- Я не знаю, княжич, где он ныне стоит, и дозор должен нам сообщить об этом. Но если гунны объявятся на Роси, а мы загодя не соберём рать, беда нам будет! - и, подумав, добавил: - И не помешало бы послать гонцов к тиверцам, бужанам, волынянам, древлянам и северянам. Объединить все наши силы - тогда гунны не будут страшны!
- Говоришь так, будто легко и просто это сделать. - Чёрный Вепрь вызывающе посмотрел на гостей.
Тур удивлённо пожал плечами и умолк. Сыны его насупились.
Но тут в разговор включился княжич Радогаст:
- Мне думается, что весть, привезённая русами, такая важная, что нельзя терять времени!… Надо ли сейчас же наряжать гонцов чтобы собирался полк, как предлагает старейшина, не знаю. Нужно подумать. А вот дозор в поле направим немедля! И всех полян оповестим об угрозе… Всего лишь два десятка лет минуло, как мы освободились от владычества гуннов. Как бы, захватив врасплох, они не запрягли нас в ярмо опять. Нельзя ждать, пока на нас нападут! Нужно первыми ударить!
Чёрный Вепрь хрипло рассмеялся.
- Ха-ха-ха, мой брат страх какой воитель!… А с какими силами идти?… Уличи, уж верно, воинов имели не меньше, чем у нас. Известно ведь, какое это многолюдное племя. А где они теперь? Разбрелись по степи, и многие легли костьми, а сам князь Добромир тоже собирается к пращурам…
- Что же ты предлагаешь? Никак не могу понять тебя! - не на шутку рассердился Радогаст. - То не веришь, что гунны близко, то сомневаешься: звать ли на помощь соседей, то не хочешь посылать дозор в степь… Что же, по-твоему, надо делать?
- Слать послов к Эрнаку!
- Что-о?
- Да-да, послать гонца к Эрнаку! - повторил твёрдо Чёрный Вепрь, - И заверить его, что мы, как и при Аттиле, будем покорны гуннам и станем исправно выплачивать дань!…
- У тебя, Вепрь, боги отняли разум! - Радогаст вскочил с лавки. - В тебе заговорила кровь гуннов!… Значит, тебе захотелось покориться Эрнаку? Ну и покоряйся, но один! А мы останемся вольными людьми!
Чёрный Вепрь озлился. Он тоже вмиг оказался на ногах и, как молодой задиристый петух, встал супротив брата. Чёрный чуб его топорщился, широкие ноздри дрожали и раздувались, а в глазах сверкали злые огоньки.
- Да, я гунн! Я внук великого Аттилы! Во мне звучит, как ты вспомнил, кровь гуннов! - слова его вылетали, как камни из пращи. - Ну, и что?… Разве я в то же время не княжич полян? Разве у меня сердце станет меньше болеть, если прольётся больше крови полян, чем гуннов?… Мне жаль и ту и другую… Вот почему мне хочется мирно договориться со своим вуйком Эрнаком, чтобы поляне мирно, спокойно жили на своих местах!
- И платили дань?
- Лучше тяжёлая дань, чем лёгкая смерть!… Кроме того, никто сейчас не может сказать, какой будет дань… Потому и думаю, следует договориться с Эрнаком. Может, он вовсе не имеет намерения нападать на нас, а может, удовольствуется нашими заверениями, что мы, как и при Аттиле, войдём в союз с гуннами.
- Ни за что! Только не в союз с ними! Ты не ведаешь, что говоришь, Вепрь! - гневно воскликнул Радогаст и сжал перед своим лицом кулаки, как бы защищаясь от брата.
Ссора, внезапно вспыхнувшая между княжичами, несказанно поразила Тура и его сыновей. Удивление, замешательство, боль и гнев попеременно отражались на их лицах. Было очевидно, что братьев от решительных действий друг против друга сдерживает лишь присутствие их старого отца. А с его смертью между ними разгорится откровенная вражда. Что тогда станет с полянами?
Ссору прекратил князь.
- Будет вам! - повысил он голос. - Наслушался вашего крика, теперь слушайте меня! Думаю, пока гунны не перешли Тикач, нам нечего бояться их нападения. А чтобы не захватили нас врасплох, пошлём в степь дозорных. Пускай отроки разомнут коней да постреляют малость дичи…
- Изволь, отче, - враз умолкнув, склонили головы оба княжича.
- Завтра хорошенько расспросите гунна, чтобы поведал всё что знает… А знает он, по всему видать, больше, чем говорит… Будет упорствовать и дале - на кол его! Но, думаю, заговорит… Тогда выведайте всё: и сколько войска у Эрнака, и какие умыслы у него, и что творится в степи…
- Изволь, отче, - снова покорно откликнулись княжичи.
Князь Божедар обернулся к Туру.
- Благодарствую, друже, за важную весть. И за то, что своих молодцев привёл ко мне… И мои к тебе тоже вскоре прибудут… Примешь гостей?
- А как же - приму, - приложил руку к груди старейшина. - Пусть приезжают - всем, что имею, попотчую. На Купайла пусть приезжают, буду ждать…
Князь улыбнулся.
