучше думаю нам надо посоветоваться. К нам как раз приехал Митрополит Московский и Коломенский Иоанникий, в мире Руднев Иван Максимович. Он как раз и приехал из-за вашего случая.
— Вот, кстати, по поводу разговоров! Вы знаете, отец Константин, что вокруг нашей семьи и так разговоры идут? Особенно вокруг мамки и дядьки? Ну а уж после вчерашнего, каких только разговоров не наслушался, там на пристанционной площади! — я покачал головой. — Я и не думал, что у народа столь богатая фантазия. Надобно эти разговоры пресечь! Сразу пресечь! До того как они в свидетельства не превратились. Вот и думаю, надобно нам всей семьей службу заказать и отстоять. Во здравие или сохранение души, а так же изгнание бесов. Так и пресечем разговоры об одержимости, да и свидетельство получим.
— Задали вы задачку, Петр Алексеевич, — задумался отец Константин, — Ну, пресечете вы одни разговоры, так ведь другие появятся. Если понимаете, о чем я. Но тут думаю матушка вам объяснит. И снова с митрополитом Иоанникием советоваться надо.
— Если вы о святости говорите, то понимаю. Да проблема легко решаема. Вон попрошу Дядьку Николая с кузнецом вчерашнее ведерко возле колодца установить. Сразу все поймут, что святость святости рознь. Мое благословение хрустящей корочкой может закончиться, не мирный это дар. Не стоит им людей мирных пугать. Так что разговоры об этом, быстро за пределы имения разбегутся.
— Да уж, Петр Алексеевич, а я ведь хотел вам предложить в духовную семинарию поступать, — в голосе отца Константина послышалось разочарование.
— Извините, батюшка, но я Князь Голицын. И моя стезя, в мирской жизни определяется. Я вон с механиком нашим и кузнецом беседовал о Костовиче Огнеславе Степановиче. Там очень интересные идеи высказаны были, вот чем заниматься надо. Двадцатый век на пороге как-никак, уже в дверь стучится. Так что жизнь моя с науками и военным делом связана будет.
— Ну что же. На том и порешим, — расстроенно согласился отец Константин, хлопнув ладонями по коленям. — Сейчас едем в Михаило-архангельский храм, и там советуемся с митрополитом. Ну а дальше, как Его преподобие посоветует, так и сделаем.
Ну вот и все. До храма часа три добираться, надо на беседу настроиться. И подготовиться к событиям в храме. Если не ошибусь и не будет случайностей, то история этой параллели может кардинально измениться. Значит быть этой параллели самостоятельным миром.
— Да, отче, поехали. Сейчас только все соберемся и в путь, — решительно заявила матушка.
— Так что же, Елизавета Петровна, нам тоже собираться надо? — удивленно всплеснула руками Николаевна.
— Да, — Ответила матушка, — И ты, Николай, тоже собирайся. Вон видите какие страсти развернулись? Надо бы их решить до того, как лавиной на нас не рухнули.
Глава 4
До храма добирались не спеша, потому и заняло путешествие наше аж два часа. Подъехали к пристроям, а не к центральному входу. Отец Константин подтвердил, что нас уже ждут для решения всех вопросов. Ну что же раз ждут, то не будем задерживаться. Зашли в помещение, где кроме отца Константина находились еще двое мужчин. Первый, в богатой рясе и белом клобуке с крестом, изучающе зыркнувший на меня из-под густых бровей, думаю Митрополит Иоанникий, а вот кто есть второй в генеральском звании с рыбьими на выкате глазами, высокомерно поглядывающими на окружающих даже предположений не имею. Он-то первым и завел диалог:
— Здравствуйте, Елизавета Петровна, — начал он приторно сладким баритом опытного светского ловеласа, от чего меня передернуло, — Вы неизменно прекрасны, как и на прошлом балу. Куда вы пропали на столь долгий срок из светской жизни?
Матушка, слегка покраснев, ответила:
— Ох, Евгений Осипович, столько времени прошло, а вы все также предпочитаете кавалерийским наскоком ухаживать за дамами. Я смотрю вы подросли в чинах, не поделитесь?
— Позвольте представиться, — с некоторой гордостью выпятив грудь, представился генерал, — Обер-полицмейстер генерал-майор Янковский Евгений Осипович, — явно красуясь он щелкнул каблуками и, мотнув головой, залихватски подкрутил ус, — По Москве ответственность несу.
— Что же привело Вас в наше имение? — спросила матушка.
— А нас с Его Высокопреосвященством митрополитом Иоанникием привела к вам ересь и крамола, — засмеявшись, заявил Янковский, — Надобно нам разобраться, Елизавета Петровна, что на самом деле произошло на станции Ферзиково.
— Да, ладно! Вы это серьезно?! — Пришлось вмешаться мне. Нет, ну каков наглец! Они что, совсем с дуба рухнули?! Обвинять нашу семью во всех смертных грехах из-за удара молнии.
— Петр! Прекрати! — воскликнула разволновавшаяся матушка, а дядька Николай хищно подобрался. Николаевна, буквально подскочив ко мне, ухватилась за руку и, гладя меня по плечу, успокаивающе заворковала:
— Ты Петенька успокойся. Ну не подумавши они это сказали, не со зла. С каждым ведь такое бывает.
В это время отец Константин бочком, бочком подбирался к выходу из кельи. Янковский удивленно смотрел на сложившуюся картину.
— Что все это значит?! — требовательно спросил Митрополит Иоанникий, сурово оглядев присутствующих.
— А, это вы Ваше Высокопреосвященство услышали страх и ужас нашей округи, — без пиетета перед высоким саном хмыкнул дядька Николай, — Если Петр Алексеевич сказали свою коронную фразу, то обязательно что-то будет. Вон даже отец Константин об этом знает, — казак с усмешкой кивнул на местного батюшку, пытавшегося слиться с темной дверью кельи.