К полудню передовые отряды подошли к Ворскле и с ходу, не останавливаясь, перемахнули по льду на другой берег. И почти одновременно на ветвистом дубе-нелине[79], что высоко поднимался над лесом, вспыхнул огонь и смолистый дым черным столбом поднялся в синее небо.
Кончак, вне себя от бессильной злости, поднял коня на дыбы.
— Проклятье! Уруская вита! Не удалось скрытно прорваться до Сулы! — И закричал охране: — Немедленно погасить! А их сторожу поймать и привести ко мне!
Сотня всадников, поднимая снежную пыль, помчалась туда, где всё сильнее клубился, взвиваясь над лесом дым. Вскоре пламя погасло, а дым начал медленно рассеиваться.
— Поздно, — процедил сквозь зубы Кончак, спускаясь на звонкий лёд реки.
Навстречу ему примчался гонец.
— Ну? — сурово встретил его хан.
— Погасили!
— Сам вижу… А где полонённые?
Тот съёжился, как под ударом. Глаза испуганно забегали.
— Их нет, великий хан… Урусы успели бежать. Их было двое… И у них четыре свежих коня… Наши гонятся за ними по следу.
— Гонятся!.. — со злобой повторил Кончак слова гонца, будто тот был виновен, что не удалось захватить урусов. Раздражённо, едва заметным жестом отослал его от себя.
Два дня половцы двигались от Ворсклы к Хоролу. Всё время Кончак сутулился в седле, ни с кем не заговаривал, а на обращения к нему отвечал односложно. Тяжёлые мысли теснились в его голове.
Хотя сила собрана у него великая, рисковать он не хотел. Когда ещё только выступил из Тора, надеялся с ходу захватить Переяславль и осадить Киев. Это было возможно при условии, если удалось бы напасть неожиданно. Но теперь ясно, внезапно нанести удар урусам не получилось. Конечно, с той поры, как просигналили их дозорные, в Переяславле и Киеве непрестанно бьют колокола в набат. Святослав, безусловно, успеет собрать дружины князей. Прежде всего призовёт брата Ярослава да Игоря Северского, и встретит его, Кончака, немалыми силами: сам Святослав, Рюрик, Владимир Переяславский, Ярослав Черниговский, Игорь Северский с братьями… Много, уже много! А ещё может позвать князей смоленских, волынских, турово-пинских… Нет, допустить этого нельзя!
На Хороле, против Лубна, он внезапно занемог. Его трясло, ломило поясницу. Ноги мёрзли, голова раскалывалась от боли.
Он повелел выбрать удобное место и стать кошем. Надеялся здесь побороть болезнь. Отсюда послал нарочных к Ярославу в Чернигов — клятвенно предлагая мир и дружбу. С посланцами направил князю-сребролюбцу дорогие подарки — трёх жеребцов, саблю дамасской стали, сшитый лучшими ромейскими портными наряд стоимостью в сорок серебряных гривен.
Приманка весомая. Клюнет ли?…
Дружины Святослава и Рюрика собирались в Киеве и на его околицах. Конные отряды и санные обозы, что везли припасы для людей и коней, пробивали сюда дорогу по рыхлому снегу, останавливались на постой в отведённых им местах.
Князь Рюрик, шустрый и беспокойный, целыми днями носился на взмокшем коне от одного стана к другому — наводил порядок в войске. Князь Святослав слал грамоты князьям и воеводам, чтобы привлечь к походу как можно больше сил.
С каждым днём прибывали всё новые и новые отряды. Киев и киевская земля выставили всех, кто владел мечом, луком и копьём. Собирал свою дружину и ополчение в Переяславле и Владимир Глебович. Со дня на день ждали прибытия черных клобуков хана Кунтувдея, идущих с Роси. Святослав каждый день писал в Чернигов брату Ярославу, чтобы тот не медлил. Давно тянулась эта напряжённая переписка Святослава с Ярославом, но последний юлил, прямо не отвечал.
Узнав, что Кончак перешёл Ворсклу, Святослав снова послал письмо: «Брат, а помоги мне!» На это Ярослав, который уже получил от Кончака богатые подарки и уверения, что половцы хотят всегда быть в мире и дружбе с черниговским князем, ответил: «Аз есмь послал к ним мужа своего Ольстина Олексича, а не могу на свой муж поехати!»
Горячий, как все Ольговичи, Святослав взорвался, братца на чём свет стоит ругал:
— Проклятущий Ярослав! Он, вишь ли, послал Ольстина с ковуями[80], обещая ему, что не примет участия в походе, а теперь нам пишет, что не может идти на Кончака потому, что боится, как бы тот не перебил послов, если он пойдёт. Эх, Ярослав, Ярослав! Если б ты не братом единым моим был, послал бы свои полки на Чернигов, чтобы проучить тебя! Выгнал бы я тебя из белокаменных палат черниговских и пустил бы по миру нищим-изгоем!.. Ярослав, Ярослав!..
Итак, один из сильнейших русских князей откололся, поставив под угрозу успех всего похода.
Святослав написал письмо Игорю: «Брат, я с войском выступаю в последнее воскресенье месяца февраля на безбожного Кончака, что стоит за Лубном на Хороле. А сбирай, брат, свои храбрые дружины да иди на помощь мне! Жду тебя под Лубном!» И послал гонцом опытного и разумного гридня Говьяду.
Гонец без промедления помчался в далёкий Новгород-Северский.
