ящена в 1072 году. Недоумение у исследователей здесь вызывало то, что в 1052 году митрополитом был уже не Иоанн, а Иларион, который стал им в 1051 году[139] и чьим преемником был Ефрем, остававшийся на кафедре, как мы теперь знаем, по крайней мере, до 1055 года (см. раздел IV, гл. 1). Однако следует заметить, что двадцать лет СБГ отсчитывает не от даты освящения нового храма, а от его задумки Изяславом («и минувъшемъ лѣтомъ 20, и цьрькви уже обетъшавъши, и умысли Изяславъ возградити цьрьковь нову»), реализация которой при возведении деревянной церкви, впрочем, не могла превышать одного года (с 1071 по 1072). Следовательно, освящение построенного Ярославом вышгородского храма состоялось 24 июля 1051 года, а первое борисоглебское торжество, отделенное от второго в ЧН и СБГ двумя близкими по времени чудесами, имело место незадолго до второго, то есть в конце 1040-х – 1050 году; ниже (раздел II, гл. 1) мы увидим, что отсутствие упоминания святых братьев в «Слове о законе и благодати» может сократить эту датировку до 1049–1050 годов. Датировка освящения 1051 годом объясняет и выбор дерева в качестве материала для постройки нового вышгородского храма: мастера каменных дел были заняты в этот момент, как мы видели выше (раздел I, гл. 2), на возведении патрональной церкви князя – Св. Георгия в Киеве.
Второе борисоглебское торжество проходило также в один день: освящение храма и помещение в нем останков произошло 24 июля, что подчеркнуто в СБГ: «в ть же дьнь и цьркы священа, и пренесена быста святая». Это действо завершается литургией и следующим за ним восьмидневным празднеством, которое представляло собой, очевидно, длительное пиршество (см. ниже). Следует обратить внимание на слова ЧН «обновление, рекше священие» – автор поясняет читателям, что речь идет не о возобновлении храма, а о его освящении. Однако выше мы видели, что «обновление» – это та часть освящения храма, в которой в него переносятся мощи. СБГ описывает порядок торжества так: «и пренесоша святая, и цьрьковь святиша», и, следовательно, мощи, которыми была «обновлена» церковь, – это тела Бориса и Глеба, а использование останков умершего для освящения церкви равнозначно признанию его святости. Прославление Бориса и Глеба как святых дополняется установлением их памяти под 24 июля: включение святого в местный календарь было основной формой признания святости. Здесь «канонизационный» аспект подчеркивается и тем, что перенесение мощей и установление памяти святых были специально приурочены ко дню убийства Бориса, новая церковь не носит больше имени св. Василия, а с этого момента начинается наречение детей Ярославичей и Всеслава Полоцкого именами Борис, Глеб, Роман и Давыд[140]. Более того, можно говорить даже о целенаправленном создании борисоглебского культа: Ярослав помещает в храме поклонный образ своих святых братьев, а митрополит, действуя отчасти как ктитор (он и уезжает из Вышгорода позже князя), устанавливает в новоосвященной церкви цикл ежедневных богослужений, связанных с почитанием святых князей. Возможно, именно митрополиту Иоанну I принадлежит и сама служба свв. Борису и Глебу[141].
Однако, несмотря на вроде бы закрепленную действиями митрополита-грека Иоанна «канонизацию» Бориса и Глеба, сомнения в их святости появились у нового греческого митрополита, Георгия (1060 – после 1073), при перезахоронении их мощей в 1072 году, описание которого мы знаем в двух версиях: ЧН и СБГ-ПВЛ[142]. Основное действо происходит в два дня: в субботу освящается храм, а в воскресенье переносятся сами мощи. В ЧН снова использовано слово «обновление», то есть вторая, заключительная часть чина, а, кроме того, упомянутое после него совершение литургии (как и во второй день) было бы невозможно в не освященном до конца храме, что указывает на то, что храм был полностью освящен в первый день торжеств. Такой порядок описан в ЧН; СБГ и ПВЛ, восходящие к общему источнику, но оба содержащие дополнительную информацию, совпадающую с ЧН, опускают описание освящения, описывая только перенесение мощей, зато сообщают, что литургия служилась и на второй день, после перенесения мощей. Описанный в ЧН порядок освящения храма явно неслучаен: сам митрополит Георгий в своих ответах игумену Герману указывает, что освящение церкви совершается в один литургический день и что после входа процессии в храм в нем сразу служится первая литургия[143].
