– И зачем он тебе? – удивился хан. – Коли о жизни его просишь? Родственник?
– Нет, – хмыкнул Плоскиня, – должник он мне.
– И много должен?
– Да пустяк. Короб деревянный.
Котян усмехнулся. Сказал:
– Договорились. Помните – ни слова никому. Сами Тугорбека выследили, сами хабар взяли. Про пленников напоминаю: Юлдуз и русич. И чтобы девку не попортили! Привезёте – выполню ваши просьбы.
– Точно? – недоверчиво переспросил кыпчак.
– Слово хана, – торжественно объявил Котян.
Когда гости ушли, шаман тихо сказал:
– Хан, ты забыл им велеть оставить в живых лазутчика. Которому ты обещал место бека и его дочь в жёны.
– Я ничего не забываю, – усмехнулся Котян, – если не сказал – значит, он мне не нужен среди живых. И Чатыйскому куреню, и красавице Юлдуз я получше применение найду. Выезжайте с рассветом. Русича получишь, когда мне доставишь. Да не в Шарукань, а в Киев. Я тоже скоро выезжаю, на княжеский совет. Здесь становится опасно, монголы в степи шляются. Буду ближе к своим родовым землям перебираться, на запад.
Шаман вышел из шатра. Посмотрел на прибывающую луну. И подумал, что верить хану нельзя ни в чём.
– Я привезу русича, так Котян велел, – проговорил Сихер, – может, сам и совершишь дело?
– Это невозможно, – покачал головой хроналекс, – бить надо правой рукой. Потому что за правым плечом – ангел господа, а левая рука – нечистая. Это – первая причина. Есть и вторая. Ты заучил ритуал, кыпчак. Но ни разу не спросил, где возьмёшь для него оружие.
– Наверное, ты мне его дашь, – пожал плечами шаман. И добавил непривычное для себя обращение: – учитель.
– Что же, настало время тебе получить последнее знание, необходимое для исполнения миссии. Оружия у меня нет, и ты об этом знаешь – его забрал франк. И, наверное, уже уничтожил. Это был не простой кусок кости. Извечно для дротов используются бедренные кости умерших Защитников Времени. Поэтому эти дроты очень редки и бесценны.
Сихер не сдержал растерянности:
– Так что же нам делать?! Где взять кость хроналекса?
Сихер молчал. Лежал, глядя вверх тоскливо – будто искал в грязном войлоке кибитки просвет и не находил. Попросил:
– Помоги мне сесть.
Схватил половца за руку, горячо заговорил:
– Я опозорил себя навсегда. Не выполнил предначертания. Три года назад в дыру времени уже проникал чужак, и я не сумел его обнаружить – он сгинул где-то в серебряных рудниках или невольничьих рынках Корсуни. Сейчас я выследил преступно проникшего к нам русича, но не смог нанести удара. Теперь я – калека. Единственная польза, которую я могу ещё принести делу – это подготовить ученика. Ты готов, Сихер. Нагнись.
Бадр надел на шею шамана тускло сияющую толстую цепочку.
– Она сделана из небесного железа, не знающего ржавчины. Это – напоминание, что ты поклялся жизнью выполнить поручение и убить пришельца из чужих времён. Чем больше пройдёт дней впустую, тем меньше она будет становиться, сжимая твоё горло. Пока не задушит совсем, если ты вдруг не захочешь или не сможешь исполнить клятву.
Сихер, грязно ругаясь, вскочил. Попытался просунуть под цепь пальцы – почувствовал, как удавка сузилась, сдавила горло. Достал нож. И бессильно его опустил, понимая, что разрезать ошейник не получится.
– Ты сделал меня своим рабом, сарацин! Рабом, а не учеником! – закричал половец. – Твоё коварство и подлость заслуживают наказания смертью.
– Да, я заслуживаю смерти, Сихер. За то, что не смог залатать дыру во времени. Ты спросил, где взять кость хроналекса для изготовления ритуального дрота?
Бадр хлопнул себя по бездвижной ноге:
– Вот где. Ты убьёшь меня и возьмешь то, что нужно. Сделаешь оружие и используешь его по назначению.
Защитник Времени лёг на кошму, закрыл глаза. Попросил:
– Сделай это быстро.
Степь встречала весну, как невесту. Почистилась от снега, поменяла изношенное ледяное покрывало рек на синее, свежее. Украсила солнечные склоны первыми цветами и нежной травой. Вдыхая тёплый южный ветер и запах сырого чернозёма, слушая песни вернувшихся птичьих стай.
Дмитрий ехал шагом, вслед за Юлдуз. Любовался гибким станом, словно танцующим при движении лошади. Чёрная тугая коса выскользнула из-под изящной лисьей шапки, качалась в такт.
Девушка почувствовала взгляд, обернулась, осветилась улыбкой. Прошептала только русичу понятные слова, игриво облизала губы розовым язычком.
– Да ты меня не слушаешь, Ярило, – недовольно заметил Хорь, – а сам просил рассказать про бродников.
– Я слушаю, брат, – возразил русич, улыбаясь, – и много у вас деревень?
– Да кто же их считал? И кому это нужно – у нас ведь ни мытарей, ни князей. Впрочем, сотни три, наверное. С малолетства каждого учат волю любить и саблей владеть. Деды с ними воинским делом занимаются. Гоняют. Если что не так – хворостиной по заднице. Из лука стрелять, копьём колоть на скаку. И всё с прибаутками! Помнишь, я тебе старую песню пел?
