чико новорожденной и, хотя не увидел в нем ничего красивого, сказал с наигранным восхищением:
– Просто красавица!
Раннви расцвела лицом.
Затем Гостомысл отправился в боковые покои дворца. Там в отдельной горнице жил старый кудесник, славившийся своими предсказаниями. Никто не помнил, сколько ему лет, да и сам он затруднялся ответить на этот вопрос. Седые волосы его спадали ниже пояса, длинная борода закрывала грудь, но из-под мохнатых бровей глядели на мир полные ума и задора глазки. Старик сидел в кресле, в его руках был посох с замысловатой резьбой, изображавшей загадочных животных.
– Доброго здоровья тебе и долголетия, уважаемый Огнеслав, – произнес Гостомысл, входя в горницу и низко кланяясь у порога. – Все ли хорошо у тебя, нет ли каких жалоб на слуг, приставленных к тебе?
– Спасибо, князь, что почтил меня своим посещением. Спасибо за твои заботы. Живу хорошо, как сыр в масле катаюсь. Всем доволен, всем рад. А у тебя дочь родилась, и ты пришел узнать о ее судьбе.
– Разве тебе уже сказали о разрешении от бремени моей жены? – удивленно спросил Гостомысл.
– Мне не надо сообщать, я сам все знаю. На то я и кудесник. Так что тебя тревожит?
И Гостомысл поведал о вещем сне.
Старец на некоторое время ушел в себя. Гостомысл сидел, боясь пошевельнуться и нечаянным движением помешать течению его мыслей. Наконец кудесник открыл глаза, глянул на него ясным взглядом и произнес:
– Радуйся, князь, ибо родит твоя дочь наследника престола твоего, и земле Новгородской будет угодно его княжение, а народ возрадуется правлением его, и будет его правление долгим и счастливым.
Гостомысл невольно отшатнулся, будто его ударили.
– Чудное говоришь, старче! У меня есть сын, боги дадут, родятся новые. Им быть наследниками моими!
– Не знаю, князь. Я говорю так, как велят силы небесные. А они вещают, что наследником твоим на Новгородском престоле будет внук твой.
В недоумении и расстройстве ушел Гостомысл от кудесника, несколько дней ходил сам не свой. Но потом слова его стали забываться, а когда через год Раннви родила второго сына, он и вовсе забыл и успокоился.
V
Шли годы. Однажды собралась семья на завтрак. Гостомысл сидел во главе стола, напротив – Раннви, а по бокам расположились дети. У Гостомысла было уже трое сыновей и три дочери. Старший сын, Выбор, был малоразговорчив и скрытен, упорен и настойчив. В свои семнадцать лет он с отцом уже несколько раз ходил в военные походы и проявил себя отважным воином и осторожным военачальником. Одобрительно поглядывая на него, князь думал о том, что у него есть кому передать свою власть и он может быть спокоен за будущее своего княжества.
В трапезную ворвалась Умила, она, как всегда, опоздала. Растолкав братьев и сестер помладше, уселась за стол, схватила ложку и начала хлебать шти из глиняной, украшенной орнаментом чашки.
– Где тебя носило? – нарочито ворчливо проговорила мать, искоса поглядывая на свою любимицу.
– С мальчишками в войну играли, – беззаботно ответила та.
– Тебе уже шестнадцать. Пора бы и бросить мальчишеские забавы да начать хороводы с подружками водить. Парни, поди, засматриваются...
Пошла Умила и станом и характером в мать, только глаза взяла у отца – неправдоподобно синие, с длинными, красиво изогнутыми ресницами.
– А ну их! – отмахнулась она. – Один тут дернул меня за косу, я ему так врезала, что он под дерево кувырком полетел. Тоже мне жених нашелся!
За столом засмеялись. Гостомысл, утирая слезы, спросил:
– А правда, что на спор выше всех на дерево залезала?
– Было такое, папа, – не отрываясь от еды, тотчас отозвалась она.
– И в кого такая отчаянная родилась? – с притворным удивлением произнес Гостомысл, хитровато поглядывая на Раннви. Та ответила ему сияющим взглядом. – Я до сих пор не могу забыть, как некая девушка, повиснув на канате, парила над бездной бушующего моря. У меня, как вспомню, до сих пор сердце в пятки уходит от страха за нее.
– Значит, мама в молодости безрассудно смелой была, а меня за шалости ругает? – спросила Умила.
– Тебе надо расти степенной девушкой, как старшая сестра Нежана, – наставляла мать.
Нежана красотой пошла в бабушку, в свое время бывшую первой красавицей Новгорода, но была очень стеснительной. Вот и сейчас, услышав свое имя, она непроизвольно покраснела и опустила голову, не решаясь поднять взгляда. Видя это, мать тотчас перевела разговор на другую тему.
– А что, малышня, – обратилась она к другим детям, – купались сегодня в Волхове? Или вода холодная?
– Купались... Теплая водичка... Терпеть можно, – вразнобой ответили те.
– А няня вас сопровождала?
– С нами была, – ответила младшая дочь, десятилетняя Чеслава.
– И как она поучала перед входом в воду?
– Дай я скажу! – встрепенулся средний сын Вольник, предчувствуя, какой отзыв он услышит на свои слова. – Она нам кричала: «Если утонете, домой не приходите!»
