- Будь они неладны. Прах с ними! - сплюнул Тур в сердцах и натянул на себя кобеняк. - Много лиха принесли они нам, а вас оно пусть минует!
АТТИЛА.
Покорив готов и венетов, гунны двинулись на Дунай. Они не торопились. Останавливались надолго там, где рос хороший корм для их лошадей, где водились звери для ловли и вдосталь топлива для бесчисленных костров.
Покорённые племена аланов, готов, венетов словенов, гепидов, даков обеспечивали их хлебом и мясом, одеждой и мехами. Гунны были сыты но горло, пили кумыс - кислое кобылье молоко, плодились, как саранча, и текли на запад: на Днестр, на Прут и на Дунай. Перевалили за Карпатские горы и оказались в прекрасных привольных степях, которые им очень по нраву пришлись, напоминая родные просторы, да ещё превосходя богатством корма для коней и тёплыми, почти бесснежными зимами. В краях тех протекала река Тиса.
Там гунны задержались надолго.
Один за другим сменялись их каганы - Баламбер, Ульдин, Аспар, Роилас, Руа… Было их, пожалуй, больше. Но какая память в силах сохранить их непривычные имена?…
Шло время, каганы менялись, а обычаи племени оставались такими же, как и прежде. Гунны разводили коней, к ним они питали особое пристрастие, жили в кибитках, лакомились распаренной под седлом кониной, заплетали в косички свои, длинные жёсткие волосы… Но любимейшим их занятием были разбой и войны. Нападали они на всех, кто жил поблизости, - на словенов, швабов, моравов, гепидов, даров. Но чаще всего - на ромеев, что называли себя греками и населяли южный берег Дуная до самого тёплого моря.
Как смерч налетали огромной ордой. Убивали людей, сжигали жилища, а скот, зерно и все пожитки и весь скарб забирали себе.
Многие племена, чтобы спасти себя от погибели, сразу признавали их владычество, платили дань и посылали своих отроков в войско гуннов.
Ромеи же, народ могущественный и гордый, не хотели покоряться чужестранцам Или, как они говорили, варварам. Поэтому строили крепости вдоль Дуная, держали там войско. Но всё же, порою, откупались от гуннов золотом, чтобы те не нападали.
Так продолжалось до тех пор, пока каганом не стал Аттила.
У кагана Руа не было сыновей. И после его смерти гуннами начали править два его племянника - Бледа и Аттила, сыновья Мундзука, младшего брата Руа.
Бледа и Аттила были родными по отцу и чужими друг другу по матерям. Но не враждовали, как это часто бывает, и с детства жили в согласии и дружбе.
Мундзук, как и каган Руа, жил уже не как простой гунн - в кибитке, а в большом просторном жилище, как у ромеев. Кроме этих двух сынов однолеток, он имел множество детей. Все они жили в его доме, а Бледа и Аттила всеми верховодили.
И вот однажды Мундзук привёз белокурого, голубоглазого юношу и повёл к жёнам:
- Это - гот, сын Гауденция из Доростола на Дунае, предводителя конного войска ромеев. С Гауденцием мы сотворил мир, а чтобы он с ромейскими федератами[22] не напал на нас внезапно, взяли этого отрока заложником. Несколько лет до этого он жил у князя верных нам восточных готов Алариха, а теперь, когда подрос, мы с каганом Руа решили забрать его к себе, чтобы не сбежал… Кормите его, одевайте, как собственных детей, а Бледа и Аттила пусть его стерегут. Возмужали уже.
И ушёл. Жены одна за другой тоже удалились.
Два подростка-гунна с любопытством рассматривали незнакомца, их ровесника, насупившегося и поглядывающего на них из-под рыжеватых бровей.
- А ты вправду гот? - спросил Аттила - низенький, крепкого сложения отрок с большою головой, широким скуластым лицом и маленькими черными глазками.
- Гот, - ответил незнакомец.
- Как тебя зовут?
- Аэций… А тебя?
- Я - Аттила… А это мой брат Бледа, - низенький показал рукой на такого же чернявого, но ростом повыше, отрока. - Где ты научился говорить по-нашему?
- Я уже пять лет прожил заложником у ваших друзей - остготов, так что было время… Рикс Аларих приставил ко мне старую женщину-гуннку, она и научила меня.
- А из лука стрелять умеешь?
- Умею.
- Думаю, что не так метко, как мы с Бледой… Ну-ка, пойдём во двор - постреляем. - Аттила схватил тул со стрелами и два лука.
Держался он самоуверенно, и в голосе его ощущалась привычка повелевать.
Отроки вышли на подворье. Кинули жребий - кому за кем стрелять. Первому выпало Бледе, за ним - Аттиле, а затем уже Аэцию.
На старом толстом дереве повесили небольшой обруч - цель. Отмерили полсотни шагов.
Бледа надел на левую руку кожаную рукавичку, чтобы тугая тетива не сорвала кожу, наложил стрелу на лук…
Он был стройнее брата и подвижнее. От матери-аланки унаследовал прямой нос и красивые грустные глаза, а ещё - вспыльчивость, нетерпеливость.
Только две его стрелы попали в цель.
Аттила стрелял неспеша и точно: все пять стрел впились в цель.
Он радостно засмеялся и с вызовом протянул лук молодому готу, загодя смакуя свою победу.
- Теперь - ты!
