И здесь происходит логичный переход к рассказу о распространении христианства в мире. Но одновременно с этим Иларион сразу же вводит тему христианской Руси:
Вѣра бо благодѣтьнаа по всеи земли прострѣся и до нашего языка рускааго доиде.
И законное езеро прѣсъше – евангельскыи же источникъ наводнився и всю землю покрывъ, и до насъ разлиася.
Се бо уже и мы съ всѣми христиаными славимъ Святую Троицу – и Иудеа молчить.
Противопоставление Руси иудеям имеет здесь, однако, не конкретный смысл, а, как и выше, общий, всехристианский: «Христос славимъ бываеть – а иудеи кленоми», «языци приведени – а иудеи отриновени». А вот следующая тема противопоставления язычества и христианства звучит уже более актуально для Руси:
И уже не идолослужителе зовемся – нъ христиании, не еще безнадежници – нъ уповающе въ жизнь вѣчную.
И уже не капище сътонино съграждаемь – нъ Христовы церкви зиждемь.
… уже не закалаемь бѣсомъ другъ друга – нъ Христос за ны закалаемь бываеть и дробимъ въ жертву Богу и Отьцю.
И уже не жерьтвеныа крове въкушающе, погыбаемь – нъ Христовы пречистыа крове въкушающе, съпасаемся.
Пустѣ бо и прѣсъхлѣ земли нашей сущи, идольскому зною исушивъши ю́ – вънезаапу потече источникъ евангельскыи, напаая всю землю нашу.
И потыкающемся намъ въ путех погыбели… моляше идолы… – посѣти насъ человѣколюбие Божие.
И уже не послѣдуемь бѣсомъ – нъ ясно славимъ Христа Бога нашего.
Далее следуют еще восемь подобных оппозиций, а также пятнадцать пророчеств о прославлении Бога всеми народами.
Введя Русь в контекст распространения христианства по всей земле, автор предлагает новую параллель:
Хвалить же похвалныими гласы Римьскаа страна Петра и Паула, имаже вѣроваша въ Исуса Христа, Сына Божиа; Асиа и Ефесъ, и Патмъ Иоанна Богословьца, Индиа Фому, Египетъ Марка – Похвалимъ же и мы, по силѣ нашеи, малыими похвалами великаа и дивнаа сътворьшааго нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера.
Это уже не противопоставление, а сопоставление Владимира, как просветителя Руси, с апостолами, которые были просветителями христианских стран (и в посвященной которым церкви Иларион служил). Параллели и антитезы служат теперь для начинающейся здесь похвалы Владимиру, которого автор периодически называет его христианским именем Василий:
Не въ худѣ бо и невѣдомѣ земли владычьствоваша – нъ въ Руськѣ, яже вѣдома и слышима есть всѣми четырьми конци земли.
Тогда начатъ мракъ идольскыи от нас отходити – и зорѣ благовѣриа явишася.
Тогда тма бѣсослуганиа погыбе – и слово евангельское землю нашю осиа.
Капища разрушаахуся – и церкви поставляахуся.
Идолии съкрушаахуся – и иконы святыих являахуся.
Бѣси пробѣгааху – крестъ грады свящаше.
Ини, видѣвше его, не вѣроваша – ты же, не видѣвъ, вѣрова.
Вѣдущеи бо законъ и пророкы распяша и – ты же, ни закона, ни пророкъ почитавъ, Распятому поклонися.
От общих антитез автор переходит к конкретному сравнению Владимира с Константином Великим (а Ольги – с Еленой):
Подобниче великааго Коньстантина, равноумне, равнохристолюбче, равночестителю служителемь его!
Онъ съ святыими отци Никеискааго Събора закон человѣкомъ полагааше – ты же съ новыими нашими отци епископы сънимаяся чясто, съ многымъ съмѣрениемь съвѣщаваашеся, како въ человѣцѣхъ сихъ ново познавшиихъ Господа законъ уставити.
Онъ въ елинѣхъ и римлянѣх царьство Богу покори – ты же в Руси: уже бо и въ онѣхъ и въ насъ Христос царемь зовется.
Онъ съ материю своею Еленою крестъ от Иерусалима принесъша и по всему миру своему раславъша, вѣру утвердиста, – ты же съ бабою твоею Ольгою принесъша крестъ от новааго Иерусалима, Константина града, и сего по всеи земли своеи поставивша, утвердиста вѣру.
Понимая, что столь смелое сравнение может вызвать сомнения у слушателей, Иларион старается подкрепить его перечнем свидетелей благоверия Владимира. Среди них автор называет как построенную им Десятинную церковь Богородицы, так и продолжающего его дело и строительство сына Ярослава-Георгия, «не рушаща твоих уставъ – нъ утвержающа», «ни умаляюща твоему благовѣрию положениа – но паче прилагающа, не казяща – нъ учиняюща». Здесь проповедник незаметно переходит к похвале Ярославу, перечисляя уже его собственные постройки: Св. Софию, другие церкви и сам город Киев, Золотые ворота и храм Благовещения на них, упоминание которого позволяет Илариону закончить этот раздел херетизмами, начинающимися со слова «Радуйся».
