[286]. Во-вторых, рукоположение митрополита Киевского зависело от патриарха Константинопольского, которым с 1043 года был Михаил Кируларий, настроенный по отношению к Константину Мономаху независимо и даже оппозиционно: как раз в начале 1050-х годов, в разгар совместного византийско-папского похода в Южную Италию он внезапно начал конфликт с римским понтификом. В-третьих, расчет мог быть и на сильную оппозицию Михаилу Кируларию среди элиты Константинопольской церкви[287], которая, как мы видели выше, выступала против полновластия патриарха в отношении избрания митрополитов.
Скудость наших источников не позволяет точно определить, какой именно сценарий Ярослав предполагал как ситуативно (в отношении Илариона), так и глобально (касательно статуса Русской церкви). Лично для Илариона он мог рассчитывать как на его признание Константинополем, ввиду сложной политической ситуации и конфликта между императором Константином и патриархом Михаилом, так и на последующее рукоположение своего ставленника рукою патриарха – то самое «исправление», которое Нифонт Новгородский и Мануил Смоленский предлагали в 1147 году Климу Смолятичу и которое Ростислав Мстиславич пытался устроить в 1163 году (см. экскурс 3). Аналогию этому мы можем видеть и в действиях Андрея Юрьевича Боголюбского, который пытался получить поставление для избранного епископа Владимирского Феодора вначале у патриарха (в митрополиты), а затем – у Киевского митрополита (в епископы)[288].
Для будущих же прав Русской церкви можно было предполагать еще больше вариантов. Первый – это полная независимость по образцу патриархии I Болгарского царства, однако против этого говорят как избрание Илариона не в патриархи, а в митрополиты (каковая должность возможна только в рамках иной патриархии, ср. титул архиепископа у предстоятеля Болгарской церкви, не включенной в нотиции Константинопольской церкви конца IX – начала X века), так и мизерный шанс на признание этого Константинополем: даже в случае Болгарии это произошло не ранее чем через десятилетие после ее учреждения, да и то из-за военной опасности[289]. Второй вариант – это пребывание в лоне Константинопольского патриархата, но с правом на самостоятельное избрание и поставление первоиерарха (ср. современный нашему конфликту спор о праве инвеституры епископов между германскими королями и римскими папами): на такое полноправие могут намекать слова ставленнической записи Илариона «въ велицѣмъ и богохранимѣмь градѣ Кыевѣ, яко быти ми въ немь митрополиту, пастуху же и учителю», без упоминания патриарха. Наконец, как уже указывалось выше, Ярослав мог оспаривать только право избрания митрополита Киевского, но не его рукоположения, которое тот мог получить от патриарха впоследствии, что, однако, превращало роль Константинополя в этом процессе в простую формальность (ср. экскурс 3, о выборе императором Мануилом митрополита Росии в 1170-х годах).
Итак, в вопросе о подтексте избрания Илариона Ярославом и поставления его собором русских епископов в 1051 году следует различать два аспекта: реальные причины этого шага и его правовое обоснование. Что касается первого, то причины для данного действия, несомненно, недружественного Византии и, соответственно, не принятого ей, были также разнородными. С одной стороны, Ярослав желал укрепить позиции Русской церкви и, что не менее важно, собственное влияние на избрание ее предстоятеля. А с другой, имело место его личное соперничество с Константином IX Мономахом, выражавшееся в строительстве храма Св. Георгия (см. раздел I, гл. 2; раздел III, гл. 2) и обусловленное, возможно, обидой за поражение в недавней войне середины 1040-х годов. Относительно же правового обоснования самостоятельного избрания и поставления Илариона верна позиция А. Поппэ и его последователей: права патриарха в данном вопросе ставились под сомнения в самой Византийской церкви, причем именно в это самое время. Однако оспаривали их, конечно, не монахи, тем паче русские, как считал Поппэ, а могущественная корпорация митрополитов, на поддержку которой мог рассчитывать и Ярослав.
Но почему же Ярослав решился на такой шаг только в 1051 году, хотя его политика по «русификации» епископата прослеживается уже с 1036 года (см. раздел I, гл. 1; экскурс 8)? С одной стороны, до 1043 года на Константинопольской кафедре оставался Алексей Студит, борец за избрание митрополитов именно патриархом (см. выше). Кроме того, как мы видели раньше (раздел I, гл. 1), предшествующая смена Киевских иерархов имела место, скорее всего, во время русско-византийской войны середины 1040-х годов, когда рассчитывать на легитимацию Константинополем новой практики назначения митрополита Росии было практически нереально. С другой стороны, в 1051 году Ярославу было уже 73 года[290], и он вполне мог бояться, что позднее уже не успеет реализовать свои планы. Наконец, вполне вероятно, что до конца 1040-х годов (когда появляются упоминания об Иларионе) у него не было ни подходящей кандидатуры из восточных славян, ни обоснования практики самостоятельного назначения Киевского митрополита, как канонического (см. выше), так и идейного (см. раздел II, гл. 1). Поэтому 1051 год, когда закончилось митрополичество Иоанна I, стал для Ярослава лучшим и одновременно последним моментом для реализации своей церковно-политической программы.
