Щапов[342] отмечает три основные новации Устава в сравнении с византийскими каноническими нормами: перевод из гражданской в церковную юрисдикцию ряда проступков, включая уголовные преступления, совершенные церковными людьми или на церковной земле (типа поджога или краж[343]); замена церковных епитимий за определенные грехи на виры; полный иммунитет связанных с церковью лиц от княжеского суда. Таким образом Русская церковь не только обрела новый «номоканон» на родном языке, но и значительно расширила свои права, а также получила новый источник финансирования – штрафы за определенные преступления. Подобный акт хорошо вписывается в политику Ярослава как по укреплению позиций Русской церкви, так и по ее «автономизации».
Однако к этому списку новаций следует добавить еще одну, не менее значимую, – адаптацию системы церковных наказаний к реалиям Руси середины XI века (учитывая, конечно, возможность последующего добавления некоторых статей). Здесь можно выделить три аспекта. Первый – социальный: с самых первых статей Устав вводит различные штрафы-виры для разных социальных категорий населения. Так, статьи 3, 4 и 7 (по нумерации архетипа Устава) различают наказания за проступки, совершенные в отношении «великих бояр», «менших бояр»[344], «нарочитых людии» и «простои чади» или ими самими, а статья 27 (об оскорблении чужой жены) заменяет две последние категории на «городцких людии» и «сельских людии». Второй аспект связан с борьбой против дохристианских обычаев и введением церковных норм морали: так, статьи 10 и 17 направлены против двоеженства, статья 25 – против двоемужества, а статьи 33 и 34 наказывают за свадебные бои и «краяние сыра»[345]; статья 18 (о разводе) предписывает разные штрафы для венчанных и невенчанных. Третий аспект – специфически русские, но не языческие казусы – например, наказание за пренебрежение браком дочери и сына или за запрещение его (статьи 7 и 36)[346]; кроме того, в Уставе вводится институт наказания через передачу виновной женщины в «дом церковныи»: статьи 5 и 6 предписывают это за появление незаконнорожденного ребенка, статья 10 – за двоеженство, а статья 25 – за двоемужество.
Уточнения требует также вопрос о юрисдикции и наказаниях в Уставе Ярослава. Во-первых, некоторые проступки, штраф за которые получает епископ (а в случае оскорбления чести или насилия (статьи 2–4, 27) – и потерпевший), все равно подпадают светскому суду: «а князь казнить» (статьи 2–4, 8, 9, 10, 14, 28, 32), «в казни по закону» (статья 15)[347]; в статье 17 (о двоеженстве) такое предписывается для упорствующих в своем грехе. Щапов[348] трактует это как взимание данных штрафов представителями князя, однако непонятно тогда, как взымаются остальные виры, где князь не указан[349]. Приведенная им же аналогия по одному из таких дел (кража девки) из Уставной грамоты Ростислава Смоленского 1136 года («што возьмет князь с епискупомъ наполы, или посадъник что… то с епискупомъ наполы») указывает на то, что речь здесь идет о штрафе в пользу как епископа, так и князя (последний штраф в Уставе Ярослава, как церковном документе, не определен).
Во-вторых, не получила объяснения специфическая система двойного наказания в Уставе (схожая с «Законом судным людям»[350]): некоторые проступки караются не только штрафом в пользу епископа (как остальной блуд), но и церковной епитимьей[351] «по закону» (статьи 13, 15, 16, 20, 21). Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что так наказывается лишь блуд, причем только с животными и с духовными или ближайшими родственниками (в Археографическом изводе – также с монахинями[352]). Впрочем, граница близости родства очень тонка: блуд свекра со снохой наказывается епитимьей (статья 21), а деверя со свояченицей (статья 23) или пасынка с мачехой (статья 24) – нет. Очевидно, что тяжесть этих грехов не позволяла ограничиться при наказании только вирой, без церковного прещения, заключавшегося в отлучении от причастия и покаянной дисциплине.
В-третьих, не было отмечено, что часть проступков не облагается фиксированным штрафом, а подлежит церковному суду – «епископу в вине» (статьи 9, 10, 26, 35–39)[353], причем в одном случае (статья 9, о прелюбодеянии мужа) – в соединении с княжеским судом. Только епископ судит клириков и церковнослужителей (статьи 37–39, 41), но с расстригшихся монахов, согласно пространной редакции, получает лишь штраф. Таким образом, мы видим в Уставе во многих случаях соединение епископского и княжеского суда[354], штрафов и епитимий, выплат епископу и княжеского суда, а также неопределенность штрафов.
