Кий поднял голову умирающего.
— Говори, отец, я слушаю…
Межамир положил руку Кию на предплечье.
— Князь, поздравляю тебя с победой… Не посмеют теперь недобитые Аттилы снова напасть на славянские племена… Потому что хороший отпор получили!
— Хороший, дядя! И твоя немалая заслуга в этом!
— Обо мне уже речи нет… Сам видишь… А вот, что будет с родом моим — это тревожит меня… Ты со своими людьми вернешься на Рось — реку предков наших, а мои останутся, как отломленная ветка…
— Но ты сам этого хотел, дядя! Покойный отец рассказывал об этом не раз…
— Было такое… Потому что очень полюбил я те места над Днепром… И родовичи мои облюбовали — все добровольно остались там, никого я не заставлял… А теперь прошу тебя — возьми их с собой!.. Если племя русов хочет быть сильным, то оно должно быть единым!
— Я не могу взять твоих людей с собой, дядя…
— Почему? — встревожился старейшина.
— Потому что хочу со своими родами, как и ты некогда, сесть над Днепром, на твоих горах. Тоже облюбовал те места!
— Правда? — Аж вскинулся Межамир, и легкая улыбка смягчила его посуровевшее лицо. — Ты остаешься?
— Да, я долго думал, присматривался и решил, что там будет середина земли моей!
— А если род не захочет?
— Я же князь!
Против этого Межамир не смог ничего возразить. Вдруг внутренним зрением и ощущением умирающего понял силу духа своего племянника. Это не добродушный Божедар и даже не расчетливый, рассудительный Тур. В этом молодом сильном воине счастливо сочетались и доброта, и ум, и смекалка с твердостью сердца, без которой невозможно властвовать над племенем. Счастливый Тур — оставил такого сына!
А вслух сказал:
— Тогда я могу спокойно умереть — судьба племени в надежных руках! В твоих руках, Кий! — и повернулся к своим воинам: — Слышите, сыны?… Вот моя последняя воля — отныне вашим старейшиной и князем будет Кий, племянник мой! Ему вручаю власть над нашими родами русов поднепровскими! Слушайтесь его, как меня! И подчиняйтесь ему, как мне подчинялись!
— Будем, отче! Пусть душа твоя будет спокойна! — загудели вокруг голоса.
Он закашлялся, стал задыхаться. В груди забулькало, на губах появилась красная пена.
— Умирает наш дядя, — прошептал Щек.
— Улетает душа его из тела, — вытер с глаза слезу Хорев.
Воины сбились плотнее, затаили дыхание. Отроки, не стесняясь, плакали. Старейшина для них всех был отцом.
— Поднимите меня… Повыше… Хочу увидеть поле, на котором мы победили гуннов, — прошептал Межамир.
Кий с братьями и близкими воинами подхватили его на руки, подняли высоко вверх.
— Смотри, дядя!
Он последний раз открыл глаза, затухающим зрением осмотрел усеяное трупами широкое поле, дальний лес на горизонте, золотой лик Свитовида в синем небе — и вдруг обмяк, затих, стал неподвижный и тяжелый. Его медленно опустили вниз и положили на землю.
На следующий день на холме, за два поприща от мрачного поля битвы, где хищные птицы клевали распухшие от жары гуннские трупы, запылали костры, — сжигали тела погибших славянских воинов.
Выстроенное на равнине войско замерло в скорби. Впереди — князья, старейшины, боляре. У всех строгие, окаменевшие лица, полные горечи глаза. Воины — при полном вооружении. Как перед боем: в левой руке — щит, в правой — копье, на поясе — меч, а за плечами — лук и колчан со стрелами.
Торжественно-безмолвная минута прощания.
Когда костер угас, старейшины собрали обгоревшие кости и сложили в одну кучу на возвышении. Туда подошли князья. — Братцы, воины! — обратился к войскам Кий. — Вот лежат останки тех, кто отдал жизнь за нашу землю и за наши роды. Похороним их по нашему древнему обычаю — насыплем над ними высокую могилу, чтобы не развеялась слава о смельчаках, чтобы каждый знал, что здесь покоятся защитники отечества! Чтобы дети и внуки наши помнили, кому они обязаны своей свободой и своей жизнью!
Он взял горсть земли и посыпал на кости. За ним подошли князья Гордомысл, Ходот, старейшины, боляре, волхвы — и каждый положил горсть земли. И тогда двинулось войско. Воины мечами резали дерн и на щитах несли на возвышение. Там вскоре выросла высокая свежая могила.
А воины все шли и шли…
После похорон справили тризну. Вокруг могилы поставили котлы с горячей кашей и вареной кониной, на разостланные попоны наломали зачерствевшего хлеба, наложили вяленой рыбы… Не было, правда, ни пива, ни сыти, но изголодавшиеся люди пьянели от пищи, и вскоре, когда вволю наелись, завели разговоры, а потом и песни. Молодежь затеяла военные игры — стреляли из луков в цель, метали копья — кто дальше, ловкие сражались кулаками и гоняли на гуннских конях наперегонки.
Так продолжалось дотемна, пока ночь не сморила всех и не уложила спать — кто где сидел.
А утром, отправив пленных, как военную добычу, по суше, Кий отдал приказ отправляться к Днепру. Там войско село на лодки и на веслах поплыли против течения вверх.