Полностью раскрыв тему своей проповеди, Иларион продолжает свое обращение к Владимиру, но усиливает его эффект призывом к князю встать из гроба – стоявшего, очевидно, рядом с проповедником – и увидеть Ярослава, Ирину-Ингигерду, внуков, правнуков и город Киев с его храмами и священным убранством. После этого автор возвращается к похвале Владимиру, опять в виде двух херетизмов с рядом антитез:
Не мертвыа тѣлесы въскрѣшав – нъ душею ны мертвы, умерьшаа недугомь идолослужениа въскрѣсивъ.
Съкорчени бѣхомъ от бѣсовьскыа льсти – и тобою прострохомся и на путь животныи наступихомъ.
Слѣпи бѣхомъ сердечныими очима, ослѣплени невидѣниемь, – и тобою прозрѣхомъ на свѣтъ трисолнечьнаго Божьства.
Нѣми бѣхомъ – и тобою проглаголахомъ.
Наконец, Иларион призывает Владимира, «въ владыкахъ апостола», помолиться о своей земле, народе и особенно о сыне Ярославе, завершая «Слово» текстом такой молитвы. Однако ее принадлежность оригинальному тексту памятника, как было указано выше, вызывает дискуссии, и мы не будем ее анализировать, тем более что она почти не содержит древнерусской специфики, кроме общих прошений типа «ратныа прогоня, миръ утверди, страны укроти, глады угобзи, владыкѣ наши огрози странамъ, боляры умудри, грады расили, Церковь твою възрасти» и указания на опасность ересей и, возможно, ислама – «ни послѣдовахом лъжууму коему пророку, ни учениа еретичьскаа держимъ».
Анализ структуры «Слова» ясно выделяет две его базовые идеи. Первая часть текста посвящена смене иудейского закона благодатью, которой обладают христианские народы. Она имеет скорее теоретический, чем практический характер: никакой актуальной опасности иудейство для Руси середины XI века не представляло[156]. Эта часть имеет, однако, важное значение для актуализации второго тезиса Илариона – о вхождении Руси в число христианских народов благодаря просвещению через князя Владимира, который представлен здесь единственным ее крестителем. Данное утверждение подкрепляется сравнением Владимира с апостолами – просветителями христианских стран: Петром и Павлом (Рим), Иоанном Богословом (Асия, Эфес и Патмос), Фомой (Индия) и Марком (Египет). Важно отметить, что Рим и Александрия были в XI веке полностью самостоятельными Церквами-патриархатами, для авторитета которых апостольское основание играло ключевую роль.
В этом смысле примечательно отсутствие в данном списке апостола Андрея, хотя предание об основании им Церкви Византия-Константинополя ко времени произнесения «Слова» уже окончательно утвердилось[157]. А ведь проблема апостольского основания кафедры в контексте вопроса о праве самостоятельного поставления на нее архиерея поднималась и в середине XI века[158], и, по-видимому, позднее, в 1147 году, при поставлении Клима Смолятича главой cв. Климента. Возможно, Иларион сознательно избегал обсуждения этого важного для Константинополя – и щекотливого для Руси – вопроса, напирая на уподобление Владимира всем апостолам вообще.
Антивизантийские тенденции текста не раз становились предметом дискуссии: в них даже видели указание на его составление накануне русско-византийской войны 1043–1046 годов[159]. Действительно, «Слово» упорно молчит о византийских василевсах, в том числе родственниках Владимира, и даже об Анне Багрянородной, зато подчеркнуто упоминает воевавших с империей Игоря и Святослава: «…вънука старааго Игоря, сына же славнааго Святослава, иже въ своа лѣта владычествующе, мужьствомъ же и храборъствомъ прослуша въ странахъ многах, и побѣдами и крѣпостию поминаются нынѣ и словуть. Не въ худѣ бо и невѣдомѣ земли владычьствоваша, нъ въ Руськѣ, яже вѣдома и слышима есть всѣми четырьми конци земли». Впрочем, такое молчание могло быть вызвано просто тем, что Ярослав происходил не от Анны. Нигде в «Слове» христианские народы не приравниваются и к «Византийскому содружеству наций» – напротив, среди апостольских «оснований» первое место занимает Рим, чья юрисдикция простиралась на всю Западную Европу.
С другой стороны, упоминания «новааго Иерусалима, Константина града» и «благовѣрьнии земли Гречьскѣ, христолюбиви же и сильнѣ вѣрою», откуда Владимир принял христианство[160] (хотя конкретные детали этого сознательно опущены; см. экскурс 2), не позволяют говорить о прямом конфликте Киева и Константинополя в момент произнесения «Слова». Напротив, здесь подчеркнуто христианское совершенство Византии, которое постиг Владимир: «како единого Бога въ Троици чтуть и кланяются, како въ них дѣются силы и чюдеса и знамениа, како церкви людии исполнены, како веси и гради благовѣрьни вси въ молитвах предстоять, вси Богови прѣстоять». Этот факт может косвенно свидетельствовать о составлении текста после окончания русско‑византийского конфликта в 1046 году[161]. И здесь следует вспомнить об определении Н. Н. Розовым «Слова» как пасхально-благовещенской проповеди (на основании использования в нем служб этим праздникам), произнесение которой может быть датировано 26 марта 1049 года, в день Пасхи и сразу после Благовещения