- И ты здрав будь, воевода. Садись, в ногах правды нет, - кивнула она на лавку. - Здоров ли княжич Владимир, внук мой?
- Княжич молодой растёт, сил набирается, ратное дело осваивает. Умён он и понятлив… Ему бы только в поле на коне скакать с гриднями! За князем Святославом так и поскакал бы - отчая слава ему спать не даёт…
Владимир доводился Добрыне племянником, и говорил о нём воевода любовно и ласково, стараясь притушить свой могучий бас.
- Не знаю, как там княжич, а тебе не спится - это верно, - шутя погрозила пальцем княгиня. - Покинул бы отрока на меня, старую, и помчался вслед за Святославом, чтоб поратоборствовать с хазарами. Вижу, всё вижу!
- Зачем покидать княжича? - широко улыбнулся Добрыня. - Мы вместе с ним попытали бы ратного счастья. Княжичу - утеха, а я приглядел бы за ним, в трудный час заслонил щитом…
Княгиня нахмурилась:
- Довольно, воевода! Сам знаешь, князь тебе своего сына доверил не затем, чтобы ты с ним из Киева мчался куда глаза глядят. Придёт время - Владимир сам рать поведет на врагов земли Русской. А сейчас сказывай: зачем пришёл? С какой вестью?
Лицо Добрыни стало строгим.
- За Днепром, в одном переходе от Киева, дозорные нашли мёртвого княжьего гонца. В горле - стрела печенежская.
- Какую весть он вёз? Может, с князем беда случилась?
- Не ведаю, княгиня. Гонца обыскали - при нём ничего не нашли, никакой записи. А что в уме держал, то умерло.
Княгиня перевела взгляд с воеводы на окно. Дуб, старый дуб… Неспроста он стал чахнуть. И его тело покрыто ранами, как тело Русской земли, остались в нём памятью давних осад наконечники печенежских, а может, ещё и обрских стрел. Отчего пожелтела листва на старом дубе? Не пришла ли беда на Русскую землю? Ушёл когда-то из Киева князь Игорь, ушёл и не вернулся. Возвратится ли из дальнего похода сын его Святослав?
Добрыня выжидающе смотрел на Ольгу. Его смуглое лицо, обрамлённое русой бородкой, коротко подстриженной на варяжский манер, побледнело. Княгиня догадалась, чего он ждёт от неё.
- Нет, нет, и не думай! Никуда я тебя не отпущу. В Киеве воев мало осталось, а воевод и того меньше. Претич стоит в Чернигове, Блуд в Родне, если печенеги подступят к городу - кто им отпор даст?
Добрыня опустил голову. Рассудок ему говорил, что княгиня права: бросить немногочисленную дружину, оставленную Святославом для охраны Киева, нельзя. А сердце рвалось на простор, в Дикое поле, туда, где идёт сеча с хазарами.
- Твоя правда, княгиня…
- То-то! Может, с нашей дружиной и князем Святославом ничего худого и не случилось, может, добрую весть вёз нам гонец. Но та стрела печенежская - дурная примета. Пока князь воюет с хазарами, как бы печенеги не ударили нам в спину. Стражу удвой, воевода, особенно в ночное время. Вышли ещё дозоры за Днепр и к полудню, за Рось, чтобы ни одна мышь не прошмыгнула.
- Всё исполню, княгиня.
Он не стал говорить, что уже усилил дозоры и выслал своих лазутчиков далеко в Дикое поле. Плохим бы он был воеводой, если бы не сделал этого!
- А про того гонца - молчи, чтоб понапрасну людей не тревожить. Иди!
Смутно было на душе у княгини. Нет при ней надёжной её опоры - Свенельда. Ещё в молодые годы он понимал её с полуслова и готов был пойти за неё в огонь и воду. До старости любил гордую псковитянку, преклонялся перед нею, но никогда и никому не признавался в этом. Ольга - и та лишь догадывалась. Но потому и послала она его в поход вместе с сыном, знала: нет никого надёжнее этого человека. А Добрыня - смерд, брат холопки, родившей первого сына Святославу. Хоть и стал воеводой, а чужой он Горе и княгине. Можно ли верить простому, тёмному люду?
Не знал тех дум Ольгиных Добрыня, своих тревог у него хватало - он за весь Киев в ответе. Воевода ждал, какие вести привезут лазутчики. Выйдя от княгини, зашёл в гридню, велел двум отрокам оседлать своих коней и его, воеводского. Вскоре трое всадников, поднимая пыль, выехали за ворота крепости-детинца, оставив позади княжьи и боярские хоромы, спустились к Подолу, миновали обезлюдевший за последнее время торг, землянки слобожан. Навстречу им дохнул свежий ветер. С криком припадая к широкой Днепровой груди, низко над водой носились белокрылые чайки. С обрыва открылся широкий речной простор, за ним - заросший лесом левый берег.
Добрыня прищурился, вглядываясь вдаль, замахал рукой. От левого берега отчалил чёлн.
Воевода ждал, не слезая с седла. Спутники его спешились, но поводья из рук не выпускали, готовые в любой момент снова очутиться в седле.
Ждать, пришлось долго. Когда чёлн приблизился, стало видно, что в нём сидят четверо: двое гребут, сильно и ровно вымахивая вёслами, один правит на корме, а между ними неподвижно сидит четвёртый в похожей на колпак шапке, отороченной лохматым мехом.
Глаза Добрыни сузились, лицо приняло хищное выражение. Казалось, что это коршун готовится к броску.
- Держи коня, Рогдай, - коротко приказал он одному из гридней и, легко соскользнув с седла, начал спускаться по песчаному откосу к воде.
