[205]). Не называя Владимира напрямую святым, автор повышает его статус через уподобление его апостолам и св. Константину Великому, что освящает также его потомков и в первую очередь Ярослава, представленного продолжателем дела отца. Вдобавок к этому, Иларион впервые в русской литературе вводит идею богоустановленности власти князя, уподобляя его подспудно византийскому императору, на которого Ярослав ориентировался и в своем строительстве храмов (см. раздел I, гл. 1) и в их украшении (ср. фрески со сценами константинопольских праздников в Св. Софии Киевской – см. раздел I, гл. 2). В результате, Ярослав, подобно византийскому василевсу, получает также право вмешиваться в дела Церкви, что и произошло весьма вскоре, в 1051 году.
2. Избрание и поставление Илариона в контексте Византийской церкви XI века
Теперь, после разбора ситуации в Русской церкви и церковной политики Ярослава Владимировича к лету 1051 года, мы можем обратиться к самим драматическим событиям этого года. Впрочем, и здесь сперва следует рассмотреть, что нам известно о личности поставленного в 1051 году Киевским митрополитом Илариона Русина.
Увы, мы знаем о нем до этого момента очень немного. Главный наш источник – статья ПВЛ 6558 (1051/52) года, содержащая так называемое «Сказание о начале Печерского монастыря»:
Боголюбивому князю Ярославу любяще Берестовое и церковь ту сущую Святыхъ апостолъ и попы многы набдящю, и в них же бѣ прозвутерь, именемь Ларионъ, мужь благъ, и книженъ и постникъ, и хожаше с Берестового на Дьнѣпръ, на холмъ, кде нынѣ ветхый манастырь Печерьскый, и ту молитвы творяше, бѣ бо лѣсъ ту великъ. Иськопа ту печеръку малу, двусаженю, и приходя с Берестового, отпеваше часы и моляшеся ту Богу втайнѣ. Посем же возложи Богъ князю въ сердце, и постави его митрополитомъ святѣй Софьи, а си печерка тако ста[206].
Отсюда мы узнаем, что до поставления в митрополиты Иларион был, во-первых, пресвитером храма Свв. Апостолов на Берестове, любимой резиденции Ярослава (и Владимира, умершего там), которая имела экстраординарный статус: в 1073 году после ухода Изяслава Ярославича из Киева его братья Святослав и Всеволод «внидоста в Кыевъ… и сѣдоста на столѣ на
Берестовомъ»[207]. Во-вторых, в пещере на месте будущего старого Печерского монастыря Иларион вел монашескую жизнь, что подтверждается его ставленнической записью: «Азъ милостию человѣколюбивааго Бога мнихъ и прозвитеръ Иларионъ…» (см. ниже). По мнению Л. Мюллера[208] (построенному на аналогии с Антонием Печерским), Иларион принес практику пещерножительства с Афона, однако с таким же успехом он мог позаимствовать ее и из соседней византийской Таврики[209]. Иларион мог быть пострижен в одном из киевских монастырей, которые сам упоминает в «Слове о законе и благодати» («Манастыреве на горах сташа, черноризьци явишася»), или рукою греческого митрополита-монаха (которым был и рукоположен в пресвитеры), как он сам постриг позднее Антония Печерского (см. раздел III, гл. 3).
Создаваемый «Сказанием» образ Илариона как ученого мужа, уходящего от мирской жизни в пещеру для аскетических упражнений, подтверждает надписанное его именем послание «К старейшему ми брату-столпнику»[210]. В нем истинное, нестяжательное монашество противопоставляется тяге обмирщенных иноков к пышности, почестям и богатству, которое они получают от жертвователей-мирян. Судя по упоминанию в этом контексте игумена и иконома, критика направлена против крупных и хорошо организованных монастырей, вероятно, общежительных, которые среди прочего брали мзду за молитву о чужих грехах[211]. Обращение автора к монаху как к «брату» и упоминание стоящего над ними епископа указывают на то время, когда Иларион еще (или уже) не был митрополитом.
Кроме того, «Сказание» отмечает, что Иларион был «мужь… книженъ». Действительно, «Слово о законе и благодати» демонстрирует его хорошее знакомство, помимо Священного Писания, с церковной литературой: «Словом на Преображение» Ефрема Сирина, «Против ариан» Афанасия Александрийского, «Беседами» Кирилла Иерусалимского, «Словом на Воздвижение» и «Словом к неверующим в воплощение Бога» Иоанна Златоуста, «Толковой Палеей», «Похвалой о Лазаре» Андрея Критского, «На обновление храма Св. Воскресения» Иоанна Дамаскина, «Большим апологетиком» патриарха Никифора, памятниками чешско-моравской литературы, а также службами Великого Пятка, Пасхи, Благовещения, освящения воды на Богоявление, св. Клименту, св. Константину Великому и на обновление Св. Софии в Константинополе (храма Воскресения в Иерусалиме)[212], а также «Сказанием о Великой церкви» (см. раздел III, гл. 3) и, вероятно, эпитафией Никифора Фоки (см. раздел II, гл. 1). Отсутствие славянских переводов для части этих текстов указывает на то, что Иларион был знаком с ними в греческом оригинале.
