Дмитрий слушал побратима, прикрыв глаза. Вспоминал сладость губ Юлдуз и нежный звон серебряных браслетов…
Славен древний город, украшение русской земли! Брызжет солнечными зайчиками праздничная позолота церковных куполов; крепкие двухэтажные дома сложены из столетнего дуба и гордо глядят на улицу глазами окошек, окружённых весёлыми ресничками резных наличников. Кипит рынок на Подоле – бескрайний, бестолковый, шумный. Всё есть – от редкого зверя верблюда до лукошка новорожденных цыплят, от сарацинских непробиваемых лат ценой в стадо коров до дешёвых колечек из меди.
Инок Варфоломей вызвался сопроводить побратимов и теперь трусил рядом на невысоком флегматичном коньке. Жеребцы франка и его толмача, отъевшиеся на отборном княжеском зерне, сияли сытыми боками, играли под всадниками и фыркали – застоялись в денниках.
Народ пялился на невиданного золотого Кояша, на горделиво восседающего на солнечном жеребце рыжего дылду в новеньком зелёном плаще и сафьяновых сапогах. Дмитрий, одевшись в княжеские подарки, почувствовал себя окончательно вжившимся в это время – без привычной тельняшки и берцев, в одежде без карманов и пуговиц и обуви без не изобретённых ещё шнурков и молний…
У оружейных рядов спешились. Анри восхищённо цокал языком, щупая дорогущие клинки дамасской стали, осторожно трогал украшенные яхонтами и смарагдами персидские кинжалы. Варфоломей, недовольно качая головой (мальчишки!), оттащил побратимов подальше, где убийственным товаром торговали местные кузнецы и оружейники, а цены были не в пример реалистичнее.
Долго подбирали кольчугу – на такого рослого, как Ярилов, это было сделать нелегко. Наконец, нашлась – новенькая, гремящая блестящими ещё кольцами, закрывающая бёдра почти до коленей.
А вот с выбором клинка пришлось труднее. Анри горячо убеждал:
– Брат мой, христианскому воину не пристало позорить крепкую руку легкомысленной саблей! Только меч, даже гарда которого напоминает нам о кресте, на котором распяли сына божьего. Мне приходилось одновременно сражаться с полудюжиной и даже больше сарацин, вооружённых саблями – и что же? Их кости давно выбелены беспощадным палестинским солнцем, а я здесь, силён и готов к новым битвам!
В доказательство своих слов тамплиер выхватил меч и начал легко вращать им – клинок превратился в сияющее кольцо.
Дмитрий усмехнулся:
– Был бы здесь Хорь, он бы рассказал, как разогнал своей сабелькой не полудюжину оборванных сарацин, а половину рыцарей венгерского короля, которые – заметь! – все, как один, были оснащены мечами.
Сказал – и погрустнел. Никаких известий о пропавшем побратиме не было. И где-то в степи сгинул четвёртый друг – Азамат. От кровной четвёрки осталась лишь половина.
Неожиданно в разговор встрял инок Варфоломей:
– Франк дело говорит. Многие переняли у половцев сабельный бой, но истинный русский витязь всё же должен биться мечом.
Ярилов не нашёл, что возразить, и пошёл к рядам, где торговали мечами. Тамплиер принял самое горячее участие: прищуриваясь, приставлял рукоять к щеке и выискивал неровность лезвия; простукивал ногтем металл, ища раковины; размахивал клинками и ругался, недовольный балансом. Наконец, удалось найти подходящий – как раз по длинным рукам Дмитрия, при этом не тяжёлый, с узким лезвием и облегчённый долами. Ярилов покрутил мечом, взмахнул – остался довольным. Анри тут проявил ещё и купеческие наклонности: услышав объявленную оружейником цену, возмутился:
– Ты ничего не попутал, уважаемый? За такие деньги можно купить весь твой прилавок с товаром, тебя и твою жену в придачу!
– Жёнку мою не трожь, фряг, – мрачно заметил киевлянин, – а то я тебе брюхо этим мечом забесплатно распорю.
Тамплиер понял без перевода, вспыхнул и ринулся на деле выяснять, кто кому брюхо распорет – еле растащили спорщиков. Варфоломей ласково сказал оружейнику:
– Сын мой, стяжательство и сребролюбие не украшают истинного христианина. Ибо сказано: легче каравану верблюдов проникнуть сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное. Ты хочешь в царствие небесное, а?
Детина задумчиво поскрёб затылок:
– Оно, конечно, хорошо бы. Только это когда ещё будет? А семью кормить сейчас надо. Вот смотри, монах, – оружейник принялся загибать пальцы, чёрные от навечно въевшейся металлической пыли, – за кузню – плати, за уголь углежогам – плати, подмастерьям жрать надо. А за железо? Железо-то знатное!
– Скажи честно, – вкрадчиво сказал монах, – давно этот меч у тебя продаётся? Он же под длинные руки рассчитан, не всякому годен. Совсем не всякому!
– Это да, – погрустнел киевлянин, – меч-то, твоя правда, под заказ делался. Да сгинул тот заказчик, и рост ему знатный не помог. Многие к мечу приценивались, да никому не подходил. А, была ни была!
Детина хватил шапкой об землю и сам обрадовался избавлению от проблемы:
– Отдам за полцены. Забирайте, пока я добрый!
Тамплиер восхищался благородством, достойным славного рыцаря, а не простого ремесленника; инок ласково тряс бородёнкой и хвалил щедрого оружейника.