3. Интронизация Илариона
Последний вопрос, которого следует коснуться в связи с поставлением Илариона в 1051 году, – это его «настолование», о котором молчат летописи, но которое он подчеркивает в своей ставленнической записи, уже упоминавшейся выше (раздел II, гл. 2): «Азъ милостию человѣколюбивааго Бога мнихъ и прозвитеръ Иларионъ изволениемь Его от богочестивыхъ епископъ священъ быхъ и настолованъ въ велицѣмъ и богохранимѣмь градѣ Кыевѣ, яко быти ми въ немь митрополиту, пастуху же и учителю»[291]. Однако что значит это «настолование», которое исследователи понимали по-разному?
Основная сложность здесь заключается в том, что данный термин встречается в домонгольской Руси еще лишь в одном источнике, на который первым обратил внимание в 1825 году митрополит Евгений (Болховитинов), – проложном сказании об освящении церкви Св. Георгия в Киеве 26 ноября 1051 года[292]: «И тако въскорѣ кончаша церковь, и святи ю Лариономь митрополитомь месяца ноября въ 26 день, и створи въ неи настолование новоставимымъ епископомъ»[293].
В летописных статьях термины «настоловати/настолование» вообще не отмечены[294]. При этом в записях ΧII – первой трети XIII века применительно к иерархам нередко используется словосочетание «сѣсти (или иной подобный глагол) на столъ», которое в отношении князей встречается в летописях на порядок чаще, чем в отношении иерархов, и широко засвидетельствовано уже в записях ΧI века. Исследователи прошлого нередко отождествляли значение термина «настолование» и выражения «сѣсти на столъ», интерпретируя и первый, и второе в смысле отсылки к богослужебному чину интронизации новопоставленного иерарха[295]. Для того чтобы разобраться, так ли это, нам придется рассмотреть применение последнего словосочетания к архиереям в домонгольской Руси.
Едва ли не все сведения XI–XII веков о вступлении русских иерархов в должность исчерпываются лаконичными записями летописей, восходящими к НС 1090-х годов и ПВЛ 1110-х годов и дополненными в XII веке в следующих летописях: Киевской (далее – КЛ), Суздальской (далее – СЛ), Галицкой (далее – ГЛ) и Новгородской владычной (НIЛ). Приведем вначале все имеющиеся контексты употребления выражений, связанных с занятием стола, применительно к русским иерархам, в хронологическом порядке (с указанием источника).
1104 год (ПВЛ): «Том же лѣтѣ приде митрополитъ Никифоръ в Русь месяца декабря въ 6 день… Тогоже месяца въ 18 [день] Никифоръ митрополитъ на столѣ посаженъ»[296].
1112 год (КЛ): «Исходящю же сему лѣту и поставиша Феоктиста епископомъ Чернѣгову игумена Печерьскаго месяца генваря въ 12 день, а посаженъ на столѣ въ 19 [день]»[297].
1159 год (КЛ): «Ростиславу Клима не хотящю митрополитомъ, а Мьстиславу Костянтина не хотящю, иже бяше священъ патриархомъ и великимъ сборомъ Костянтина града, рѣчи продолжившися и пребывши крѣпцѣ межи ими. И тако отъложиста оба, яко не сѣсти има на столѣ митрополитьстемь»[298].
1164 год (СЛ): «Леонъ епископъ. не по правдѣ поставися Суждалю, Нестеру епископу Сужьдальскому живущю перехвативъ Нестеровъ столъ»[299].
1190 год (СЛ): «Посла благовѣрныи христолюбивыи великыи князь Всеволодъ сынъ Гюргевъ, внукъ Мономаховъ, Володимерь г Кыеву, Святославу ко Всеволодичю и к митрополиту Никифору отця своего духовнаго Іоана на епископьство… в Ростовъ пришелъ на свои столъ месяця февраля въ 25 день»[300].
1197 год (КЛ): «…благовѣрныи кънязь Рюрикъ приехавъ ис Кыева и святи церковь каменоую святыхъ апостолъ епископья Бѣлогородьская великымъ священиемь, блаженымъ митрополитомъ Никифоромъ, епископомъ. Андрѣяномъ, тоя церкви столъ добрѣ правяща»[301]