Хозяин сарашей бросил обломок с окровавленным наконечником под ноги. Окунул в пахучий горшок тряпицу, прижал к ране. Забормотал что-то неразборчиво.
Бродник вздохнул, закатил глаза, вытянулся. Ярилов бросился к побратиму:
– Что ты натворил, колдун?! Хорь! Брат, открой глаза!
Волхв буркнул:
– Спит он. До завтра не проснётся. У него ещё ребро поломано и бок изорван. Не мешай мне, руска.
Дмитрий наклонился, услышал спокойное дыхание бродника. Не препятствовал, когда уносили раненого в землянку. Спросил Хозяина:
– Где остальные?
Волхв вздохнул:
– Всего двое вернулись – твой один и наш один. Ему тоже досталось от монголов, но он в сознании. Сейчас позову.
Дмитрий выслушал рассказ сараша. Скрипнул зубами, пошёл на берег озера – и там уже дал себе волю: ругал себя такими словами, которые и капитан Асс редко говорил. Клял за то, что отпустил побратимов одних. Погубил и сарашей, и тамплиера. И княжну Анастасию – девчонку, вообразившую себя девой-воительницей…
До первой деревни побратимы добрались быстро – сараши вели кратчайшим путём, шли ходко. Там и узнали последние новости.
С востока пришло к столичному городу большое войско, несколько сотен конных. Невиданных раньше, говоривших на незнакомом языке. Святополк новых захватчиков испугался, ворота Добриша открыл без сопротивления. Монгольского тысячника встретил, стоя на коленях, признавая власть над собой. Кочевники с помощью предателей сначала разграбили торговые ряды и церкви, обложили горожан тяжкой данью. Потом бросились жечь ближние и дальние деревни…
Кто-то успел сбежать в лес, унося на руках младенцев, угоняя скотину. Кто-то попытался сопротивляться, и был убит. Избы и посевы горели по всей Добрищевне. Бродник хотел сразу вернуться, чтобы обсудить с Дмитрием страшное известие. Но Антон уговорил добраться до соседнего, крупного села, куда монголы ещё не наведывались, чтобы начать сбор ополчения. Там маленький отряд и попал в засаду…
Отбивались храбро, положив немало врагов. Антон расстрелял весь колчан и бросился на кочевников с одним ножом. Франк рубился, рыча львом, пока ржавый меч не переломился. Тамплиера сбили с ног, связали. И его, и юношу-библиотекаря увели в Добриш вместе с другими пленными русичами, которых – сотни…
Хорь и последний оставшийся в живых сараш смогли отбиться, ушли в лес. Истекая кровью, преодолели обратный путь через трясину.
Вот такие дела. Монголы добрались и до этих глухих мест. А Добриш теперь охраняет вражеский гарнизон в полтысячи бойцов – и монгольских, и предателей – святополчан.
У врага силы утроились, а у Дмитрия – помощников вполовину стало меньше. Задача штурма неимоверно усложнилась: теперь надо как-то вытаскивать из плена Анри и Анастасию.
Если они ещё живы, конечно.
Из мрачных раздумий Дмитрия вернул сарашонок:
– Идём, руска. Хозяин зовёт.
Когда подходили к селению, ветер переменился, и в ноздри нестерпимо ударило вонью – пахло чем-то гниющим, да вдобавок с резкой примесью аммиака.
Ярилов закашлялся, вытер заслезившиеся глаза:
– Господи, чем так несёт?
– А, это поганица, – мальчишка даже не поморщился, – всякую дрянь стаскивают: дерьмо, звериную требуху, ботву, золу. И старшие мочиться туда велят.
– Зачем?
– Так для огорода же, – удивился сарашонок, – чтобы росло лучше. Потом на грядки относят.
Дмитрий, прикрывая рот рукавом, вошёл в землянку. Волхв возился в полутьме: чадящая плошка едва освещала деревянные полки с горшками, сухие вязанки травы под низким потолком, стонущую женщину на лавке.
Хозяин кивнул русичу:
– Садись. Я скоро закончу.
Велел соплеменнице, нестарой ещё, задрать рубаху – Дмитрий прикрыл глаза, чтобы не пялиться на обнажённое тело, на тяжёлые груди с черносливами сосков.
Волхв достал с полки горшок, снял крышку – запахло серой. Вытащил кусок жёлтого, похожего на мыло, вещества, начал смазывать сочащиеся сукровицей язвы. Женщина притихла.
Колдун закончил процедуру, отпустил страдалицу. Повернулся к Ярилову:
– Ну что, привели тебя огни, куда надо? Я знал, что ты догадаешься за ними пойти.
Дмитрий ответил неуверенно:
– Не знаю. Привиделось многое, но не всё понял. Да и верить ли…
Волхв подошёл, ухватил за запястье. Поглядел на браслет, довольно поцокал языком:
– Конечно, верить. Полюбил тебя Курат. Значит, всё хорошо будет. Придумал уже, как Добриш брать?
– Да какой тут… Погоди, дедушка.
Дмитрий аж вспотел от неожиданной мысли:
– Скажи, ты женщину смазывал. Жёлтым таким. Это сера?
– Жёлтая земля. Самородная, от кожных болезней помогает, и кровь шибче бежит по жилам. Хорошее зелье, природное…
Ярилов не дослушал – нетерпеливо схватил посудину, понюхал. Потрогал пальцем слоистый кусок с жирным блеском.
