Приобщены к делу № 467/оэ о подрывной деятельности тайной организации «хроналексов», особая папка.
Фигурант Марк Левинзон бесследно исчез на перегоне Тверь – Москва, гражданин Ярилов сообщить ничего конкретного по этому вопросу не смог.
Особый уполномоченный ОГПУ
при Совнаркоме СССР
Матвей Рожнов (подпись)
26 сентября 1924 года.
В связи с выделением дела Ярилова А. К., бывшего деникинского офицера, в отдельное производство по статье 58-й УК РСФСР (контрреволюционная деятельность) документы принял:
Следователь прокуратуры г. Москвы
Наркомюста РСФСР
Семён Зускин (подпись)
03 ноября 1924 года.
В связи с реабилитацией осужденного Ярилова А. К. изъято из архивного хранения 26 января 1992 года.
Документ получил: проф., д-р ист. наук Ярилов К. А.(подпись).
Слабый ветер колыхал полог белого царского шатра. Приносил запахи близкой осени: перезревших яблок, прелых листьев, хрустальной прозрачности воздуха.
Габдулле уже немало лет: внуки стали батырами, правнуки сказали первые слова. Осень приходит в жизнь мужчины неизбежно; уже не радует и даже раздражает яркая красота юных наложниц, щебечущих глупости и лгущих о любви; уже тихая нежность верной старшей жены дороже огненных вспышек редкой страсти…
Царь Великого Булгара задремал прямо во время совета сардаров, что с ним случалось всё чаще. Везирь остановил доклад командира башкирского алая, сделал знак. Военачальники встали и покинули шатёр, стараясь не шуметь.
Приснилось ему, как почти полвека тому назад ходил в Дешт-и Кипчак по просьбе хана Кончака, помогал ему в войне против урусов. И как хитрый Кончак, не желая ссориться с крященами, отпустил из плена князя урусов Игоря, соврав, что тот бежал. А брат князя Игоря остался у кыпчаков, влюбившись в половчанку…
Габдулла улыбался во сне, радуясь чужой юной глупости. Потом он видел, как отец доит рыжую кобылицу. Подаёт ему чашу и говорит: «Пей, сын. Это – белая кровь твоей родины, Великого Булгара».
Везирь потряс за плечо. Сказал виновато:
– Важные вести, царь. Бек города урусов Добриша просит о встрече.
Габдулла будто и не спал – встал легко, как в молодости. Омыл лицо родниковой водой из серебряной чаши. Вышел из шатра.
Русский князь царю сразу понравился. Димитрий, или Иджим по-булгарски, был высоким и красноволосым; большой лоб означал ум, твёрдые черты лица – волю, а ранние морщинки – совесть.
Крящен поклонился и заговорил; стоявший рядом плечистый беловолосый толмач перевёл:
– Пусть Всевышний продлит радость твоей многолетней жизни, каждое новое мгновение которой всё дороже.
Габдулла оценил мудрость этих слов и пригласил Димитрия в шатёр, велел принести угощения. Благосклонно принял скромные дары: серебро, меха и странную золотую пластину.
– Это – знак власти, пайцза монгольского тысячника Цырена, великий царь, – пояснил урус, – он вторгся в мои земли и был уничтожен. Тогда же я захватил в плен многих его воинов. Оказалось, что среди них – посольство к тебе, отправленное от военачальника монголов Субэдея-багатура. В нашей стране все знают о твоих неисчислимых достоинствах, царь Габдулла; поэтому я не стал убивать этих людей, а привёз к тебе, чтобы ты сам принял мудрое решение об их судьбе.
Вперёд вышел синеглазый мусульманин с орлиным носом и аккуратной бородой, подстриженной по сирийской моде. Он заговорил по-арабски со странным акцентом; впрочем, многие народы употребляют язык истинного Бога, и каждый вносит свои особенности.
– Волею Милосердного, я служу писарем и толмачом у туменбаши монгольских войск Субэдея. Он велел доставить тебе письмо, великий царь. Видит Пророк (мир ему), что сердце моё сжималось от гнева, глаза отказывались видеть, а руки дрожали, когда я писал гнусности под диктовку этого дикаря и язычника, лишь по попустительству Всемогущего одержавшего столько побед над разными народами, в том числе и правоверными. В мире исповедующих истинную веру известно, насколько ты праведен, Габдулла; как могуч Великий Булгар и как мудр его правитель. Поэтому я хотел сжечь поносное письмо и лишить себя жизни, чтобы избежать необходимости оскорбить тебя; но мудрый бек урусов Димитрий отговорил меня, объяснив: лишь истина угодна Богу, а ложь и незнание оскорбляют достойных. Поэтому я был обязан явиться к тебе, о Габдулла, верный слуга Пророка (мир ему) и исполнить свой горький долг, но избавь меня от греха и не вели читать вслух это послание, написанное не чернилами, но жидким дерьмом шайтана…
Хорь наклонился к Ярилову и прошептал:
– Во Анрюха даёт! Шпарит – не остановить.
– А то, – усмехнулся Дмитрий, – зря я, что ли, заставлял его текст речи наизусть зубрить две ночи подряд.
Габдулла одобрительно кивнул и протянул руку:
– Передай мне этот свиток, друг мой. Ты сделал всё правильно, а уж я решу, как поступить дальше.