Проверим наши наблюдения на четвертом перезахоронении мощей, совершившемся в 1115 году и описанном по-разному в СБГ и в летописях: ПВЛ семьи Ипатьевской (далее – Ип) и Лаврентьевской (далее – Лавр) и НIЛ[144]. Наибольшую проблему в данном случае представляет собой соотнесение сведений СБГ и редакций ПВЛ, прежде всего Ип. Последняя, вопреки всем остальным источникам, описывает перенесение не на второй день торжеств, 2 мая, а через три дня после него. Однако здесь Ип начинает противоречить сама себе: как выше, так и ниже она же сообщает о том, что перенесение мощей состоялось 2 мая («наоутрия же въ в дьнь перенесоша святая»; «принесена же бысть святая моученика маия въ вторыи дьнь»). Кроме того, в результате этого смещения перенесения мощей оказывается, что и 1, и 2 мая собравшиеся освящали церковь («первое же освятиша цьрковь камяную мая въ а дьнь»; «освятиша цьрковь каменую»), а также удваивается сообщение о «трех днях»: три дня после освящения и три дня пира, – между тем подлинность четырехдневного (в сумме) празднества подтверждает Лавр. По всей видимости, редактор Ип ошибочно переместил сообщение о трех днях после перенесения и о пире из конца рассказа, где он выглядит логично, так как это обычный финал празднеств освящения (см. ниже). В общем же, торжества 1115 года оказываются схожи по своей структуре с празднествами 1072 года: все чинопоследования – освящение храма и перенесение мощей – совершались в два дня, причем также в субботу и воскресенье. Разница здесь заключается в том, что в 1115 году в первый день собравшиеся «святиша церковь», но первая литургия («обедня» в Ип) в ней совершается только на второй день, после перенесения мощей свв. Бориса и Глеба, что соответствует древней послеиконоборческой практике (см. выше). Таким образом, обновление вышгородской церкви в 1115 году повторяет вторые торжества при Ярославе, когда ее освящение совершалось посредством принесения туда мощей храмовых святых.
Итак, все рассмотренные нами борисоглебские торжества различаются по своей структуре: первое было однодневным (с точки зрения церковного времяисчисления, формально же – двухдневным) и не содержало в себе освящения храма; второе было также однодневным, но включало в себя освящение церкви мощами свв. Бориса и Глеба; третье длилось два дня, причем в первый день было совершено полное освящение храма, а во второй – перенесение мощей святых князей; наконец, четвертое было также двухдневным, но здесь освящение было завершено лишь на второй день, после перенесения мощей храмовых святых, когда впервые была совершена литургия. В контексте византийского чина освящения храма второй случай соответствует объединенному в один день чинопоследованию «освящения» и «обновления», в то время как четвертый – древнему, раздельному варианту, который мог быть выбран для большей торжественности церемонии. Выбор того или иного варианта был связан как со статусом останков и постройки (точно ставших мощами и храмом только в 1051 году), так и с личностью грека-митрополита, которому та или иная форма освящения была более привычна.
Из этого ряда выбиваются, однако, празднества 1072 года. Что же помешало их устроителям совершить обычное чинопоследование двухдневного освящения и заставило их разнести освящение церкви и перенесение останков на два дня? Можно было бы, конечно, предположить, что проводившие их иерархи были знакомы только с новой практикой однодневного освящения, однако этому противоречит двухдневная структура всего празднества с традиционным перенесением мощей во второй день. Ответ на этот вопрос кроется, как кажется, в неоднократно обсуждавшемся сомнении митрополита Георгия относительно святости мощей страстотерпцев[145], прославление которых Ярославом он считал, очевидно, политическим актом. Хотя митрополит по просьбе князя Изяслава Ярославича и вынужден был отправиться в Вышгород, вначале для закладки храма в честь святых князей, а затем для его освящения и перенесения мощей, однако совершать обновление новой церкви сомнительными для него останками он, очевидно, не хотел и потому совершил все освящение церкви в один день (по подобию празднества при Ярославе), отложив перенесение тел Бориса и Глеба на второй день, то есть не используя их как освящающие храм мощи. На более низкий уровень торжеств в 1072 году указывает и лишь однодневное пиршество после перенесения мощей («створиша же праздникъ великъ въ тъ день, таче разидошася в своя домы славяща Бога»). Напротив, большая торжественность борисоглебских празднеств в 1115 году подчеркивается как более пышным и раздельным перенесением мощей святых братьев, так и трехдневным пиршеством по его окончании («князи же и бояре и вси людие празноваша по три дни и похвалиша Бога и святою мученику и тако разидошася кождо въ свояси»). Правда, торжественные пиршества после освящения вышгородского храма при Ярославе были вообще восьмидневными, однако они следуют ранней традиции подобных же пиршеств при его отце (после освящения храма в Василеве[146]).
Таким образом, в процессе прославления святых наиболее важную роль как в Византии, так и на Руси играли два элемента: установление дня их памяти и почитание их останков как мощей. При перенесении тела Глеба в Вышгород в 1020 году никакие церемонии вообще не упоминаются – это было, очевидно, обычное желание Ярослава похоронить убитого брата. В случае первого перезахоронения останков князей-страстотерпцев конца 1040-х – 1050 года в действиях его участников не прослеживается ясного отношения к ним как к святым мощам (описание их нетления и благоухания могло быть заимствовано из следующего празднества), а день этого события не становится регулярным праздником и даже не отмечается в текстах. Перезахоронение братьев было вызвано началом местного почитания их могилы, на которую нельзя было наступать (поэтому их раки поместили над землей), и, видимо, не несло в себе «канонизационной» составляющей. Но уже во втором перенесении мощей свв. Бориса и Глеба, вызванном усилением местного культа братьев и происшедшем очень вскоре, оба элемента ясно выражены: и ЧН, и СБГ указывают как на освящение церкви после внесения туда мощей, то есть их посредством, так и на установление праздника. Более того, второе перезахоронение мощей святых братьев в 1051 году было специально приурочено Ярославом ко дню смерти св. Бориса. О том, что это прославление братьев-князей во святых имело общерусское значение, свидетельствует и наличие их имен в перечне святых в новгородской берестяной грамоте № 906, которая найдена в слое третьей четверти XI века