иськопа печерку малу двусаженю… Посем же возложи Богъ князю въ сердце, и постави его митрополитомъ святѣй Софьи, а си печерка тако ста. И не по мнозѣхъ днехъ… нѣкыи человкъ… отъ града Любча… оустремися в Святую Гору… и оумоли игумена того дабы на нь възложилъ образъ мнишьскыи… Антонии же приде Кыєву… и приде на холмъ идѣ бѣ Ларионъ ископалъ печ̑рку и възлюби мѣсто се и вселися в неи… По сем же, преставлешюся великому кьнязю Ярославу[412].
Получается, что Антоний поселился на месте Печерского монастыря уже после поставления Илариона в 1051 году, но еще до смерти Ярослава зимой 1054 года, что соответствует хронологии древнего «Жития Антония», использованного Симоном[413]. Более того, оказывается, что Антоний поселился в пещерке Илариона не через некоторое время после его поставления и ухода оттуда, а был пострижен им напрямую, то есть, скорее всего, в 1051–1052 годах. Весьма примечательно, что в «Сказании» известие о пострижении Антония сомнительным с канонической точки зрения митрополитом Иларионом было заменено на версию о его постриге на Афоне и поселении в его пещерке только через некоторое время после 1051 года.
Вполне логичным выглядит поставление Иларионом на место своего подвига неординарного русина Антония. Если Антоний, как утверждает «Сказание», действительно прибыл в Киев с Афона, то понятен и выбор Илариона – для обители на месте собственного подвига – в пользу человека, знакомого с традицией иночества, удаленного от мира. Ведь основание такого «пещерного» монастыря было важно для Илариона с его программой «нестяжательного» монашества, изложенной в послании «К старейшему ми брату столпнику» (см. раздел II, гл. 2). Учитывая пострижение Иларионом Антония, при котором очень вскоре появился необходимый для полноценного монастыря иеромонах – Никон (см. раздел V, гл. 2, о печерцах), вполне вероятно, что именно при этом митрополите Печерская обитель и оформляется как монастырь[414]. Как бы то ни было, роль Илариона в основании Печерской обители обусловила положительную память о нем среди печерцев, отразившуюся в летописи, несмотря на сложность его статуса и памяти о нем (см. также раздел IV, гл. 3).
В летописях Новгородско-Софийской группы к словам «начало Печерскому монастырю от Антония» добавляется еще одна загадочная фраза: «А Кvевъ 3 певцы приидоша из Грѣкъ с роды своими». Оригинален здесь, по всей видимости, вариант Новгородской четвертой летописи (далее – НIVЛ) и второй выборки Новгородской Карамзинской летописи[415], помещающий эти известия под 6559 (1051/52) годом, в согласии со статьей ПВЛ о начале Печерского монастыря, тогда как Софийская первая летопись[416], слегка изменяя и сам текст, сдвигает их на год позже, а Летопись Авраамки и Устюжская[417] вообще переносят в сводную статью 6545 (1037/38) года. Но прибыли ли эти три греческих певчих именно в 1051 году и при каком именно митрополите, остается неясным[418] – возможно, они приехали и на следующий год с Ефремом, что лучше вписывается в культурный контекст новаций последнего (см. раздел IV, гл. 2). Примечательно, однако, что их приход в Киев совпадает по времени с появлением на Руси нового славянского перевода литургических текстов, сделанного, вероятно, незадолго до этого в Охридской архиепископии и более близкого к актуальному богослужению Константинополя, чем ранние восточноболгарские переводы[419] (см. раздел I, гл. 1). Впрочем, его вероятное охридское происхождение не позволяет говорить о политической ориентации Русской церкви на Охридскую архиепископию, которая к этому моменту давно потеряла свою автономию[420].