- Вот и добро, что на Купайла… Может, Чёрный Вепрь из вашего рода выберет себе дивчину да и привезёт мне невестку?… Слыхивал я, что у тебя, Тур, кроме сынов, ещё и дочка есть, - так почему бы нам не породниться? Я буду рад, если оженишь у себя этого забияку, а то совсем от рук отбивается хлопец!…
- И я рад буду стать родней тебе, князь, - ответил Тур. - Моя доченька Лыбедь - славная девица: на весь род - красавица…
- Слышишь, Веприк? - Князь медленно поднял морщинистую высохшую руку и похлопал сына по предплечью. - Привезёшь мне невестку?… Привези: хочу перед смертью её увидать…
- Как велишь, отче, - покорно склонил голову Чёрный Вепрь. - Если дивчина хороша, почему бы не привезти…
- Вот и ладно, - обрадовался князь. - Договорились… А теперь - на учту[18]! Солнце к заходу - вечерять пора…
Учту князь Божедар велел проводить не в жилище, а на вершине Родня, поросшей мягкой зелёной травкой.
Здесь было просторно и привольно. С трёх сторон - отвесные кручи. Влезут под ними - густые заросли леса. Ошую[19], на восход солнца, раскинулся Днепр-Славута, а за ним, на той стороне, - бесконечные луга, зелёные боры и голубая даль. Одесную - струится, вливаясь в Днепр, спокойная серебристая Рось. И тёплое ласковое солнце щедро поливает эту немыслимую красу своими живительными лучами.
Женщины рода и отроки расстелили на холме пёстрый ромейский ковёр, привезённый князем в молодости из похода. На большом оловянном блюде, добытом в далёкой Галлии, принесли жареное баранье мясо, в глубоких глиняных мисках - холодную юшку из судака и стерляди, на деревянных досках-тацях - свежий, ещё тёплый хлеб, а в корчагах[20] - медовую сыту. Для неё были поданы тоже ромейские серебряные кубки.
Когда все разместились на ковре, княжич Радогаст по молчаливому знаку отца, наполнил кубки сытою. Князь поднял свой кубок вверх, повернулся лицом к соседней вершине, той что пониже, где стояли идолы Световида и Рода - покровителей княжеского племени и торжественно произнёс:
- О великий и всемогущий Даждьбог! Ты - властелин неба и земли, ты повелеваешь огнём и громом, в руках твоих жизнь зверей и птиц, людей и целых племён! Молим тебя, защити нас от злых духов и нечистых сил, от чёрного мора, от липкой лихоманки-трясучки, от всяческой напасти и недоброго наговора, а паче всего - от кровожадного племени гуннов! Молим тебя, всемогущий! И тебя молим, Род, защитник наш, и приносим требу!
С последними словами он плеснул из кубка в сторону идолов немного сыты. Потом взял кусок мяса и ломоть хлеба, бросил в обрыв.
- Примите, боги, треба!
- Все проделали то же самое и только затем выпили сыту и начали есть. Беседа не клеилась. Старый больной князь утомился, а Тур с сынами ещё не опомнились после спора княжичей. Ели молча и быстро - чтобы только насытиться.
Солнце медленно опускалось за тёмный лес, и от Днепра повеяло вечерней прохладой.
Кий сидел напротив Чёрного Вепря и незаметно наблюдал за ним.
Одногодок, похоже. Лет двадцать - не более. Невысокого роста, широкий в плечах. Крепко посаженная на плотной шее круглая голова с копной лоснящихся черных волос. Из-под густых тёмных бровей выглядывают быстрые и жаркие, как огонь, глаза. Можно бы назвать его даже красивым, если б не диковатый, хищный оскал белых зубов да не маленький, чуть приплюснутый нос.
На кого он похож? На отца? Нет. На брата. Тоже нет. Значит, на мать?
Кий знал, что у князя было много сыновей. Но два или три погибли на поле брани, нескольких ещё строками призвали к себе боги. Остались двое… И такие разные!
Ой, не дружно живут княжичи. Не иначе, чёрная кошка меж ними пробежала. И лихой глаз разъярил их сердца, а Див накликал, напустил беду на обоих. Что станет с родами полян, когда помрёт старый князь?
И вот-вот кто-то из них займёт место Божедара, так как по всему видно, уже не долго отцу их идти по тропе жизни… Кто же? Неужели Чёрный Вепрь?
Кий поймал себя на мысли, что очень ему не хочется, чтобы этот вспыльчивый и заносчивый отрок вершил когда-нибудь судьбу всего племени… Ишь, чего захотел - гуннам поддаться! Отправить к ним послов! Платить дань! Чего ради? Нет-нет, полянам такой князь вовсе не нужен! Радогаст совсем иной… Разумный, рассудительный, сдержанный и, видимо, твёрдый, решительный…
Поток его мыслей вдруг прервался. К ним приближалась женщина с большой, глубокой миской в руках. Пожилая, лет сорока пяти. Одежда не из грубого полотна, как у прислужниц или рабынь-полонянок. На ней тонкая вышитая сорочка и цветастая плахта. На голове - шёлковый очипок, из-под которого виднелась тугая чёрная коса. К очипку возле ушей прикреплены с каждой стороны по три больших золотых кольца, в такт шагам они тихо позванивали.
Подошла степенно - поклонилась князю.
- Вот, на закуску… Сладенького… Кушайте на здоровье, князь мой милый и гости дорогие! - и поставила на ковёр миску с янтарными сотами, покрытыми каплями свежего ароматного мёда.
Голос её был мягкий и мелодичный, но слегка чувствовался чужой, не как у полян, выговор. Да и она сама совсем не похожа на русоволосых, светлооких полянок - плотная, сильная, с круглым загорелым лицом, смолянисто-чёрной косой и такими же тёмными быстрыми глазами.
«Мать Чёрного Вепря!» - подумал Кий, сразу заметив сходство между этой женщиной и младшим княжичем.