- Верно Перенег Молвит, - поддержал воеводу князь. - Покорить Хазарское царство, обложить его данью - выгодно для Руси. А рубить его под корень - содеять самим себе зло. Зарастут емшаном караванные пути, гости наши забудут дорогу в дальние страны. А другие степняки, что из-за Итиль-реки хлынут, может, ещё злее хазарина будут… Как мыслишь ты, воевода Свенельд, старейший среди нас? Может быть, мы с Перенегом неправы?
- Мыслил я по-иному, а теперь вижу: неправ был, глядя прямо в глаза князю, ответил Свенельд… Мне привычнее мечом махать, чем думу думать. Пусть будет так, как Перенег сказал, как ты речёшь, княже!
- Так и порешим, бояре. Гонец пусть отдыхает - ты за ним пригляди, Богдан, чтоб ни в чем нужды-заботы не знал, а завтра повезёт наказ Вуефасту: оставаться ему воеводой в Саркеле, на Дону стеречь рубежи Русской земли. Другого гонца, своего, пошлём в Киев и Чернигов с наказом Добрыне и Претичу: отобрать обоим тысячу добрых воев и направить в Саркел, Вуефасту на подмогу. Мы же с вами, бояре, двинем дальше, к Русскому морю…
3
В конце месяца зарева - августа пошли дожди. Они собирались долго, набирая силу, и теперь обрушили на прокалённую солнцем землю потоки воды. Вода бушевала в небе и на земле. Горные речки вышли из берегов, затопили ущелья и долины, помчали к далёкому морю вырванные с корнями деревья. Проводники-ясы, посоветовавшись между собой, повели русичей в горы, на лесистый перевал. Там, на возвышенности, пришлось разбить лагерь и выжидать, когда кончится непогода.
Первые дни ревуна - сентября порадовали солнцем и синим небом, чистым, как дорогой византийский аксамит, что шёл на княжеские знамёна. Вскоре, однако, с гор снова надвинулись тучи, зарядил нудный серый дождик. Вынужденная задержка злила и тревожила Святослава. Впервые с начала похода князь начал проявлять признаки беспокойства: он хотел добраться до Тмутаракани пораньше, чтобы с первыми заморозками уже отправить основную часть дружины в Киев.
- Ничего, лето ещё вернётся, - успокаивал князя немолодой ясин, старший из проводников. - Будет тепло и сухо, реки войдут в русла, дороги просохнут…
Свенельд с сомнением качал головой, Святослав зябко поёживался, глядя на сизое небо. Вода лилась сверху, выступала из-под земли. Глинистая почва разбухла, в лесу было сыро и душно. Старые дружинники жаловались на давние раны, многих трясла лихорадка. Самому князю нездоровилось, но он крепился, не показывал вида.
Дожди прекратились внезапно, вновь над предгорьями раскинулось чистое, будто умытое небо без единого облачка, в ясной его глубине запарили орлы.
- Завтра можно будет выступать, - объявил проводник.
- Доживём до завтра - увидим, - недоверчиво усмехнулся Святослав. - У нас сборы недолги. Будет ведро - тронемся дальше.
Вроде неплохо приняли вернувшегося из полона Богдана гридни. Каждый спешил поделиться с ним чем был богат. И молодого товарища его приветили. Старый Мечник и коней им добыл - для Богдана рослого вороного, для Златы - смирную саврасую кобылку. А всё-таки уже в первые дни после возвращения Богдан почувствовал смутную тревогу. Казалось ему временами, будто кто-то в спину глядит недобрым взглядом. Обернётся Богдан - кругом свои, те, с кем уже немало степных дорог истоптано, с кем и смерти в глаза глядели рядом.
Чудно Богдану, ничего не поймёт он. Что бы это значило? Затаил он свою тревогу, никому, даже Злате, ни слова не сказал. А сам начал тайком присматриваться к своим товарищам. О Мечнике ничего худого не подумаешь - бывалый воин, взгляд прямой и открытый. Чеглок похож на него, только по молодости лет куда горячее. Чудин хоть и молчун, да весь на виду. Да и другие гридни - что о них плохого скажешь?
Нет, никого ни в чем не мог заподозрить Богдан. Самому смешно стало: придумал же такое!
Русская дружина после возвращения Святослава от ясского князя прошла вперёд немного - помешали дожди. Для воинов, уставших в долгом походе и в сечах с хазарами, это была передышка перед последним рывком к Русскому морю. Отдыхала дружина, выстроив шалаши и вырыв землянки, отъедались на здешних буйных травах отощавшие кони. Воины залечивали раны, как отцы и деды учили, - золой от костра, настоями из трав и кореньев.
Когда дождь затихал, к русскому стану пробирались ясы с товарами - оружием, сукнами, мёдом, пригоняли баранов. На окраине лагеря собиралось торжище. Русичи покупали, что им по душе приходилось, за хазарское золото и серебро, выменивали за добычу, взятую в Итиле.
Как ни тихо и мирно было вокруг, около лагеря денно и нощно стояли на страже дозоры. За бдительность стражи князь Святослав строго спрашивал с воевод и тысяцких.
В дозор ходили и гридни. Злата просилась вместе с ними, но Богдан, расставлявший и проверявший дозорных, не отпускал её, держал при себе как оруженосца-рынду. Ночью, в сильный дождь, оставлял её в лагере, хотя она и обижалась. Брал с собою тогда гридня Светозара - статного и ловкого, хоть уже и немолодого воина с густыми черными усами и хмурым, никогда не улыбающимся лицом. Со Светозаром в дозор ходили охотно: его жёлтые ястребиные глаза одинаково зорко видели и днём и ночью. И слух у него был не хуже, чем у сайгака, - за пять перестрелов Светозар чуял малейший шорох.