Посмотрел на пергамент, разглядел печать монгольского темника и написанное арабской вязью имя Чингисхана по углам, тем убедившись в подлинности. Прочитал лишь одно предложение: «Я, истинный властитель Земли, предписываю выделить все твои войска в моё распоряжение для нападения на страну Русь, разрушить мечети, и отдать всё золото Булгара, и все табуны лёгконогих коней, и крепких юношей, и прекрасных девушек…»
Поморщился, передал свиток слуге.
– Брось его в очаг. Пачкать глаза этой грязью – всё равно что купать бессмертную душу в поганой яме.
Подошёл везирь, прошептал на ухо:
– Мы проверили. Это действительно бек Добриша Димитрий, он же – Солнечный Витязь. Проявил необычайную храбрость в битве на Калке, единственный из урусов дал отпор монголам, а недавно разгромил их в своём улусе и освободил город. Знающие говорят: Все милостивый поцеловал его в лоб и наградил многими знаниями и воинской мудростью, хотя он и крящен.
Царь Габдулла выслушал. Огладил седую бороду. Улыбнулся и сказал Дмитрию:
– Ты брат мне, урус. И оказал великую услугу. Чего ты хочешь в награду: золота? Табун быстрых коней? Может, ласковых наложниц?
Дмитрий выдохнул, украдкой тронул подаренный княжной образок. Поклонился и сказал:
– Для меня единственная награда – в союзе с тобой наказать монгольских наглецов за оскорбление великого царя Булгара. Разреши мне изложить план войны, который позволит разгромить дикарские полчища.
Габдулла кивнул, соглашаясь.
Дмитрий подумал: «Неужели получилось? Настенька бы порадовалась за меня».
Сердце вдруг сжало тревогой. Как там Добриш? Как там любимая?
– Посланник Азамата поведал: в отряде бродников больше тысячи всадников. Умелых и знаменитых злодеяниями. А я-то думала, что Добриш уже испил свою чашу напастей.
Анастасия не подавала виду, но от Хозяина сарашей не укрылись ни тёмные круги под глазами, ни искусанные губы. Улыбнулся, сказал спокойно:
– Не горюй, княжна, справимся. Пусть Димитрий там большие дела решает, а мы уж здесь с малыми как-нибудь сами разберёмся.
– Да какие они «малые»! – Анастасия не удержалась, повысила голос. – У тебя, старик, почти воинов не осталось – все мужчины с дружиной ушли. Я приказала ополчению собираться, и город готовить к обороне. Добриш мы, наверное, отстоим. А деревням опять гореть? Только-только начали оправляться от монгольских иродов да святополковых иуд. А тут – новая напасть! Ведь и верой, и языком бродники – как мы, а на самом деле – слуги сатаны.
Волхв положил шершавую ладонь на горячий лоб княжны, заговорил тихо:
– Что вера и язык, коли душа сгнила? Не переживай, не пропустим к городу врагов. У сарашей не только мужи владеют оружием – и подростки, и женщины с луками не расстаются. Всё будет хорошо, дочь славного Тимофея.
Княжна обмякла, села на лавку. Порозовели щёки, длинные ресницы сложились, как крылья бабочки.
Уходя, волхв сказал:
– И не волнуйся лишний раз, будущему ребёнку повредишь. Плод ведь всё то же самое чувствует, что и мать.
Анастасия, не открывая глаз, улыбнулась. Подумала: «И откуда он всё знает, старый?»
Хозяин вышел на крыльцо княжеских палат – двое сопровождающих воинов вскочили на ноги, подтянулись. Кивнул: пошли, мол.
Шагали по городу, оживающему после боёв – где расчищали пожарище, где уже новые избы ставили, весело покрикивая. Когда проходили через рынок, охранники-сараши надули щёки, поправили доспехи из осетровых спин и берестяные колчаны, выпятили грудь, чтобы все видели: славные бойцы-болотники идут, спасители Добриша.
– Ишь, красавцы, – усмехнулась румяная торговка рыбой, уперевшая красные руки в толстые бока, – конопушек на роже, что дыр в решете. А туда же – на красных девок заглядываются!
– Не на тебя же им заглядываться, толстомясая, – едко заметил бортник, продающий мёд, – и доблесть мужская – она ведь не на лице обретается, а совсем-совсем в другом месте.
– Тьфу, охальник, – покраснела торговка ещё больше, стала похожей на разваренную свёклу.
– Да я про колчаны со стрелами да ножны с сабельками. А ты про что подумала, старая? – захохотал бортник.
Торговка замахнулась было попавшим под руку сонным лещём, чтобы огреть балагура; но вдруг ойкнула и спряталась бортнику за спину – меж рядами важно шёл сарашский волхв: борода седая, глаза белые, одёжа из рыбьей кожи, а к ней всякая дрянь подвешена – лягушачьи лапки да змеиные шкурки, вороньи крылья да пучки колдовских трав. Страх один!
Вышли из городских ворот; стражники из ополченцев уважительно попрощались.
Когда углубились в болото, Хозяин отпустил каравшей:
– Идите, у меня ещё дела.
Волхв долго подбирал подходящий камыш. Слушал, как шелестит ветер сухими стеблями. Наконец, выбрал. Срезал, вычистил мякоть, проделал дырочки. Выдул простую мелодию, остался довольным.
Сел на сухую кочку, лицом к трясине. Попросил:
– Отец наш, справедливый Курат, ты один знаешь, где кончается добро и начинается зло, и есть ли разница между честной схваткой и подлым убийством. Если мы правы – пришли малых детей своих, помоги одолеть врага.