Все засмеялись. О таком необычном наставлении все давно знали, но каждый раз оно вызывало веселое оживление. Причем никто не знал, всерьез говорит няня эти слова или в шутку, и не пытались узнать, потому что тогда прекратились бы забавы, хоть немного скрашивавшие житейскую скуку.
В трапезную вошел гридень, поклонился, произнес:
– Князь, явился срочный гонец от бодричского правителя Велигора.
– Веди в мою горницу, – распорядился Гостомысл.
Гонец, припорошенный дорожной пылью, сказал усталым голосом:
– Князь бодричей Велигор велел передать тебе, князь славен, свой поклон и сообщает, что на границу нашего племени выходит большое войско франкского короля Карла. Его поддерживают саксы. Силы идут великие, велел отметить он, поэтому племя нуждается в срочной помощи.
В тот же день Гостомысл объявил трехдневный сбор. К Выбору подошла Умила, начала подлизываться:
– Выборчик, миленький, окажи мне небольшую услугу.
– О чем ты? – недовольно спросил он, зная, что по пустякам сестра не станет просить и от него потребуется ответственное решение.
– Тебя отец берет с собой?
– Берет. Ну и что?
– Попроси за меня.
– О чем просить?
– Чтобы и мне разрешил идти с вами.
У Выбора от удивления округлились глаза.
– Ты что, очумела? Кто же девушек берет в военный поход?
– Почему такая несправедливость? Мужчины идут воевать, а нам, женщинам, остается сидеть в четырех стенах!
– На то мы и мужчины. Наш удел – воевать, а вам править хозяйством и воспитывать детей.
– Не желаю такой судьбы! Я тоже хочу сражаться!
Брат обидно усмехнулся:
– Иди и продолжай с мальчишками играть в войну!
Умила фыркнула, как кошка, и ушла. Но через некоторое время подошла вновь и стала канючить:
– Ну, Выборчик! Ну, золотце! Ну, возьми с собой! Ну, хоть возчиком в обозе! Я буду коней погонять, ты знаешь, я умею это делать не хуже иного мужика!
– Отстань раз и навсегда! Не будет этого! Слышишь? Не будет, и закончим разговор на этом! Иди к отцу и просись, чего ко мне пристала?
– Отец не возьмет...
– А я тем более!
Умила, понуро опустив голову, побрела прочь.
На четвертый день десятитысячное войско выступило из Новгорода. Народ провожал его далеко за околицу. Были и цветы, и добрые слова напутствия, были и слезы...
Разведку и передовой полк Гостомысл поручил опытным воеводам, сам возглавил основные силы, а во главе засадного полка, замыкавшего походный строй, поставил Выбора: еще молодой, пусть набирается опыта.
Путь сначала пролегал через литовские племена. Их вожди и старейшины были заранее предупреждены о новгородском войске, поэтому встречали тепло и приветливо, охотно продавали различные продукты питания. Впрочем, мало кто их покупал, у каждого воина был обязательный десятидневный запас пищи. Затем начались земли поляков, народа славянского, братского.
Выбор с «копьем» – десятком воинов – ехал последним, чтобы лучше видеть обстановку в рядах войска. Его помощник Ломир, двадцатипятилетний парень, высокий, белокурый красавец, лихо гарцевал рядом с ним на молодом, сильном жеребце. Но в последнее время он стал беспокойно оглядываться, наконец, не выдержал, произнес:
– Кажется, нас кто-то упорно преследует.
– Что за глупости? Мы едем последними.
– Какой-то всадник.
Выбор подумал, приказал:
– Сделаем засаду.
Десятка рассредоточилась по обе стороны дороги, затаилась. Действительно, через некоторое время на дороге показался верховой на белом коне. Всадник приблизился, и Выбор узнал в нем... Умилу. Это было столь неожиданно, что сначала он не поверил. Но скоро сомнения развеялись, это была его сестра. Его обуяла такая злость и досада, что он изо всех сил ударил плетью коня и выскочил навстречу. Перед самым носом ее лошади он осадил его, конь взвился свечкой.
– Какого черта ты тут делаешь? – в сердцах закричал он.
– Вместе с вами еду на войну, – спокойно ответила она. – Чего ты разорался? Я двигаюсь самостоятельно, никому не мешаю, тебя тоже не обременяю.
– Еще как обременяешь! – не успокаивался он. – Как только в голову пришло отправится в путь одной?
– Что такого? Следую за войском, все принимают меня за отставшего воина, кормят, поят и даже ночлег предоставляют. Чем плохо?
– Но ты девушка! Мало ли какие мужчины могут встретиться на пути!
– А меня все считают парнем. И еще ахают и охают, что такой молоденький едет на войну.
– Ну, Умила! Ну, Умила! – сокрушенно качал головой Выбор. – Правильно отец говорил, что ты в маму уродилась. Такая же отчаянная и бесшабашная!
– А я рада, что такая! – гордо подняв курносый носик, с вызовом ответила она.
В душе Выбор был горд за сестру и восхищался ее храбростью. Ни одна из его знакомых девчонок не решилась бы на такой поступок. Он даже был рад, что она оказалась рядом с ним. Он любил ее братской любовью, всегда тепло относился к ней, в ее присутствии чувствовал себя свободно и легко. И вот теперь, когда она внезапно появилась, в груди у него стало светлее и радостней. Но в то же время к этому чувству прибавилось чувство тревоги и беспокойства. Он понимал, что вся ответственность за безопасность сестры ложится на него, потому что отцу при его занятости будет не до дочери.