, а также проведение химического анализа ее состава[544]. Он показал, что во всех частях здания раствор имеет одинаковый состав, что указывает на одновременность росписи галерей и основного объема, которая, как мы видели выше (раздел I, гл. 2), была произведена греческими мастерами в середине 1030-х годов, задолго до русско-византийской войны середины 1040-х годов (плохо подходившей для гипотезы о завершении росписи к 1046 году).
К тому же этапу декорации относится и наборный пол[545], на который заходят низы фресок и под которым не было найдено никакой более ранней вымостки[546]. В декорации этого пола была использована смальта. Поэтому встает вопрос, для производства какой смальты были предназначены печи, найденные около Св. Софии[547]: половой или настенной, если они принадлежат к разным этапам. Смальты для наборного пола (выполненного даже на хорах) на этом этапе декорации было произведено даже с избытком, так что ее фрагменты обнаруживаются и во фресковом растворе[548]. Напротив, дефицит смальты у исполнителей мозаик на стенах и сводах (см. ниже) говорит скорее в пользу того, что эти печи были предназначены для смальты пола, производившейся на месте в отличие от, очевидно, привозной смальты настенных мозаик. К этому этапу логично было бы отнести и декорацию синтрона, выполненную также с использованием смальты. Однако горнее место, синтрон и декорация стены над ним были значительно переделаны в последующие столетия, как и центральный престол, плита под которым относится к XVII веку[549].
Мозаики Св. Софии долгое время считались выполненными одновременно с фресками, так как они принадлежат к одному стилистическому направлению в византийском искусстве. Следуя гипотезе Лазарева об исполнении софийских мозаик руками десяти мастеров[550], В. И. Левицкая[551], подсчитавшая общую площадь мозаичной декорации и оценившая время ее исполнения в 36 000 человекочасов, сочла, что над мозаиками храма эти десять мастеров трудились в течение трех сезонов. Впрочем, она отметила, что в некоторых местах мозаичисты испытывали затруднения с материалом: где-то кубики смальты разноформатны, а где-то более дефицитная золотая смальта заменена на желтую. Первой о более поздней дате мозаик Св. Софии заговорила И. Ф. Тоцкая[552], предположившая, что для мозаики с Причащением апостолов был заложен второй ярус окон центральной апсиды. А. М. Лидов[553] связал создание этой мозаики с евхаристическими инвективами против латинян после «Великой схизмы» 1054 года, которые содержатся и в труде Ефрема, митрополита Росии (см. раздел V, гл. 1), однако, как мы видели, Ефрем Киевский переосвятил Св. Софию еще в 1052 году.
Решающими стали недавние реставрационные исследования мозаик, которые позволили их авторам прийти к нескольким важным выводам и предположениям[554]. Во-первых, первоначально пространство под центральным куполом было расписано фресками, часть которых была перекрыта или заменена затем мозаиками (это наблюдается на парусах и больших подпружных арках), а часть – нет (например, медальоны с мучениками Севастийскими на западной подпружной арке, которые не дополняют мозаики, как считал Лазарев, а предшествуют им). Во-вторых, мозаичисты работали в условиях дефицита определенных сортов смальты, а в некоторых местах мозаики были выполнены очень грубо или даже вообще не завершены. Наконец, аналогичная картина имеет место и в алтаре, как можно судить по мозаикам вимы.
Итак, мозаики Св. Софии перекрыли более ранние росписи и притом заканчивались в спешке, подручными средствами и с пропуском менее важных частей. Такая спешка может быть объяснена только быстротой работы, обусловленной подготовкой к какому-то важному событию. Это объясняет и неожиданно ограниченный характер мозаичной декорации (лишь алтарь и подкупольное пространство), который не соответствует к тому же обычной схеме расположения развернутой мозаичной декорации в средневизантийских храмах (только в зоне сводов или конх, тогда как здесь они опускаются в апсиде ниже уровня конхи, чему способствует отсутствие карниза).
Лучшим объяснением для такого спешного выполнения столь значительной – и уникальной для Руси – декорации может быть желание закончить храм к определенному сроку. Поскольку фрески храма явно связаны, как мы видели, с освящением 1037 года, то для спешного создания перекрывающих их мозаик остается лишь повод в виде освящения 1052 года. Это позволяет объяснить и стилистическую близость фресок и мозаик собора, которые разделяет всего 15 лет. Если пользоваться подсчетами Левицкой, то 30 мастеров могли выполнить мозаики Св. Софии за один сезон[555], так что греческие мозаичисты могли прибыть на Русь весной 1052 года, чтобы закончить мозаики к 4 ноября.