Но Злата сторонилась Светозара, настороженно молчала при нём.
- Чем он тебе не люб? - спросил однажды Богдан, когда они остались вдвоём.
Злата метнула на него быстрый взгляд, укоризненно блеснула зелёными глазами.
- Не люб, - и прикрыла глаза длинными ресницами. - Отчего - не знаю. Но не лежит сердце к нему. Будто чужой он среди наших воев…
- Ну, придумала! - отмахнулся Богдан. - Чужой!
Девушка обиделась и умолкла.
А Богдан, как и прежде, чуял чей-то недобрый взгляд, следивший за ним. Словно был он добычей, которую обкладывают волки…
Уже и дожди кончились, реки вошли в русла, а Святослав, обычно стремительный, быстрый в походах, на этот раз медлил с выступлением. То ли хотел дать хорошую передышку дружине, то ли ждал вестей о касогах.
Взяв с собою несколько сотен конных воинов, ушёл на север Борислав. Лазутчики донесли, что там, в степи, зашевелились хазары. С отрядом воеводы отправился один из ясов, прибывших от Тагаура.
Перед отъездом Борислава князь похвалил за усердие нового сотника. Воевода пристально посмотрел на Богдана, но ничего не сказал, а у того по спине побежали мурашки, в голове мелькнула смутная догадка, чей недобрый взгляд не даёт ему покоя.
И в эту ночь, услышав, как закряхтел Мечник, ворочаясь у костра, Богдан остановил старого воина:
- Не ходи, десятник, и так уже ноги стоптал. Я сам погляжу, как службу несут наши вой.
Мечник заворчал недовольно, но перечить Богдану не стал. Вместо него поднялась Злата:
- И я с тобою.
- Спи. Злат. Сейчас, после первых петухов, сон самый сладкий. Небось, и лешие уже угомонились, забились в свои берлоги. Я возьму с собою Светозара.
Но Светозара поблизости нигде не оказалось.
Богдан не стал вести розыск, тревожить спящих, пошёл один.
Ночь выдалась тёмной, безлунной. Смутно вырисовывались за широкой поляной горы, неровными зубцами обрезавшие край Перунова Пути. Из близкой расщелины тянуло сыростью и прохладой.
Богдан шёл по росистой траве, прислушиваясь к окрикам дозорных. На опушке леса, черневшей невдалеке, ему послышались чьи-то шаги. Он остановился, прислушался: нет, всё тихо.
«Может, вправду леший какой ещё не спит», - усмехнулся Богдан.
Сильный удар в спину неожиданно свалил его с ног. Он не успел схватиться за меч. Руки его стянули ремнём, затолкали в рот тряпицу. «Ясы! - обожгла мысль. - Неужто ясы?» В эту минуту он думал не о себе, а о своём невыполненном долге. Убрав его, сотника, ясы так же беспрепятственно смогут снять и дозорных, пробраться к Святославу. Князь бродит иной раз ночью по стану, проверяя дозоры. Гибель Святослава будет означать конец так удачно начатого похода…
Оглушённый не столько ударом своего неведомого противника, сколько этой страшной мыслью, Богдан не скоро пришёл в себя. А когда очнулся, почувствовал, что его тащат на себе, как бревно, придерживая за руки и ноги, двое дюжих носильщиков. Кто они?
Неожиданно его потянули куда-то вниз, по крутому склону балки, заросшему густым кустарником. Пахнуло подземельем, блеснул огонёк небольшого костра, и при его свете Богдан, которого поставили на ноги, разглядел небольшую пещеру, вырытую в твёрдом, скалистом грунте. Мельком он отметил, что пещера старая и ею пользовались многие годы: свод был закопчён и местами обвалился.
Могучий, плечистый детина стоял спиной к огню, и лица его не было видно. Только поблёскивала кольчуга, плотно обтягивавшая его тугие плечи. На голове вместо шелома - шапка, какие носили русские воины. Второй был пониже ростом и потоньше. Он повернулся к костру, и Богдан узнал его. Это был Светозар!
Ещё не поняв, что случилось и что ему грозит, Богдан почувствовал облегчение: не ясы, не чужие, значит нечего опасаться. И он невольно рассмеялся, забыв, что во рту его кляп. Получился не смех, а хриплое рычание.
- Ты чего? Ты чего? - Удивлённо шагнул к нему спутник Светозара и выдернул у Богдана кляп. - Чего ржёшь, будто конь?
- Тьфу! А что ж это вы, други, со мною учудили? - Богдан задал вопрос спокойно, но его начала разбирать злость. - Нашли время дурня валять! Забыли, что я - сотник, не рында какой-нибудь… Ну-ка, быстро развяжите!
Богдан дёрнулся, пытаясь самостоятельно распутать руки, стянутые за спиною ремнём. Но высокий остановил его, сунув ему под нос кулак с зажатым в нём ножом.
- Сотник? - переспросил он с угрозой в голосе. - А это мы ещё поглядим, какой ты сотник. Головник ты, тать ночной! Кого ты живота лишил в Древлянской земле, сказывай!
Будь в землянке светлее, эти двое смогли бы увидеть, как смертельная бледность залила лицо Богдана. Это Борислав подослал их! Догадался всё-таки, кто прикончил Клуня! Но это всего лишь догадка. Чем он сможет доказать Богданову вину?