Почему же такой Устав о церковных судах был введен Ярославом только в митрополичество Илариона, а не раньше? Щапов справедливо указал, что главное противоречие Устава византийской практики заключалось во введении – для продвижения христианских моральных норм – системы штрафов-вир за грехи-проступки[355]. Идея искупить свой проступок денежной выплатой противоречила самим принципам христианского канонического права, но была обычной и понятной для русского общества XI века и вписывалась в общую тенденцию законодательства Владимира (неудачный отказ от вир в пользу казней), согласно ПВЛ[356], и Ярослава («Русская правда»). Сама идея «тарифицированного покаяния» может иметь как конкретно скандинавское происхождение[357], так и более широко – западноевропейское[358]. К перечню таких противоречий можно добавить принципы двойного наказания: князем и епископом, штрафом и епитимьей, а также неопределенность наказаний за некоторые проступки, определяемых лично епископом, равно как и социальную дифференциацию в вопросах греха. Именно все это, очевидно, и помешало князю добиться санкции на такой церковный устав от митрополитов Феопемпта и Иоанна I (который, заметим, пошел навстречу Ярославу в вопросе церковного прославления его братьев, см. раздел I, гл. 2). Иларион, как ставленник и давний сторонник Ярослава, был явно более послушен князю, а дополнительный источник доходов Церкви в виде вир за проступки людей, прямого отношения к ней не имеющих, должен был сгладить в глазах епископата и клира «неканоничность» Устава.
По мнению Щапова, после смерти Ярослава, при следующем митрополите Ефреме, Устав был отменен[359]. Однако, как мы теперь знаем, Ефрем стал митрополитом еще при жизни Ярослава (см. раздел IV, гл. 1), что затрудняло отмену Устава, данного этим князем. Но главное, активное переписывание Устава на Руси и его приспособление к конкретным реалиям указывает на то, что он продолжал использоваться (ср. раздел IV, гл. 3). Это обстоятельство, впрочем, не отменяет того, что последующие греческие (и «провизантийские») иерархи на Руси отстаивали традиционную практику канонических наказаний. Так, ответы митрополитов второй половины ΧI века, Георгия[360] и Иоанна II[361], указывают как наказание за грех только епитимьи. А Нифонт Новгородский в середине XII века отрицательно относится даже к такому мягкому варианту «тарифицированного покаяния», как замена епитимий оплатой литургий («Вопрошание Кириково», 76).
2. Освящение храма Св. Георгия в Киеве
Другим значимым актом митрополита Илариона стало освящение в Киеве церкви ктиторского монастыря Св. Георгия. Согласно проложному сказанию об этом событии[362] (см. также экскурс 4), оно имело место 26 ноября – поскольку 4 ноября 1052 года в Киеве митрополитом был уже Ефрем (см. раздел IV, гл. 1), то это был 1051 год[363]. Более ранние даты, упоминающиеся в поздних источниках (1045 и 1049 годы), исключаются из-за поставления Илариона только в 1051 году (см. раздел II, гл. 2).
Освящение монастырской церкви, посвященной небесному патрону князя – св. Георгию, было, конечно, событием не рядовым, но и, на первый взгляд, не особо значимым: сам храм начали строить еще до 1051 года – возможно, после окончания Св. Софии Новгородской в 1049/50 году (см. раздел I, гл. 2) – и освятить его мог бы и предшественник Илариона, митрополит Иоанн. Однако получилось так, что это сделал именно Иларион, причем вскоре за своим поставлением, имевшим место после 24 июля того же года. Впрочем, освящение церкви Св. Георгия делает весьма значимым и ряд других моментов.
Волею обстоятельств Ярославу при строительстве монастыря своего небесного покровителя пришлось соперничать не с кем иным, как с императором Константином IX Мономахом, который, кстати, и нанес поражение его войску в 1043 году и шаткость позиций которого князь, вероятно, надеялся использовать при поставлении Илариона (см. раздел II, гл. 2). Дело в том, что главной ктиторской постройкой этого императора был монастырь в Манганах с собором, посвященным как раз св. Георгию. Археологические раскопки показали, что это был большой храм, возможно, «остроактуального» тогда типа «октагона на тромпах», с огромным атриумом и множеством других построек