Рослый невольник, стоявший рядом с Дмитрием, прошептал:
– Этим повезло, в городе останутся. Я согласен хоть всю жизнь дерьмо на поля таскать, лишь бы не в рудник. Или, не дай бог, к Синим Платкам попасть. Там сразу – погибель.
– Что ещё за платки? – удивился Ярилов.
– Да есть такие, басурмане заморские. Делают вид, что купцы, а на самом деле – разбойники, корабли грабят. Самых здоровых берут, не торгуясь. Рабов на вёсла сажают, всю кровушку с потом выжимают, душегубы. Кормят плохо, что не так – сразу в плети. Два-три плавания, никто больше не выдерживает. Постоянные покупатели тут. О, помяни чёрта, он и выскочит! Идут. Видишь, лица прячут, чтобы никто не узнал.
Невольник забормотал молитву, закрестился. Ссутулил плечи, чтобы казаться ниже.
К толпе уверенно подошли несколько человек в богатой одежде, с дорогими саблями на поясах. Головы замотаны синей тканью, только недобрые глаза поблескивают. Сразу видно – бойцы: походка расслабленная, кошачья. Зеваки расступались, стараясь отодвинуться подальше от опасных гостей: сам собой образовался коридор до помоста. Встали молча, сложив руки на груди.
Перс углядел богатых покупателей, бросился к рабам, шипя на охранников:
– Давай самых здоровых на помост. Ярилу, франка, этих троих ещё. Да живее, живее!
Дмитрий понял, что пропали все надежды попасть к хозяину-раззяве, от которого можно сбежать в первую же ночь. Обречённо поднялся по дощатым ступеням, гремя опостылевшими оковами.
Синие Платки вдруг оживились: стоявший впереди широкоплечий, явно старший, дёрнул высокого соседа за рукав, что-то горячо зашептал тому на ухо. Но высокий, кажется, не слушал предводителя: во все глаза смотрел на сгрудившихся отдельной кучкой пленённых в деревеньке бродников женщин и подростков.
Широкоплечий вышел вперёд, глухо заговорил сквозь платок:
– Эти две орясины, – ткнул пальцем в Ярилова и тамплиера, – почём?
– Отличный выбор, уважаемый, – торопливо заговорил работорговец, – великолепные экземпляры! Сильные, выносливые, каждый стоит двоих. Умелые гребцы.
– Короче, – оборвал главарь Платков, – сколько?
– Пятьдесят монет за двоих, – подобострастно заглядывая в глаза, лебезил краснобородый, – только для вас, доблестный тигр морей, такая низкая цена. А всего за сто монет отдам всех пятерых!
– Тридцать пять. За этих двоих. Моё последнее слово. – Синий Платок говорил отрывисто, будто клинком пластал мясо.
Работорговец сложил ладони, закатил глаза:
– Видит аллах, это недостойная цена для такого роскошного товара! Добавьте хотя бы десять монет.
– Добавлю. Саблей по твоей пустой башке.
Перс испуганно отшатнулся, забормотал:
– Конечно, конечно! Я просто пошутил. Тридцать пять.
Пока перс пересчитывал новенькие золотые кругляши, пробуя каждый на зуб, высокий разбойник что-то шептал на ухо широкоплечего. Главарь кивнул, спросил нарочито лениво у продавца, показав пальцем на жильцов сожжённой Плоскиней деревеньки:
– Вот эта кучка полудохлых баб и зверёнышей. Сколько?
Краснобородый удивлённо отвалил челюсть. Ответил не сразу:
– Несомненно, благородный господин лучше знает, кого ему сажать на вёсла. Тут четырнадцать человек. Всего лишь сто монет за всех.
Широкоплечий крякнул. Помолчал и сказал:
– По рукам. Вот восемь монет задатка, остальное завтра. Не вздумай кого-нибудь продать из них, или твоей рыжей метлой будут давиться рыбы.
Перс испуганно схватился за ухоженную бороду, закивал:
– Да как же можно! Всё будет в лучшем виде, иначе не видать мне ласковых гурий в раю.
Повернулся к примолкшей толпе, крикнул:
– На сегодня торг закончен! Прошу завтра с утра приходить, будет ещё много интересного.
Недовольные покупатели разбредались, удивлённо обсуждая внезапный интерес Синих Платков к женщинам и детям, абсолютно бесполезным в их опасном ремесле.
Главарь ткнул Анри в спину:
– Давай пошевеливайся, увалень заморский. Мы тебя быстро отучим лениться. До нашего постоялого двора тут шагов пятьсот.
Тамплиер сверкнул синими глазами.
– Даже в цепях, отягощающих мои члены, я не перестаю быть шевалье, и не потерплю оскорблений! Вели расковать меня, дай мне меч, и мы посмотрим, кто из нас увалень.
Главарь, однако, не рассердился. Поглядел на Дмитрия. Неожиданно подмигнул и рассмеялся.
Задорно и очень знакомо.
У еврея жизнь – не сахар. А в эпоху перемен – даже не селёдка. Ой-вэй! Когда Котян бежал со своим народом от монгольского гнева за Днепр, Шарукань опустела. Совсем редкими стали купеческие караваны, в шумной когда-то корчме всем известного жидовина Юды было тихо, никто не заказывал кувшинчик пива и не требовал места для ночлега. Вместе с постояльцами исчезли из комнат клопы, а из хозяйского кармана – серебряные монеты.
Юда погрустил да и продал за бесценок корчму, откопал горшочек с накопленным золотом, посадил на телегу разноглазую доченьку Хасю и отправился в Согдею, искать лучшей доли.
