— Чем?
— Имел оружие — гуннскую саблю и лук…
«Хм, — удивился Кий, — если гунн имел оружие, то одно из двух: либо кто-то ему дал его, когда он бежал из Родни, или же он уже успел добраться до своих и там получил… Но если он побывал в гуннском стойбище, то как снова оказался здесь?… Неужели гунны так близко?… А каган послал его в разведку?»
А вслух сказал:
— Спасибо вам, друзья, за пленника. И стерегите — очень он нам нужен!
Гроза и Велемир помогли Крэку слезть с коня. Никто не заметил, как в этот миг Черный Вепрь быстро переглянулся с гунном.
Ракша сразу же тронул волов, и сани, шурша полозьями по горячей, как огонь, пыли, сдвинулись с места. Вслед за ними пошла толпа людей — мужчин, женщин, детей.
Первыми в ней шли княгиня Искра и княжич Боривой.
Так молчаливая похоронная процессия пересекла почти весь остров, и Ракша остановил волов у подножия Свитовидовой скалы, где посреди большой поляны лежала груда сухих дров. Тур со старейшими и самыми уважаемыми родовичами поднял корсту и поставил на них. Волхв Ракша получил кремень, огниво, трут и в ногах у покойника высек огонь. Скоро пламя окрепло, загоготало, забурлило, стало лизать бока корсты, заползать в нее.
Боривой, видя, как вспыхнула на отце рубашка, заплакал. А княгиня вдруг подняла вверх руки и громко произнесла:
— О ясный Световид, и ты, могучий Перун! Вы забираете от меня моего милого лада князя Добромира… В радостях и в горе прожили мы дружно всю жизнь и по обычаю и по закону племени нашего хочу и в смерти быть вместе с ним!.. Поэтому прошу вас, боги, принять и меня вместе с князем к себе! Ибо жить без него будет мне трудно, горько и не любо! — Потом обняла сына. — Прощай, Боривойчик, мальчик мой дорогой! Найди сестру Цветанку — и будьте счастливы в жизни, милые! А я пойду от вас за отцом нашим, ибо ему я сейчас нужнее!..
С этими словами она выхватила из-под одежды нож и ударила им себя в сердце.
Мучительный вопль Боривоя раздался над солнечным островом.
— Матушка!
Но толпа, всколыхнувшись от того крика, молчала. Кто же осмелится отвести руку жены, когда она добровольно пожелала пойти за своим мужем в царство мертвых? Она поступила так, как велит исконный обычай и обычай славянских предков.
Искра умерла сразу, ее положили рядом с князем просто на костер.
Огонь разгорался все сильнее. Малиновые языки его взмыли вверх и охватили обоих покойников со всех сторон. Стало невыносимо жарко. Люди отступили на достаточно большое расстояние, но и здесь закрывали лица руками от бушующего пламени.
Только золотоликий Световид и суровый Перун со своей скалы холодно, словно чем-то недовольные, смотрели черными глазами и на людей, и на костер, и на покойников, лежащих в огне.
Их недовольство не прошло мимо внимания волхва Ракши.
— Боги требуют жертвы! — крикнул он, потрясая седыми космами. — Княжеской жертвы!
Княжеская жертва не простая. Здесь не обойтись кровью тельца, овцы или свиньи, — нужно пролить человеческую кровушку!
Сердца людей наполнились суеверным ужасом и трепетом. Каждому хотелось увидеть, как боги принимают человеческую жертву, но неизвестно, на кого укажет божий перст.
— Вот виновник смерти князя Добромира! — воскликнул Ракша и скрюченными пальцами ткнул Крэка в грудь. — Его принесем в жертву богам! Пусть прольется его кровь вместе с кровью княжьего боевого коня!
— Пусть прольется его кровь! — эхом отозвались родовичи.
— Ведите его! И коня давайте сюда! И коня сюда!
Гроза и Велемир схватили Крэка за руки — потащили к жертвеннику. Он закричал, начал сопротивляться, но его сзади подтолкнул копьем Ясень, а Тугой Лук младший брат Грозы вел позади на поводу вороного княжьего коня. За ними двинулся Ракша, затем — старейшина Тур с сыновьями, следом — вдруг побледневший, княжич Черный Вепрь, а сзади — все родовичи. Спешили, толпились, каждому хотелось стать поближе, чтобы посмотреть, как прольется жертвенная кровь.
Перед жертвенником остановились.
На молчаливый знак Ракши подвели коня. Ничего не понимая и не подозревая, что минуты его сочтены, он спокойно качал головой и помахивал хвостом, отгоняя оводов.
Затем волхв подал знак Грозе и Велемиру — и те подвели Крэка. Волхв вынул нож с широким лезвием — пальцем попробовал, острый ли.
Гунн посерел, смертельный ужас округлил его узкие глаза, оскаленный рот искривило судорогой.
— Погоди, старик! Не убивай! — вдруг заговорил он достаточно хорошо языком словенов, который легко понимали поляне. — Ваш бог удовлетворится одной жертвой — отдайте ему коня! А меня не трогайте!
Все были крайне удивлены — и Тур, и Кий, и Щек, и Хорев, и Боривой, и, особенно, Черный Вепрь.
— Гунн, ты говоришь по-нашему? — воскликнул Ракша. — Почему же не признавался раньше?
— Не было необходимости…
— А теперь?
— А теперь вы хотите меня убить…
— Мы принесем тебе в жертву Даждьбогу!