Раздел IV. «Священа святая София Ефремомъ митрополитьмъ»Реакция Константинополя: кары и уступки (1052–1053)
1. Прибытие митрополита Ефрема
Прежде почти единодушно предполагалось[421], что Иларион оставался на своей кафедре до смерти Ярослава в 1054 году или даже до 1055 года[422]. Только А. Поппэ[423] предположил, что Иларион перестал быть митрополитом до осени 1053 года. Правда, недавно А. П. Толочко[424], справедливо указав на ряд натяжек в общепринятом перечне митрополитов, предложил исключить из него Ефрема, а Иоанна I переставить на более позднее время, в результате чего их список стал выглядеть так: Феопемпт (упоминается в 1039 году) – Иларион (поставлен в 1050 году) – Иоанн (поставлен в 1052 году) – Георгий (упоминается в 1072 году). Основанием для такого существенного пересмотра стали, впрочем, не столько новые источники, сколько последовательное отвержение сведений новгородского летописания, традиционное для «киевской школы». А. Толочко объявляет митрополита Ефрема никогда не существовавшим персонажем, ибо эпизод с его судом над Новгородским епископом Лукой Жидятой по доносу холопа Дудики был якобы сконструирован северо-западными летописцами «в нач<але> XV в… в русле общего стремления к изобретению новгородской государственной и церковной истории»[425]. В качестве собственного аргумента для столь сильного утверждения Толочко приводит лишь сомнение в возможности того, чтобы новгородец середины XI века мог «убежать в немцы», игнорируя при этом работу А. В. Назаренко, который показал, что этот Дудика сам был нижненемецкого происхождения[426]. Кроме того, он ссылается на Т. Л. Вилкул[427], которая «пришла к выводу о поздней и инвентивной природе всего рассказа», хотя единственным аргументом самой киевской исследовательницы оказывается присутствие сюжета «вреда от холопов» в поздних летописях, – такой довод вряд ли можно считать весомым[428].
Как историчность Ефрема, так и terminus ante quem его прибытия на Русь (а соответственно, и окончания митрополичества Илариона) устанавливается благодаря перечтению А. А. Гиппиусом граффито № 1541 из Св. Софии Киевской: «(Въ) лѣ(т) sфξ свяще(н)<а> стая С(о)<ф>(и)я Е(фрем)омъ ми(т)р(опо)литьмъ – <но>(я)бря въ д[429]». Достоверность этой надписи подтверждает и ее почти полное совпадение с записью в месяцеслове Мстиславова Евангелия начала XII века (до 1117 года), где нет только указания года: «Въ тъж дѣнь священие святыя Софиѣ иже есть в Киевѣ градѣ. Священа Ефремъмь митрополитъмь»[430]. Поскольку же подлинность этих известий об освящении Св. Софии Киевской 4 ноября 1052 года не вызывает никакого сомнения, то нет оснований сомневаться и в подлинности сведений НIЛмл о том, что в 1055 году Ефрем произвел суд над новгородским епископом Лукой Жидятой и заточил его в Киеве (подр. см. раздел V, гл. 3).
Итак, митрополит Ефрем прибыл в Киев не позднее ноября 1052 года, а поставлен в Константинополе был еще раньше (см. также раздел IV, гл. 2). Почти единственный источник наших знаний о византийском прошлом Ефрема[431] – его моливдовул. Печать с ростовым изображением архангела Михаила (со сферой в левой руке) и легендой «Господи, помоги Ефрему, протопроедру и митрополиту Росии» изначально атрибуировалась Ефрему Киевскому[432]. Но затем В. Лоран отнес ее к Ефрему Переяславскому, так как, по его мнению, титул протопроедра появляется только в 1070-х годах, а тот факт, что для 1090-х годов, когда Ефрем стал Переяславским митрополитом, титул протопроедра уже вышел в Византии из употребления, исследователь объяснял его «экспортным» характером[433]. На эту натяжку справедливо обратил внимание И. С. Чичуров, который указал, что первое упоминание титула митрополита-проедра у Иоанна Сидского в 1070-х годах не равнозначно времени его создания[434]. Действительно, в предположении Лорана заставляют усомниться не только отсутствие уточнения относительно Переяславля на печати, но и карьера Иоанна Ксифилина, который носил этот титул до своего поставления в патриарха Константинопольского в 1064 году[435].
Наконец, недавно была опубликована печать с поясным изображением архангела Михаила (с обращенной вперед левой ладонью), которому был посвящен собор Переяславля, и легендой Ἀσώματε, βο(ήθει) Ἐφρα(ὶ)μ [σ]υγ(κ)έλ(λῳ) (καὶ) [ἐ]πισκ(όπῳ) π(ρὸς) Ῥ(ωσίαν) Περστλάβας[436] («Бесплотный, помоги Ефрему синкеллу и епископу Преславы в Росии»). Титул на этой печати соответствует наименованию переяславской кафедры в Notitia episcopatuum 11 (см. экскурс 7) и в заголовке произведения Леона Переяславского: Τοῦ θεοφιλεστάτου Λέοντος μητροπολίτου τῆς ἐν Ῥωσίᾳ Πρεσθλάβας («Боголюбивейшего Льва, митрополита Преславы в Росии»)[437]. Кроме разницы в иконографии архангела Михаила (см. выше), который был и небесным покровителем патриарха Михаила Кирулария, поставившего Ефрема Киевского[438], следует отметить также, что один Ефрем назван протопроедром, а другой – синкеллом, так что это не могут быть две печати одного лица.