Теперь, после победы, не спешили. На радостях шутили, пели песни, вели бесконечные рассказы о походе, о битвах с гуннами, о поединке князя Кия с Черным Вепрем. И недавние события, еще совсем свежие в памяти, в этих рассказах обрастали такими подробностями, которых не было в действительности, украшались такими выдумками, которые граничили со сказкой.
Кий тоже слушал, и ему казалось, что это не он победил Черного Вепря на поединке, а некий великан из тех рассказов и сказок, которых много слышал в детстве от стариков, что это не он разбил Ернака и заставил его напуганных недобитков бежать куда глаза глядят, а могучий король антов Бож, который, объединив всех поднепровских славян под своей рукой, долгое время был непобедим, пока не одолела его коварная хитрость врага.
Вспомнив Божа, он подумал о нынешней победе. Что принесло ее? Военное счастье? Боги? Его собственная смелость и ратная выучка? Или то, что поляне объединились со своими соседями — древлянами и северянами?
Оглянувшись назад, он увидел сотни лодок, тысячи чубатых голов, бесчисленное количество белых парусов, которые, словно чайки, густо покрыли синюю гладь Днепра. Вот та сила, победившая гуннов! Значит, она прежде всего в единстве родственных племен, в единодушии воли и поступков их князей! Разве смогли бы готы Винитара одолеть короля Божа, если бы его союзники не дали Винитару обмануть себя и легкомысленно не разошлись по своим землям? А почему победили угнетенные прежде Аттилой племена его наследников? Наверное, потому, что были единодушны в своем желании освободиться, а еще потому, что не было такого единодушия между сыновьями Аттилы…
Итак, залог непреодолимости — в единстве!
Поляне, древляне, северяне, как и при Боже, сейчас заложили военный союз… Теперь, после победы над гуннами, к нему присоединится племя уличей, где князем станет Боривой… Потом надо склонить к единству тиверцев, белых хорватов и могучее племя волынян… А потом послать послов к кривичам, дреговичам, радимичам и вятичам, бывшим вент-венетам, которые после поражения своего короля Божа покинули земли в степи и переселились на север, в леса по Десне и Оке… Если ему удалось бы объединить эти родственные племена, то это был бы мощный союз, который не боялся бы никакого врага!
Долго думал Кий, стоя, сложив руки на груди, на помосте передней лодки и глядя в синюю даль, пока не разбудил его от этих мыслей и мечтаний взрыв веселого смеха, — это воины так ответили на чью-то остроумную острую шутку.
Кий тоже улыбнулся, хотя и не слышал этой шутки. Но разве удержишься, когда вокруг тебя все смеются?
Конечно, ему хотелось плыть, как можно быстрее, хотелось лететь, как на крыльях, к своей любимой Цветанке, которой не видел, как ему казалось, бог знает сколько. Однако он не смел подгонять воинов, чтобы они гребли сильнее. Победители! А победители имеют право на снисхождение!
И все же душа его рвалась вперед. Он нетерпеливо поглядывал на крутой берег реки — скоро ли Почайна? А когда Почайна, в конце концов, показалась и лодки вошли в ее неширокое устье, он первый выскочил на деревянный помост причала.
Стоял хороший солнечный денек. В вышине голубело теплое небо, светился стальным блеском спокойный Днепр, а вокруг изобиловали пышной зеленью и травы, и кустарники, и густые вековые боры. Казалось, что сейчас не середина лета, когда в степи от жары все желтеет и сохнет, а весенний месяц май, когда все дружно расцветает, наливается силой.
Но Кию не до любования природой. Еще с лодки он увидел, как с высокой вершины, что нависала над Подолом, вспорхнула стайка женщин и девушек и быстро помчалась вниз. В ней зоркий глаз князя узнал развевающиеся золотисто-пшеничные волосы Цветанки. Девушка бежала впереди всех.
— Цветанко-о!
— Кию-ю! — раздалось в ответ.
Они неслись друг другу навстречу, как два шальных ветра.
Бежали, не обращая внимания на сотни глаз, смотрящих за ними, забыв, что они были уже не обычными парнем и девушкой, а князем и княгиней.
Он схватил ее на руки, прижал к груди.
— Цветанка! Судьба моя! — и поцеловал в мокрые от счастливых слез глаза.
А она плакала и безумолку шептала:
— Кий! Князь мой! Кий! Князь мой…
Они долго никого и ничего не замечали, кроме своего счастья. А когда немного успокоились и утолили свои чувства, то увидели вокруг себя целое море людей. Вблизи стояли родовичи: Щек с Рожаной, и Хорев с Малушкой, и Ясень с Лыбедью, и Боривой, и Гроза, и отрок Тугой Лук. И весь род русь. А позади сплотились воины — и свои, полянские, и северянские, и древлянские, а отовсюду — и с Горы, и из поселка, и с пристани, и из лесов, и с луга — бежали и бежали люди, поздравляли с победой князей и воинов, плакали от радости.
— С победой, князь! Со счастливым возвращением!
И тогда Кий взял Цветанку за руку, повел на Гору. И людям сказал:
— Идите за мной!
И люди поднялись по крутой тропинке за князем и княгиней на самую кручу, встали там на солнцепеке и оглянулись.