Держись, десантник!
Держи дыхалку!
Ярилов кивнул. Он не раз уже ломал голову над тем, откуда броднику из тринадцатого века известна любимая присказка его ротного капитана Николая Асса. Но ответа не находил.
– Эх, хорошо у нас весной, – продолжал рассказ Хорь, – петухи поют. Бабы на огородах возятся. Пасечники пчелиные колоды ставят. Леса мало, хаты из глины с кизяком, а покрыты камышом.
– И землю пашете?
– Это редко, – покачал головой бродник, – только разве что старики, кто уже о походах не помышляет. А молодые все, у кого кровь ещё не застоялась, гуляют. С атаманами. Далеко некоторые ходили – до Хвалынского моря, и к мадьярскому королю нанимались в дружину, и в Царьград. Самый ловкий, конечно, ватаман Плоскиня. Эх, лихой! Только мне к нему пути теперь нет. Коли поймает – шкуру с живого спустит.
Хорь погрустнел. И наотрез отказался рассказывать дальше. Только заметил загадочно:
– Знали бы вы, братья, с кем один хлеб ломаете. Я, может, бека богаче. А то и самого Котяна. Но приходится на голой земле спать, небом укрываться, эх!
Нападающие схлынули. Прятались за прибрежным кустарником, кричали гортанно. Капитан Асс вынул магазин из «макарова», покачал головой. Наудачу потрогал покалеченный знак «Гвардия» на груди.
– Всё, кирдык. Один патрон. Говорил тебе, Дырыч: не хрен по уткам было палить.
– А жрали бы мы что? – справедливо заметил лейтенант Дыров. – И так почти неделю на том мясе продержались.
– Надо было этим.
Николай потряс самодельным копьём с привязанным к концу ножом.
– Тю, тоже мне, Шварценеггер. И палку бы утопили, и без жратвы остались. Дай, рану посмотрю.
Взводный пощупал черенок стрелы, застрявшей у ротного в плече. Асс поморщился:
– Хватит шерудить. Больно.
– Кремневый наконечник, – заметил Дыров, – дикари, твою мать. Э, что это там?
– Где? – вскинулся капитан и заорал от боли: Дырыч вырвал стрелу, пока друг отвлёкся.
– Всё, всё уже. Сейчас перебинтую, у меня ещё обрывок майки остался.
Месяц назад офицеры парашютно-десантной роты попали в грозу, возвращаясь в расположение части. Потом была древняя каменная «баба», странный полёт через трубу в ледяных сполохах и абсолютно дикая, пустая степь – без малейшего следа шахтёрского посёлка, палаточного лагеря десантуры и вообще каких-либо признаков цивилизации.
Делать нечего – побрели на запад, к Днепру. Через обмелевшие от жары речушки переправлялись вброд или вплавь на сделанных из камыша вязанках. Били самодельным копьём рыбу, охотились на уток, бездарно просадив половину боезапаса. Поначалу очень не хватало соли, но голод – не тётка. Привыкли.
Асс пресекал любые попытки Дырова порассуждать на тему, куда это они попали. И как. И, главное – зачем?
– Сейчас задача – выжить, лейтенант. Это пусть гражданские думают. А мы должны действовать. До людей доберёмся – выясним, что тут за апокалипсис после будущей ядерной войны, и почему самолёты не летают и машины не ездят.
– А может, мы в прошлое попали? – возражал Дырыч. – Зверя помнишь? Хищника? Точно тебе говорю – леопард. А леопардов тут лет тысячу как уже не было.
Вот, вышли к людям. Увидели с пригорка широкую синюю реку (наверняка Днепр), на берегу – какие-то шалаши, костры. Как дурачки, побежали, бестолково крича.
Аборигены гостям не обрадовались – вскочили на невысоких лохматых лошадок, осыпали градом стрел. Пришлось в соответствии с законами тактики отступить на заросший кустарником берег, где конный противник был лишён главного преимущества – скорости и манёвренности. Спешившиеся туземцы получили отпор из пистолетов, но не бросились наутёк, а отошли на безопасное расстояние и явно замышляли что-то нехорошее.
– Индейцы какие-то, что ли? Не похоже.
Асс разглядывал труп нападавшего. Лицо монгольского типа, кожаный кафтан. На шее – бляха тёмного металла. Оторвал, присмотрелся.
– Ну какие индейцы, Коля? Индейцы в Америке. А это, по всем расчётам – Днепр. Тут разные кочевники жили. Дай, погляжу бляху.
Дыров присвистнул:
– Похоже, тамга. Наверное, хазарский период, а это – кочевники, данники каганата.
– Ты, тля, под умного-то не коси, ты же офицер, – буркнул Асс, – толком объясни – что за народ. Может, договориться сможем.
Потянуло дымом. Кем бы ни был противник по национальности, но рисковать больше он не стал – поджёг прибрежный высохший камыш, чтобы выкурить непрошеных гостей.
– Кирдык, – кашляя, сказал капитан, – сейчас зажарят, как куропаток. В реку надо.
Проплыли, наверное, метров пятьдесят, когда увидели корабль. Красивый, стремительный, равномерно взмахивающий длинными вёслами.
– Викинги, – определил Дырыч, – я такую шлюпку на картинке видел.
Размахивая руками, заорал:
– Эге-гей, Европа! Выручайте!
Дмитрий проснулся с колотящимся сердцем, резко поднялся. Выругался, потёр лоб.