А Дмитрий размахивал сияющим клинком, привыкая к мечу, и счастливо улыбался разбегающимся солнечным зайчикам.
Анри откланялся и поехал на фряжский двор, поболтать с купцами-соотечественниками, а Варфоломей пригласил Дмитрия с собой в Лавру.
– Ты, витязь, умом быстр, как сокол небесный, языки заморские и науки превзошёл. Покажу тебе нашу сокровищницу книжную. Мне настоятель доступ разрешил в любое время, бо я для княжеских нужд всякие мудрости ищу, наставления древние.
Киево-Печёрская обитель давно оправилась от разграбления смолянами и половцами в 1203 году, выстроила новые здания взамен сожжённых. Но инок повёл гостя не церковь и не в палаты настоятеля, а в неприметную пристройку, откуда глубоко под землю вела каменная лестница.
Варфоломей ориентировался в темноте, как крот в своей норе. Прикрывая сухой ладошкой огарок свечи, ловко семенил ножками – Дмитрий едва поспевал, то и дело ударяясь головой о низкие потолки и притолоки. Тёр побитые места, боясь ругаться в святом месте.
В хранилище было удивительно уютно. Не тянуло подземельной сыростью, даже холод был свежим, бодрящим. Инок хвалился сокровищами, комментировал – и очень скоро у Ярилова кругом пошла голова. Даже ему, студенту-недоучке, открывалась такая бездна тайн и новых знаний, неизвестных современникам из двадцать первого века, что холодок бежал по позвоночнику…
– Это – Евангелие от Иуды, чтоб ни дна ему, ни покрышки, тьфу. В руки-то брать противно, через тряпицу если только. Но занятно, занятно! Вот «Глубокомыслие» Платона, редкая вещица. Эти папирусы – о том, как Александр Македонский, устав от войн и славы, своих диадохов обманул, притворившись мёртвым, а сам с флотом верного Неарха уплыл в неведомые земли, где краснокожие люди живут. Тут не гляди, новодел. Старцем Нестором всего сто лет назад писана летопись, брехня да ошибки. О, вот интересная вещица! Об основателе государства русского, новгородском отроке Гамлюте. Как он, соблазнив дочь старейшины Гостомысла, бежал от казни на иноземном корабле, как в датских землях бедовал. Доблестью всех местных витязей превзошёл, был королём тамошним отмечен и назван приёмным сыном, принцем датским стал. А потом сей новгородец взял себе более приличное местным обычаям имя Рёрика Ютландского, вернулся с сильным войском в родной город. Гостомысл, конечно, все ему прегрешения простил и любимую дочь в жёны отдал, а оттуда пошла есть русская власть…
Дмитрию казалось, что он спит, а тихим голосом монаха журчит сама Лета…
– Внимаешь мне, витязь?
Ярилов очнулся, кивнул:
– Слушаю.
– Сам почитай, только осторожно.
Дмитрий с благоговением разглаживал хрупкие листы пахучего пергамента, но разбирал греческие и древнерусские буковки с трудом. Горько пожалел, что на практике в архивах в основном балду гонял…
Варфоломей продолжал рассказывать небывалые вещи – про то, как дурного князя-язычника Владимира измученные его непотребствами киевские христиане насильно крестили в Днепре, да чуть при этом не утопили. Как по зову византийского кесаря для участия в первом крестовом походе отправилась сборная дружина лучших русских витязей. Наши богатыри показали свою доблесть на стенах Иерусалима, но потом поссорились с франками и ушли искать легендарную страну царицы Савской, да и сгинули бесследно…
Дмитрий удивлённо крутил головой, переспрашивал, восхищался. Монах довольно заметил:
– Редкий случай, когда обычный витязь так жаден до знаний! У нас-то даже братья-монахи отмахиваются от сих историй, как мерин от оводов. Пойдём, главную реликвию тебе покажу. Знаешь ли, что до Рюрика иные князья правили Киевом?
– Слышал, – кивнул Ярилов, – Аскольд и Дир. Не знаю, на самом деле или легенда такая.
– Верно! Умник ты, толмач, – восхитился Варфоломей, – и самая что ни на есть правда.
Монах повествовал, ведя Дмитрия по очередным тёмным переходам, и его голос отражался от известковых стен.
– …и прибыли сии мужи на корабле с отрядом варяжским, что нанялся служить Киеву дружиной. В отличие от своих товарищей, знали они наш язык и обычаи, любили парную баню и хмельной мёд, и красных дев почитали достойным вниманием. Возлюбили сих двоих варягов жители киевские, избрали среди себя лучших и послали просить: володейте нами и княжьте оба над городом нашим и имением нашим, славные витязи! А прозывали их…
Варфоломей, подчёркивая торжественность момента, остановился и набрал побольше воздуха:
– Да! А прозывали сих достославных мужей, первых князей киевских, так: Копетан Асс Коля и Летенан Дыров, или просто – Аскольд и Дир!
Дмитрий Ярилов, бывший сержант второй парашютно-десантной роты, замер, как ударенный громом. Капитан Асс Коля, он же «Гвардия», он же Аскольд. Лейтенант Дыров, он же Дырыч, он же Дир.
Легендарные киевские князья, которых обманом сверг и убил первый князь русский, Рюрик. И было это за триста с лишним лет до появления самого Ярилова здесь, в древнем Киеве.