— А знаешь, Петр, — вдруг заговорил внимательно слушавший нас дядька, — ты ведь ошибаешься.
— И в чем?
— Высочайшей фамилией может быть принято решение о женитьбе, — ответил он, — И тогда ты автоматически станешь Романовым.
— Мезальянс! — отрубил я, — Во первых Алексей Александрович может и не захотеть. Во вторых матушка может и отказать, уж неволить то ее точно никто не будет, — я ненавязчиво показал руку одетую в перчатку с молниями. — В третьих, вернее, это надо ставить, во-первых, Александр Второй может отказать в браке. Как я уже сказал, брак-то не равный будет. И законы не просто так писаны. И в четвертых. Я то тоже сопротивляться буду. Так что самое малое, что возможно в этой ситуации это приставка Романов, но никак не полноценная фамилия. Да и не в фамилии дело. Мне очень не хочется получить звание Великий Князь. Уж очень много ограничений там для меня, а я погулять еще хочу. Вот этому я буду упорно сопротивляться. И никто меня не заставит. Понимаешь я всего хочу добиться сам. И поверь мне добьюсь. Внук я Петра Великого, или не внук?!
— Ох, Петенька, — горестно вздохнула матушка, — Как же рано ты повзрослел. Ты ведь детства лишен.
— Детство? Взрослый в двенадцатилетнем возрасте, не имеющий опыта и поддержки? — на лице сама собой образовалась саркастическая усмешка, — Матушка, меня ведь вообще быть не должно. Вспомните. Я ведь случайно на свет появился. Меня не было! Да я родился. Да меня окрестили и зарегистрировали как Князя Голицына. Но в то же время меня не было, никто не знал обо мне, хоть мы и не скрывались. Самое большее что меня ждало прожить короткую и незаметную жизнь. Хотя нет, теням на ярком солнце не место. Я взбрыкнул. И меня за это наказали, но и позволили жить на свету. Ярко жить. Я опять взбрыкнул. И что же? Пока что мне позволено жить так как я считаю нужным и правильным, без поводка. И поверьте я это ценю, и буду защищать свое право. И ваше право на счастливую жизнь. Так что в истории моей жизни детство не предусмотрено. Но кто сказал что отсутствуют радость, праздник и веселье? Этого никто не отменял. А значит они будут. Да и почему вы считаете что я не могу по хулиганить под настроение? Очень даже могу. Не расстраивайтесь, все у нас будет хорошо. Вот поверьте, и у ворот нашего имения перевернется телега с шампанским, — рассмеялся я. Меня поддержал дружный смех вахмистра и дядьки. Правда матушка сидела расстроенная и пунцовая. Здесь лучше не вмешиваться. Не каждая мать будет рада тому, что дитя малолетнее узнает такую правду о себе. Я лишь кинул матрицу на легкое спокойствие и философское отношение к произошедшему. Все легче ей будет.
На подъезде к Калуге нас встретил казачий разъезд в сопровождении полицейского, или жандармского чиновника. Тут не совсем понятно для меня было, но явного высокого чина.
— Здравствуйте, Елизавета Петровна, — поздоровался он, с любопытством косясь на меня, — Вас ждем. Я удивленно посмотрел на матушку и чиновника. Даже привстал с коляски. — Ох, простите, Ваше сиятельство, — продолжил он спокойно и как-то обыденно, — Позвольте представиться. Николай Эрнестович Мантейфель. С этого года состою на должности помощника Калужского уездного исправника. Мне вас сопровождать по Калуге сегодня надобно будет. Пока все дела не сделаете и обратно в имение не вернетесь.
А чин то достаточно высокий для Калуги, и вдруг в сопровождение приставлен. И я на всякий случай кинул на него матрицу доверительного общения. У исправника должно сложиться мнение, что он сам принял решение о такой форме общения. Зачем идти на обострение, если можно мирно общаться. Скоро я так в матрицах натренируюсь, что на автомате, не задумываясь раскидывать их буду. Я рассмеялся. А исправник посмотрел на меня недоуменно. — Простите Николай Эрнестович. Ваша фраза звучит двусмысленно, как будто вы нас из Калуги побыстрее в имение спровадить стараетесь.
— Простите, Ваше сиятельство, — заговорил исправник, — Вы позволите к вам обращаться Петр Алексеевич?
— Да я даже буду благодарен за такое обращение, — пожал я плечами.
— Понимаете, Петр Алексеевич, в Калуге сейчас неспокойно стало. Внешне все вроде бы и пристойно благодаря усиленным патрулям. Но вот по углам шепчутся. А тут вы еще необдуманно подсобили. Недавно разъезд казачий вернулся взмыленный и взъерошенный. И ведь сразу объявили ваши слова, при всем народе. Еле утихомирили казаков. Вы уж, пожалуйста, взвешенно относитесь к своим словам, ваше положение повыше некоторых стало. А то ведь казаки всю губернию выпороть могут, — с улыбкой сказал он, — Правда, положив руку на сердце, некоторым полезно было бы мозги на место поставить. Но я ведь не могу этого допустить, и даже говорить, мне Устав не позволяет самим Государем Императором подписанный. Вот такое положение у нас. И как видите мои слова не двусмысленно звучат. А спровадить вас и не получится. Много вопросов решить надо и без вашего и вашей матушки присутствия тут никак. Вот кстати ваше сопровождение надо в Калугу отправить.