Аэций не торопился. Движения его были спокойны, размеренны. Сначала он осмотрел стрелу - ровная ли, надёжно ли прикреплён наконечник, не нарушено ли оперение. Потом медленно натянул тетиву, долго целился…
Одна вслед другой четыре стрелы попали в цель. И с каждым выстрелом всё больше хмурилось тёмное лицо Аттилы. Ещё один такой же выстрел - и этот жёлтовласый гот сравняется с ним!
Разумеется, никто не ведал, какие мысли роились в голове Аэция, какие чувства бередили его душу. Заметил ли он злобные искры в узких глазах будущего владыки гуннов, а теперь его надсмотрщика? Ощущал ли, какая гроза разразится над ним - попади он в пятый раз?
Должно быть, видел и чувствовал, так как был не по летам разумен и наблюдателен. Длительное пребывание в плену, среди чужих людей, научило его расчётливости и хитрости. А эти свойства, как известно, - оружие слабых, униженных, угнетённых…
Он долго целился - и, наконец, выстрелил.
Пятая стрела свистнула резко, как камча, и впилась в ствол дерева… чуть выше обруча.
Аттила радостно, с облегчением воскликнул:
- Не попал!… Я победил! Я! - и добавил снисходительно: - Но и ты превосходно стреляешь!… Не хотелось бы мне с тобою встретиться с глазу на глаз в бою!
После этого случая Аэций понравился Аттиле и три-четыре года, пока гот жил у гуннов, дружил с ним. Вместе ездили они на ловы, вместе обучались воинскому мастерству, ходили со старшими в походы на словенов или даров, когда те брались за оружие, чтобы освободиться от владычества гуннов.
Аэций - смышлёный отрок, он быстро перенимал всё от гуннов: и обычаи, и речь, и воинское ремесло. Особенно воинское ремесло.
Если бы только Аттила мог провидеть будущее!… Но не ведал он, как и каждый смертный, будущего. И когда настало время Аэцию возвращаться домой, Аттила искренне сожалел об этом…
Прошло много лет. Умер каган Руа. Умер его брат Мундзук. И стали Бледа и Аттила каганами. Ходили с войском в походы, собирали дань с соседних племён… Разрасталась держава гуннов. От далёкого Дона протянулась она до Дуная, и вдоль него - ещё на много дневных переходов. И вместе с этим разрасталась, как опала на дрожжах в кадке, и потаённая вражда меж братьями-каганами. Никто из них не хотел делить власть на двоих, каждый жаждал править только единолично… Бывшая юношеская дружба испарилась, как роса на солнце, и сердца их полнились лютой ненавистью.
Но нелегко было любому из них устранить другого. У каждого имелось войско, свои преданные мужи, которые во всём поддерживали и охраняли их, имелись и свои улусы, в которых жили только преданные им племена.
Кто же кого?
Более коварным и подлым оказался Аттила.
Надумал он заманить брата в западню. Для этого направил он к Бледе посланца: «Собирай, брат, войско - повоюем ромейские города в Иллирике, добудем славу себе, а воинам нашим - богатую добычу!»
Согласился Бледа.
Переправились они через Дунай и обложили город Сингидун. Воевали его неделю, воевали вторую, а взять никак не могли…
Тогда позвал Аттила Бледу на совет, чтобы договориться, как поступить дальше, чтобы взять этот окаянный город.
Приехал Бледа со своими лучшими мужами и вошёл к Аттиле в шатёр. Долго они вдвоём о чём-то говорили - наружу доносились их голоса, слышался приглушенный смех. И подумали спутники Бледы и свита Аттилы, что меж братьями наступили мир и согласие.
А тем временем Аттила, притворяясь радушным хозяином, угощал Бледу наилучшими ромейскими винами и вкусными блюдами. И когда брат сильно опьянел, незаметно всыпал в его бокал яд. Выпил Бледа и… тут же скончался.
Вне шатра никто не подозревал беды.
Но вдруг раздался полный отчаяния крик, откинулся тяжёлый полог намёта - и к встревоженным приближенным выбежал Аттила. Ударяя себя кулаками в грудь, царапая лицо, он кричал:
- О великий Тенгрихан! О народ гуннов! Закатился ясный месяц! Погасло золотое солнце! Умер великий каган Бледа - осиротил войско! Что я скажу, несчастный, его жёнам и детям? Как жить мне дальше без возлюбленного брата и друга, с которым я прошёл рука об руку всю жизнь? О великий Тенгрихан!…
Ошеломлённые лучшие мужи гуннов окаменели. Те, кто сопровождал Бледу не знали, что и подумать. Только что слушали своего повелителя, но внезапно его голос умолк, оборвался. Только трое из них, самых смелых и преданных, выхватили сабли и с криком бросились к Аттиле:
- Предатель!… Ты убил его!
Но не успели они и нескольких шагов ступить, как телохранители Аттилы пронзили их копьями; Другие же спутники Бледы видя, что ему уже ничем не поможешь, а сила на стороне здравствующего кагана, не тронулись с места.
Тогда Аттила подошёл к ним и надел каждому на шею по тяжёлой золотой цепи, какими ромейские императоры награждала своих лучших воителей за храбрость и одержанные ими победы. Затем сказал:
- Моего Брата Бледу призвал к себе великий Тенгрихан! Он теперь счастлив… А вы - живые и должны думать о заботах живых, о ваших жёнах и детях, о ваших племенах и табунах, о новых победах над чужеземцами и с военной добычей. Теперь у гуннов один вождь - Аттила! И он поведет вас в далёкие края, где богатства несчётно, а нетронутые травы для ваших коней высятся до коленей. Там вы найдёте всё - и золото, и одежду, и юных жён, и славу!