Загнутый кверху нос челна, похожий на боярский сапог, мягко ткнулся в берег, зашуршало по песку днище.
- Ну, с чем прибыл, Мстислав?
Выскочивший на берег сотник Мстислав отбросил в сторону рулевое весло и весело объявил:
- Удача, воевода! Изловили печенежина, да такого хорошего, что жаль с ним расставаться. И умён, и говорлив! Многое знает, многое мне поведал. И шкуру ему портить не пришлось…
Пленник, сидевший в челне, заворочался, по-волчьи скосил на воеводу глаза. Добрыня встретил его взгляд, ухмыльнулся.
- Хорош гусь! А что он вам рассказал, други?
Мстислав оглянулся - не услышит ли его кто чужой, недаром же место для встречи выбрано в стороне от людного перевоза.
- Говорит: двое ромеев приезжали в их орду, хану золото привезли. Зачем - не ведает. Думаю, на нас натравливает печенегов ромейский император. Сам ряд с нами подписывает, сам его нарушает. От Царьграда ничего хорошего не жди!
Добрыня помрачнел:
- Недобрая весть, недобрая. Нету покоя этим ромеям, снова к нам подбираются, да ещё с двух сторон. Кабы не их козни, может, и не пошёл бы князь на Саркел.
- Я - Урза, сын хана Кичкая, - неожиданно заговорил пленник, чётко выговаривая русские слова. - Я не простой воин, я сын хана большой орды!
Русичи переглянулись.
- Этого он нам не говорил, - сказал удивлённый Мстислав.
- Ты меня не спрашивал, кто я, спрашивал: кто и что делает у нас. Я о себе и не говорил. Теперь сказал. Если захочешь меня убивать, много ваших голов наша орда срубит.
- Я ещё подумаю, - засмеялся Добрыня, прикидывая, какую выгоду может принести ему захват такого знатного пленника. - А пока будешь, Урза, моим… - он не сразу подобрал нужные слова, - почётным гостем.
И незаметно подмигнул Мстиславу.
Вечером воевода пришёл в клеть, где под охраной дюжих гридней в одиночестве сидел пленник.
- Ну, ханский сын Урза, как тебе тут живётся? Не обижают ли тебя мои отроки?
- Не обижают, - угрюмо отвесил пленник. - Ты пришёл только для того, чтобы узнать об этом?
- Думал, что ты поговорить со мной хочешь. Разве не так?
- Отец даст за меня большой выкуп. Много золота!
- Того, что ему привезли ромеи?
Урза скривился в усмешке, отчего скулы на его лице, туго обтянутом кожей, обозначились ещё резче.
- Много знаешь, воевода! Зачем тогда спрашиваешь?
- Хочу взять выкуп подороже…
Урза недоверчиво прищурил глаза. Шутит воевода? Но печенег понял: ему не угрожает смерть. Понял и успокоился. Значит, ему ещё доведётся стать ханом. Надо поторговаться с русичем, уменьшить цену выкупа. Отец, конечно, богат, но…
Хан Кичкай давно уже с опаской поглядывает на своего сына, догадывается, что не терпится тому занять его место. Что если он вовсе откажется платить? Надо расположить к себе русского воеводу, сделать его союзником на будущее. Вот почему Урза подробно отвечал на все вопросы Добрыни.
Ромеи? Да, месяц назад в орду Кичкая прибыл знатный византиец со слугой, с ними несколько рабов и небольшая охрана. Он передал хану в дар от императора ромеев золото. Много золота! Просто так, в знак дружбы между ромеями и печенегами. Нет, от хана никто не требовал нападать на Киев или другие русские города, просто его попросили наблюдать за военными приготовлениями русичей: не готовится ли Русь к походу на Византию?
При этих словах Добрыня улыбнулся:
- Не могут забыть Олега и Игоря! Ждут, когда Святослав на них пойдёт походом… Дождутся! - Уже без улыбки воевода искоса следил за пленником, заметил, как довольно блеснули глазки ханского сына. И неожиданно в упор спросил: - А гонца нашего пошто ваши вой перехватили? Да может, и не одного?
- Только одного, - чуть помявшись, ответил Урза.
- И что он сказал?
- Ничего не успел сказать. Наши лучники бьют без промаха. Но…
- Что - «но»? - нахмурился Добрыня.
Урза хитро прищурился:
- Ты сообщишь хану о том, что согласен получить за меня выкуп?
- Сообщу, если ты дело будешь говорить!
- И выкуп будет не слишком большой? - продолжал торговаться печенег.
- Да, да! - вскипел воевода. - Только не тяни кота за хвост. Говори, что ещё для меня приберёг?
- При гонце наши люди нашли письмо… От князя Святослава.
- Ну!
- Написанное ромейскими буквами, а слова - русские…
- Знаю, - нетерпеливо отмахнулся Добрыня. - А в письме что?
- Князь пишет, что он взял хазарскую крепость Саркел.
- Не врёшь? - Добрыня вплотную подступил к пленному.
- Зачем врать буду? Всё правда. Сам письмо видел. Ромейский гость читал его, головой качал, говорил: «Ах, как нехорошо! Что теперь будет с Хазарией?»
- Так и говорил? Ну, спасибо тебе, Урза. Пошлю гонца к хану Кичкаю, пусть готовит выкуп!
Княгиня Ольга устала от государственных дел - собирала бояр, советовалась с ними, как лучше укрепить Киев на случай набега степных орд. Вернулась в опочивальню, прилегла. Ноги ломит, будто на дождь. То ли вправду непогода надвигается, то ли просто старость даёт себя знать?