— Это все равно… Я хочу жить! Отпустите меня! Ваш бог удовлетворится конем!
— Нам лучше знать, чем удовлетворится наш бог, гунн! — Рассердился Ракша и поднял нож над головой.
Но тут Черный Вепрь встал перед гунном.
— Не тронь, волхв! Пленный принадлежит не вашему роду, а князю Божедару! Его подарил ему старейшина Тур! — И вытащил меч.
Поднялся шум. Задние хотели услышать и увидеть, что творится у жертвенника, и напирали на передних, передние надавили на волхва, и Тура, и Крэковых охранников, и жертвенного коня. Кого-то придушили — раздался мучительный крик.
Воспользовавшись замешательством, Черный Вепрь рубанул мечом по веревкам, которыми были стянуты руки Крэка.
— Беги! — крикнул по-гуннски. — Несись к Родни! Я догоню тебя!
Крэк, как дикая кошка, ловко прыгнул на спину коню, выхватил у оторопелого воина поводья, крикнул изо всех сил:
— Йво!
Конь поднялся на дыбы — и люди бросились перед ним врассыпную. Давя копытами тех, кто не успел увернуться, Крэк вырвался из тесного круга напуганных русов и помчался по склону к Роси…
Никто не пустился в погоню — не было лошадей. А без лошадей разве догонишь?
На время все замерли и долго не могли выйти из оцепенения. Ошеломленный волхв хотел что-то сказать, но только хлопал волосатым ртом. Наконец оправился и в страшном возбуждении, потрясая искореженными руками, набросился на Черного Вепря.
— О боги, какое кощунство!.. Княжич, ты пренебрег Свитовидом, ты оскорбил Перуна, ты отнял у них жертву! Этим навлек гнев богов на себя и на все наше племя! Небесные кары падут на наши головы — и не будет нам пощады! Если бы ты не был сыном князя, мы, вместо гунна, которому ты помог сбежать, принесли бы тебя в жертву богам! А так — иди от нас! И пусть боги осудят тебя, как святотатца, за совершенное преступление!
Все молчали, пораженные и тем, что произошло, и тем, что сказал только что волхв. Черный Вепрь побледнел, до крови закусив губу. Проклятый старик! Его следовало бы проучить за такие слова! Но не сейчас! Не время! Стоит подождать, а уже потом, когда будет иметь власть над племенем, расправится и с колдуном, и с Кием, и со всем родом русов!
Он втянул голову в плечи и, махнув своим воинам рукой, быстро пошел вниз, к лугу, где один из воинов стерег лошадей. Все расступились перед ним, провожая тяжелыми, зловещими взглядами.
Похороны затянулись до самого вечера. В жертву богам зарезали две овцы из стада старейшины, и их кровью оросили сухой камень жертвенника.
Затем женщины принесли кушанье — хлеб, жареное мясо, кисель и сыту — и взрослые, отослав со старыми женщинами детей домой, сели к поминальной трапезе.
Когда стемнело, зажгли огонь. Пламя озаряло бородатые лица стариков, веселые, подвыпившие от сыти глаза отроков и женщин. Хотя Добромир и был князем, но князем чужим, и никто о нем особенно не горевал. Поэтому велись оживленные разговоры о купальской ночи, о княжиче Черном Вепре, о гуннах, а молодежь шутила и даже потихоньку затягивала далеко не грустные песни.
Только Кию и Боривою было не до веселья. Княжич покрасневшими от слез глазами смотрел на угасающий костер, где лежали обгоревшие кости его родителей, и кусок не лез ему в горло. А Кий думал о Цветанке. Где она? Куда упрятал ее Черный Вепрь? Как вызволить девушку?
Увидев на глазах у парня слезы, Кий обнял его за плечи, прижал к себе, прошептал:
— Не плачь! Ты же княжич, муж, воин! А мужу не пристало плакать!..
Боривой уткнулся старшему другу лицом в грудь и зарыдал еще сильнее. Немного погодя затих и долго так сидел, согретый теплыми руками Кия, прислушиваясь, как громко и размеренно стучит у него сердце.
Полночь, взошла луна — озарил все вокруг. С Роси повеяло ночной прохладой, дохнуло влажным туманом и запахом водорослей.
Но никто из родовичей не уходил домой. Все ждали восхода солнца.
Когда за лесом зарозовел край неба и на тысячи ладов запели, защебетали птички, волхв велел подать корчагу — большой глиняный кувшин. С ним направился к пепелищу, где уже угасла последняя искра. Осторожно шагнул в него, взял череп князя Добромира. Белый, пережженный, он захрустел, зашуршал — и распался в его руках на мелкие осколки.
Волхв высыпал их в корчагу. Потом протянул руку за черепом княгини…
Так он собрал все кости покойников — наполнил ими сосуд почти доверху и, подозвав к себе Хорева и Ясеня, велел нести на кладбище.
Ребята повернули на левый берег Роси. Молчаливые родовичи двинулись за ними следом.
Кладбище было расположено на пологом холме между двумя оврагами. Здесь уже темнела свежая неглубокая яма. У нее сидело несколько стариков с деревянными заступами.
Волхв забрал у ребят корчагу — опустил в яму. Потом бросил на нее горсть земли. За ним подошел Тур — сделал то же самое. А тогда в молчании двинулся весь род — мужчины, женщины, старики и молодежь. Каждый наклонялся — бросал горсть глины, приговаривал:
— Да будет вам, князь и княгиня, мягкой наша полянская земля!