Наконец прибыли черные клобуки. Они стали табором вдоль Лыбеди, где под снегом на лугах было много травы для коней, поставили юрты и разожгли костры. По всему Киеву разнёсся из их котлов запах варёной конины.
Хан Кунтувдей проскакал со свитой на Ярославов двор. Боярин Славута, одетый в тёплый кожушок, опоясанный мечом, провёл его в хоромину Святослава.
Кунтувдей внёс с собою густой запах конского пота и горького дыма походных костров. Расстегнув кожух и скинув волчий малахай, склонил в поклоне круглую лысую голову.
— Салам-алейкум, княже!
— Хан, я рад тебя видеть! — поднялся навстречу ему великий князь киевский. — Сколько с тобою всадников?
— Я привёл шесть тысяч всадников, все — молодец к молодцу, быстрые как ветер, смелые, как степные туры!
Святослав не стал скрывать радости. Широким взмахом руки пригласил хана к столу, велел чашнику наполнить кубки дорогим ромейским вином.
В четверг 21 февраля гонец Святослава — он мчался напрямик, останавливаясь лишь на считанные минуты, когда менял у посадников коней на свежих, — прискакал в Новгород-Северский.
Стояло серое, туманное утро. Низкие тучи опустились на город и, цепляясь за звонницы стоящих на холмах соборов и за верхушки дубов, плыли под порывами свежего ветра с запада на восток, с земли Полоцкой на землю Половецкую. Гонец нетерпеливо застучал тяжёлым кованым кольцом на воротах крепости. Вратный страж впустил его. Когда стало известно, что Говьяда от Святослава с важной вестью, то несмотря на раннее время провели его в княжеские хоромы. Вскоре туда вошёл князь Игорь.
Говьяда снял шапку, поклонился в пояс.
— На Русь Кончак идёт, княже! Безбожный треклятый Кончак… Уже на Хороле стоит. Князья киевские собрали свою силу и ждут тебя, княже, с дружиною на Суле…
— А князь Ярослав? — быстро спросил Игорь. — Ты заезжал к нему?
Говьяда, стиснув зубы, помедлил и, глядя князю в глаза, глухо промолвил:
— Князь Ярослав повёл дружбу с Кончаком. Подарки получил от него, после чего направил своих посланцев в степь… Да и хворым сказался…
— Значит, не пойдёт он?
— Нет! Не пойдёт.
— Как же Святослав? — воскликнул Игорь. — Не дай Бог одному подниматься на поганых!
— А он уже не один, — ответил Говьяда. — Князь Рюрик, князь Владимир Переяславский, черные клобуки — сила не малая. Да ведь и ты, княже, с братией — все верят — с ними будешь!..
— Поганые — нам общий ворог, и их можно бить только общими силами! — сказал Игорь. — Я немедля соберу боярскую думу, посоветуемся, как нам лучше и скорее собраться и идти до Лубна…
Через час в княжеской гриднице собрались новгородские бояре и лепшие мужи. Их подняли из-за утренней трапезы, а кое-кого из постели. Они усаживались на лавках в кожухах, разглаживали — кто костяным гребнем, а кто просто пятерней — волосы и бороды, зевали, недоуменно переглядывались. Никто не знал, для чего их созвали ни свет ни заря.
Игорь вошёл в гридницу быстро, стремительно. Тысяцкий Рагуил едва поспевал за ним.
Поздоровавшись, князь сразу объявил, почему так рано собрал боярскую думу.
— Кончак с грозной силой стоит на Хороле, думает пока ещё, прикидывает: куда идти — на Киев, Чернигов или Путивль? Святослав и Рюрик зовут нас, бояре, к ним присоединиться, чтобы вместе по половецкой рати ударить. Что будем делать?
Бояре переглянулись, загомонили. С тех, кто только что позёвывал, сон как рукой сняло. Битва предстоит, да ещё какая! Уже давно с Половецкой степи долетают слухи, что Кончак собирает силы несметные для великого похода на Русь. Так вот, значит, собрал-таки! И уже, как оказалось, на Хороле стоит.
Бояре мнутся, но помалкивают, словно в рот воды набрали. Оно, конечно, угроза смертельная. Не дай Бог, повернёт, треклятый, на Северщину — не миновать беды! Но кому хочется в эту зимнюю непогодь расставаться с тёплой хатой, с горячими блинами и брести по снегам черт знает куда, на самый край света? А может, проклятый Кончак повернёт в другую сторону, и бедствие стороною их обойдёт?
Игорь ждёт. Он хорошо знает своих бояр и лепших мужей. Если б половцы стояли на Сейме, они не сидели бы вот так, как сейчас, молча, не переглядывались бы, как сваты на помолвке, когда жених не мил девице, а сразу схватились бы за мечи. А тут…
— Ну что, Рагуил, Жирослав, Черныш, Добротвор? — он нарочито назвал вельможных бояр, которые имели власть над его дружиной и над черными людьми, потому что к их голосам все остальные прислушивались. — Что будем делать? Чего молчите?
Рагуил опустил глаза, давая понять, что он начинать не хочет. Янь с лёгкой улыбкой на румяном лице смотрит то на князя, то на бояр, сидящих под противоположной стеной. Он самый молодой, его не спрашивают, и у него как гора с плеч. А спросят — скажет. Что ему? К его голосу всё одно никто не прислушается. Так пускай старшие сейчас думают!
Жирослав, дебелый, чёрный, длинноносый, тряхнул копной волос.