Мастера прибыли в Киев, вероятно, вместе с новым митрополитом Ефремом, который созданием неизвестных прежде на Руси мозаик демонстрировал Руси и ее правителю преимущества союза с высокоразвитой византийской цивилизацией. Новое освящение своего собора Ефрем мог формально оправдать ремонтными работами, затронувшими среди прочего центральный алтарь и престол, который могли убрать для постановки лесов в виме[556]. Однако это не было обязательным, как мы видим из инаугурации алтарных мозаик Св. Софии Константинопольской в 867 году, не сопровождавшейся, по всей видимости, новым освящением храма[557]. А значит, настоящей причиной этого было все же желание Ефрема «негласно» отметить свой триумф над «неканоничным» Иларионом именно посредством нового – вполне «каноничного» – освящения главного храма Русской церкви, память которого была включена в ее литургический календарь (в пику произведенному Иларионом освящению Св. Георгия в Киеве, также вошедшему в месяцеслов)[558] и даже вытеснила память освящения Св. Софии в 1037 году, так что русские книжники конца XI – начала XII века уже не понимали связь этой даты с хронологией строительства собора (см. раздел I, гл. 2). Впрочем, вероятный разбор престола в 1052 году указывает на большой масштаб работ в алтаре собора, который мог затронуть и декорацию синтрона.
Наконец, следует обратить внимание и на еще один, неприметный на первый взгляд ответ Ефрема Илариону. Тот, как мы видели (раздел III, гл. 2), в проложном тексте об освящении церкви Св. Георгия отсылает к «Сказанию о Великой церкви», сопоставляя тем самым Ярослава с Иларионом. Между тем мозаичная надпись над конхой Св. Софии Киевской с текстом Псалма 45: 6 («Бог посреди ее, и она не поколеблется: поможет ей Бог к утру») отсылает к другому эпизоду из того же «Сказания» (гл. 14):
Послал император (Юстиниан. – А. В.) кувикулария Троила, эпарха Феодора и квестора Василида на остров Родос, и они сделали там из глины огромные кирпичи одинакового веса и размера с таким штампом: «Бог посреди ее, и она не поколеблется: поможет ей Бог к утру». И, отмеряя их количество, они посылали их императору. При их помощи построили четыре больших арки и, начав сводить купол, клали до двенадцати кирпичей, а между двенадцатью кирпичами священники совершали молитву об устойчивости храма. И делали строители через двенадцать кирпичей отверстие, влагая в отверстия честные и святые мощи различных святых, пока не закончили купол[559].
3. Поражение или договор?
Как мы видели выше (раздел II, гл. 2), у Ярослава были серьезные основания – как политические, так и канонические – надеяться на признание Илариона Константинополем. Однако Константину Мономаху удалось удержать за собой власть и не поддаться, по сути, на шантаж со стороны киевского князя. В результате, не получив признания для Илариона от Константинополя, Ярослав был вынужден отказаться от своего протеже, причем очень быстро. Если греческие мозаичисты Св. Софии Киевской действительно были связаны с Ефремом и приехали на Русь весной 1052 года (см. раздел IV, гл. 3), то согласие на смену Илариона было дано, видимо, уже сразу после неудачного посольства Ярослава лета – осени 1051 года, которое должно было договориться о его легитимации. После 1051 года сведения об Иларионе исчезают из источников: гипотезы о его превращении в Никона Печерского[560] или о тождестве с Иларионом Печерским из несторова «Жития Феодосия»[561] не имеют под собой никакой фактической основы, а сведения о его кончине в 1071 году и погребении в Печерском монастыре встречаются только в поздних перечнях митрополитов[562]. Хронологически возможное его отождествление с Иларионом Ростовским, преемником епископа Феодора, поставленного, вероятно, самим Иларионом Киевским в 1051 году, зиждется лишь на сходстве редкого имени.
Важно, впрочем, отметить, что память Илариона не подверглась damnatio memoriae («проклятию памяти»): в отличие от Клима Смолятича, он не включался на Руси в число тех, кого запрещено поминать за богослужением[563], а в позднесредневековых текстах «А се грѣхы» и «Слово святых апостол и святых отец о церковном приношении» он назван даже преподобным