— Опрос и доклад? — спросил его, улыбнувшись.
— Да, — не стал он устраивать никаких секретов.
Я повернулся к вахмистру:
— Все понимаю, служба. Но не завидую я вам. Ведь все мозги вам вывернут, уточняя разные детали и слова. И, вахмистр, помните, обратно в имение мы в вашем сопровождении поедем, — и повернувшись к исправнику продолжил, — Вы уж, Николай Эрнестович, посодействуйте в возврате нашего сопровождения в не измученном виде. А мы торопиться не будем. Все вопросы не торопясь и спокойно решим.
Вахмистр уехал в сопровождении одного казака, а Мантейфелю мы предложили пересесть к нам в коляску. Все равно разговоры они с матушкой разговаривать будут. Я тут как декорация буду присутствовать. Так в дороге они возможно все вопросы и порешают. Единственное, что уточнил у исправника, это как добрался наш механик:
— Скажите Николай Эрнестович наш механик в Калугу прибыл?
— Да прибыл и даже уже отправлен в Москву, — ответил Мантейфелю, — У нас оказия случилась. Жандарма с донесением срочно отправлять надо было, вот их вместе и отправили.
— Заодно и опросят его, — с улыбкой подметил я, чем заставил Николая Эрнестовича отвести взгляд.
— Скажите, Петр Алексеевич, вы будете возражать этому? — осторожно спросил Мантейфелю.
— Нет, — спокойно ответил я, — Мне прекрасно известно неоднозначное положение нашей семьи. А произошедшее два дня назад, вообще создало напряженную обстановку. Тут еще и Кукуевская катастрофа дров в огонь подкинула. Так что ни чего удивительного в том что опрашиваются люди из нашего окружения нет. Можете спокойно со всеми разговаривать. Поверьте секретов я имею мало и в разговорах их не использую. А если и будет необходимость вынести их на свет, то так их зашифрую, что без подсказок их не расшифровать. Да и будет это только на бумаге. Пока что людям доверять свои секреты рано, не то время. Можете мои слова и другим передать.
Глава 7
В Калугу мы прибыли по времени практически в обед, не на много позже. Мантейфель сразу нас покинул, как он сказал ненадолго. Но вместо себя оставил жандарма. И это не считая казака сопровождавшего нас со въезда в Калугу. И действительно, отсутствовал он не более часа. Видно доклад писал о нашей предварительной беседе.
А нам пришлось помотаться, обговаривая разные детали. Для начала мы с матушкой и дядькой зашли к фотографу и сделали снимок на память. Я еще фотографа попросил рассказать о фотографии и показать его фотолабораторию и саму камеру. За одно освежил в памяти процесс кинематографа. До его изобретения еще десять лет, есть возможность перехватить изобретение уже в этом или следующем году. Пленку то уже сейчас изготовить можно. Не даром Ричард Меддокс в тысяча восемьсот семьдесят первом году изобрел желатиносеребрянную эмульсию, а в тысяча восемьсот семидесятом году был получен окончательный вариант целлулоида. У меня даже идея появилась изготовить камеру по принципу «Туриста» образца пятидесятых — шестидесятых годов. Уж больно завод меня прельщает. Электрику еще рано делать, а ручку крутить, ну не нравится мне это. Тем более «Турист» пойдет на мотодельтаплан, только сильно упрощенный. Со скидкой на время. А обычную можно с механическим заводом делать как патефон. Первые модели сам соберу, с помощью своих способностей, а дальше часовщик, механик и инженер нужны. И обязательно надо будет отработать технологию позитива — негатива. Они еще не скоро появятся, а без них никуда. И значит стоит у нас вопросом насущная необходимость создание химической лаборатории. Слишком многое на нее завязано. И металлы со сплавами, тот же алюминий. Вот с местными глинами поработать можно, алюминий везде есть, а способ попробую с использованием поташа и угольного порошка. Какой бы ни был выход, со своими способностями я весь алюминий вытяну из них. А резина! Надо с местными одуванчиками поработать, пусть даже и выход будет не самый большой. Мне много не надо. Да много чего решать придется с помощью химической лаборатории. Видимо химика тоже придется приглашать в имение, но позже. Пока рано, сам по мелочи делать буду.
И только потом мы проехали к ювелиру и стекольщику. У стекольщика дополнительно заказал стекла для защитных очков, которые буду использовать для будущих полетов. Не такие, как использовались авиаторами начала двадцатого века. У меня опыт развития и использования защиты глаз при неблагоприятных условиях по больше будет нынешнего мирового как-никак. Я захотел сразу цельнолитые очки, что бы закрывали переднюю часть лица, там где глаза. С легким затемнением чуть выше середины и до конца в верх. Пришлось даже делать маску лица из гипса для правильной подгонки. И линзы для будущих кинокамер. Еще и матрицы подкинул стекольщику, чтобы с изготовлением не мучился. Помощь будет мастеру от этих матриц, если с мозгами дружит конечно. А если не дружит, то матрица соответствующая примирит его с собственным разумом. Остальное кожевник и кузнец в имении доделают. Пришлось еще и ювелира со стекольщиком знакомить, что бы затемненные очки без задержек изготовили. Нужную мне оправу из серебра я ювелиру в подробностях описал.