Местный кагал, умасленный скромным подношением на нужды синагоги, принял соотечественника благосклонно, помог приобрести таверну у вдовы кривого Джакопо, собравшейся домой, в Венецию. Юда очень быстро сообразил, где можно дёшево купить чуток подкисшее вино, завёл связи на рыбацком рынке и приспособился приходить туда к закрытию, чтобы забрать за бесценок начинающий пованивать улов. Ну, а пиво он всегда умел варить, обходясь минимальным набором – водой да молитвами.
Приходилось спать урывками и насмерть торговаться за каждую медную монетку, зато дело пошло: в таверне постоянно толпились жаждущие матросы купеческих кораблей и скользкие типы с бегающими глазками; по вечерам заглядывали перехватить кувшинчик пива уставшие приказчики с рынка; в специальном помещении для чистой публики солидные купцы неспешно обговаривали сделки. Были и тайные комнаты, которые Юда сдавал в аренду женщинам воздушного поведения. Теперь в тёмных коридорах корчмы можно было встретить мастериц постельных утех с лицами, покрытыми толстым слоем дешёвой пудры: приходилось маскировать шрамы морщин, полученные в тяжких сражениях за платное наслаждение…
Вот и сегодня жидовин встал до рассвета, проводил с поклонами аланских караванщиков, потом поругался с продавцом прогорклой муки и надавал подзатыльников сонному поварёнку:
– Куда ты сыпешь столько муки, или у тебя трясутся руки? Воды побольше, тесто воду любит!
– Хозяин, в прошлый раз вы говорили, что пиво воду любит, – пробурчал мальчишка и получил ещё пару затрещин за болтливость.
Запыхавшийся Юда вышел проветриться за ворота на мощённую булыжником улицу (привратник сразу выкатил колесом чахлую грудь и приобрёл бравый вид). Камень ещё помнил ночную прохладу, здесь было легче дышать, чем в чадной кухне, но солнце уже стремительно карабкалось в зенит и набирало силу. Жидовин разглядел приближающихся Синих Платков, расплылся в счастливой улыбке: постояльцы платили щедро и жили вторую неделю. Широкоплечий главарь ловцов удачи хмыкнул:
– Юда, что ты лыбишься, как кот, сожравший крынку сметаны? Или наконец-то нашёлся достойный жених для твоей Хаси?
– Ай, уважаемый, разве же эти местные шлемазлы могут составить козырной марьяж? Я просто рад видеть такого славного богатыря, чтоб вы были здоровы!
– Вели истопить баню и накрыть стол в задней комнате, да пива и вина не жалей. Только не вздумай притащить, как в прошлый раз, этот поганый уксус, которым можно лечить косоглазие.
– Ой, да уж хватит вспоминать, просто поварёнок перепутал кувшины по глупости.
Вожак Синих Платков не ответил: он внимательно смотрел на вышедшую из корчмы Хасеньку. Девушка удивительно похорошела, щеголяла в новеньких сапожках, а её румяные щёчки были похожи на весенние цветы. Хася посмотрела на разбойников, ойкнула и покраснела ещё больше. Глаза главаря потеплели, и он не сразу услышал, что говорит ему жидовин.
– Таки спрашиваю снова: будете обмывать удачную покупку?
Юда кивнул на двух рослых рабов. Вгляделся и ахнул:
– Господь Саваоф! Это же тот самый рыцарь-франк, а с ним – рыжий витязь, выигравший в честном бою чудесного золотого коня! Но почему они в оковах, словно преступники или рабы, они же ваши…
– Тсс! Тихо, – перебил широкоплечий, оглядываясь по сторонам, – быстро проводи нас внутрь, да зови кузнеца – надо снять цепи.
В тёмном помещении главарь запалил свечу. Торопливо содрал платок с головы, обнажив соломенные волосы. Повернулся к рабам, раскинул руки, чтобы обнять:
– Братишки, вы живы! Господи, как я счастлив!
Анри ахнул, а Димка почувствовал, как комок закупорил горло – перед ними стоял давно пропавший Хорь.
Глава десятая. Не раб, но воин
Нет большего наслаждения, чем после жаркой бани смаковать холодное вино, чувствуя, как каждая клеточка избитого, усталого тела пищит от удовольствия. Сняты осточертевшие оковы; брадобрей подстриг бороды и волосы, наложил чудодейственную прохладную мазь на раны и кровоподтёки. Откинувшись на прохладную глиняную стену, слушать рассказ исчезнувшего и так вовремя появившегося друга, волшебным образом избавившего тебя от ужасов рабства…
Хорь и десяток бежавших из монгольского войска бродников во главе с Ведмедем смогли добраться до крымской Согдеи, чудом миновав сторожевые заставы. Случайно увидели на рынке старого знакомца – жидовина из Шарукани. Напуганный нежданной встречей, Юда пробормотал:
– Таки вы нынче главная знаменитость, богатырь Хорь! Такое счастье, что уж не знаю, как вы теперь его унесёте.
– Темнишь, жидовин. В каком смысле? – удивился бродник.
– В самом таком смысле, что уже три дня глашатаи на всех рынках Согдеи кричат о вас и ваших спутниках, будто их разыскивают эти самые монголы. Но что-то подсказывает старому Юде: не для того, чтобы угостить варёной бараньей головой, а вовсе наоборот, чтобы оттяпать головы вам.
Жидовин спрятал беглецов и подсказал Хорю притвориться Синими Платками – и лица можно закрыть, и любопытных отвадить. А о первоначальном плане – наняться охранниками к купцам – пришлось забыть. Какие теперь охранники из преступников, которых повсюду разыскивают?