Впрочем, Иларион мог прочесть их и в Киеве, и это никак не указывает на то, что он посещал Византию. Единственное ее описание в «Слове о законе и благодати» состоит из общих мест и не демонстрирует никакого знакомства с местными реалиями: «единого Бога въ Троици чтуть и кланяются, … въ них дѣются силы и чюдеса и знамениа, … церкви людии исполнены, како веси и гради благовѣрьни вси въ молитвах предстоять, вси Богови прѣстоять». В этом рассказе о причинах выбора Владимиром православия заметен сильный контраст с аналогичным пассажем ПВЛ:
…придоша к Цесарюграду и внидоша къ цесарю… Наутрѣя же посла къ патрѣарху, глаголя сице: «Придоша русь, пытающе вѣры нашея, да пристрой церковь и крилосъ и самъ причинися въ святительския ризы, да видять славу Бога нашего». И си слышавъ патрѣархъ и повелѣ созвати крилось всь, и по обычаю створи празникъ, и кадила вьжгоша, и пѣния ликы составиша. И иде и цесарь с ними во церковь, и поставиша я на пространьнѣ мѣстѣ, показающе красоту церковьную, и пѣнья, и службу архиерѣйскы, и предстоянья дьяконъ, сказающе имъ служение Бога своего[213].
Поэтому предположение Мюллера о посещении Иларионом Греции или Афона[214] не имеет под собой реального основания (ср. выше).
Кроме того, немецкий исследователь предположил, что Иларион участвовал в 1048–1051 годах в одном из посольств во Францию по поводу брака дочери Ярослава Анны – на том основании, что в «Слове о законе и благодати» есть формула «Христос побѣди! Христос одолѣ! Христос въцарися! Христос прославися!», которая напоминает Laudes gallicanae: «Christus vincit, Christus regnat, Christus imperat!» («Христос побеждает, Христос царствует, Христос властвует!»). По мысли Мюллера, этот гимн Иларион слышал при дворе французского короля и несколько видоизменил. Однако последняя формула, восходящая еще к поздней Античности[215], сохранялась и в византийском церемониале, причем как придворном («О церемониях византийского двора» II, 43: Χριστὸς νικᾷ, Χριστὸς βασιλεύει («Христос побеждает, Христос царствует!»)), так и церковном («Чин на бесноватых»: Xριστὸς νικᾷ, Χριστὸς βασιλεύει, Χριστὸς ἐξουσιάζει («Христос побеждает, Христос царствует, Христос властвует!»)[216]). Более того, известен даже случай произнесения Laudes по-гречески[217]. Поэтому нет никаких оснований считать, что Иларион путешествовал в Западную Европу.
Наконец, некоторые проблемы вызывает и этническое происхождение Илариона. В статье ПВЛ о его поставлении под 6559 (1051/52) годом списки семьи Лаврентьевской летописи дают «Постави Ярославъ Лариона (Илариона РА) митрополитомь Русина»[218], тогда как списки семьи Ипатьевской – «Постави Ярославъ Лариона митрополитомъ Руси»[219]. Последнее чтение грамматически вполне возможно, но в таком случае у нас исчезает единственное свидетельство о происхождении Илариона. Однако в пользу оригинальности первого чтения (с «Русином») говорит текст НIЛст, восходящий к НС: «Постави Ярославъ Лариона Русина митрополитомь»[220]. О восточнославянском происхождении Илариона говорит и пафос единственного его произведения, точно составленного до 1051 года, – «Слова о законе и благодати». В «Слове» Иларион предстает как «патриот» Руси, гордящийся ее славным, причем даже языческим прошлым и пресекающий все попытки принизить ее положение среди других народов и стран (см. раздел I, гл. 3).
Итак, мы точно знаем об Иларионе до 1051 года, что он был славянином из Руси (вероятно, в узком смысле, то есть Южной), пресвитером в церкви Свв. Апостолов в важнейшей княжеской резиденции на Берестове и одновременно монахом-аскетом, сведущим в литературе, преимущественно церковной, в том числе на греческом языке, и активно защищавшим права Руси[221]. Сумма этих фактов (местное происхождение, наличие сана, известный всем аскетизм, близость к князю, образованность и русский «патриотизм») делала его для Ярослава лучшим кандидатом на место митрополита Киевского.
Дата избрания и поставления Илариона – 6559 (1051/52[222]) год от сотворения мира – зафиксирована двумя древними источниками[223]. С одной стороны, это ставленническая запись самого Илариона, сохранившаяся в сборнике его произведений XV века (ГИМ. Син. 591. Л. 20)