Старец недовольно крякнул, отобрал горшок, прикрыл крышкой.
– Ишь ты, любопытный. Не хватай, чего не велено. А то недолго и без пальцев…
– Подожди, дедушка. А эта… Поганица, да. Давно тут у вас?
– Так всегда, – удивился волхв, – как одну яму заполним – следующую начинаем.
– Значит, селитру из неё добыть можно?
– Какую такую селитру? Яму поганую, бывает, селитряницей называют, да. А добыть можно из неё емчугу. Только возиться долго: промывать, да щёлок выпаривать, да остужать. Сейчас покажу. Где же была у меня…
Хозяин, гремя горшками, принюхивался к содержимому. Нашёл, протянул на ладони десяток крупных шестигранных кристаллов:
– Вот она, емчуга-то.
Димка впервые за долгое время счастливо рассмеялся:
– Емчуга так емчуга, дедушка. Значит, есть у меня «Змей Горыныч». Будет чем монголам пятки подпалить.
Глава тринадцатая. Штурм
Если вы в детстве не пробовали изобрести порох – значит, детства у вас и не было. Кто-то ограничивался тем, что тщательно обдирал спичечные головки. Кто-то мастерил бомбочки из магниевого порошка, а самые нелюбопытные дербанили патроны из отцовских охотничьих запасов.
Приятель Ярилова Сёмка Глезерман подошёл к делу ответственно, как и положено вундеркинду (после школы Семён стал студентом химфака, уже на втором курсе победил в каком-то международном конкурсе и уехал доучиваться в Германию). Серу и древесный уголь добыть было несложно, а вот с селитрой пришлось нелегко. Глезерман вообще требовал чистоты эксперимента и мечтал обнаружить где-нибудь в Ленинградской области пещеру с вековыми залежами помёта летучих мышей или, в крайнем случае, забытый скотомогильник.
– Понимаешь, Димка, – объяснял будущий Менделеев, – органические отходы разлагаются и выделяют аммиак, а потом нитратные бактерии начинают производить азотную кислоту. Кислота вступает в реакцию с минеральными основаниями, и – хопа! – получаем калиевую селитру всего-то через три года гниения. Правда, там ещё промывать и выпаривать, но это ерунда, дело техники.
Ярилову ковыряться в смердящих отбросах страсть как не хотелось, однако дружба есть дружба. Пришлось согласиться искать жуткую мышиную пещеру или, что ещё страшнее, кладбище домашних животных.
Но с этими экзотическими объектами в окрестностях летнего лагеря «Зеркальный», куда дедушка достал путёвки, было напряжённо. Имелись в наличии только банальные озёра с лягушками да заброшенные окопы. И даже в найденном Димкой и Сёмкой обвалившемся блиндаже глупые летучие мыши почему-то жить отказывались…
Пришлось ждать сентября, чтобы попробовать раздобыть селитру в школьном химклассе или в интернет-магазине («Профанация, – презрительно бормотал Глезерман, – лучше, конечно, натуральный продукт – из гнивших года три человеческих трупов!»). Но вместе с дождями пришёл учебный год, и друзьям стало не до пороха – Димка увлёкся «ДОТой», а Сёмка начал мастерить адронный коллайдер в отцовском гараже…
И вот теперь детское несостоявшееся приключение выручило. Пока одна бригада сарашей, ругаясь, выпаривала чудовищно воняющую «гнилую землю» в медном котле, вторая ушла добывать самородную серу в известном Хозяину месте. С древесным углём было проще всего – кузнец выделил целый мешок.
Ярилов тем временем в сопровождении лучших охотников, не зная отдыха, метался по округе – налаживал связи с окрестными деревнями и ходил на рекогносцировку к стенам города.
Дмитрий очень торопился: по слухам, монголы в ближайшее время собирались отправить в Согдею первый караван с пленными. И этот путь смогут пройти далеко не все.
Уж кому это знать, как не бывшему рабу, а ныне – князю Добриша.
Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.
г. Баден-Баден, 19 сентября 1924 года
…было моё удивление, когда я наконец узнал, к то этот таинственный покровитель, оплативший лечение у херра Думкопфа. Должен заметить, что сей весьма известный в Германии эскулап не отходил от меня ни на шаг, отказываясь от прочей практики – значит, его услуги оценивались щедро. Да и проживание в одном из лучших пансионатов швабского городишки с дурацким двойным названием (будто специально – для нездоровых и престарелых, не способных расслышать с первого раза) стоило немало.
Да-да, им оказался тот самый Левинзон. Свою кожанку он сменил на английский клетчатый пиджак, а хромовые сапоги – на ботинки с гетрами, выглядя этаким южноевропейским туристом, жгучим испанцем либо итальянцем. И только правая рука выдавала, стремясь инстинктивно хлопнуть по несуществующей кобуре увесистого маузера.
Признаюсь, я был скорее растерян, чем разгневан – никак не ожидал встретить старого знакомца здесь, посреди Германии. Первая мысль, которая у меня мелькнула: Левинзон рассорился со своими дружками-большевиками и сбежал в Европу, прихватив часть награбленного. Иначе откуда у него средства для хорошей жизни, да и для оплаты моего лечения? Одно оставалось неясным: почему эта внезапная забота о моей скромной персоне? Ведь расстались мы совсем не дружески. Помнится, я весьма неинтеллигентно огрел его грязным графином по голове.