Пока Щек, Хорев и Боривой собирали сухой хворост и раскладывали костер, Кий общипав стрепета, посек его мечом на куски, нарвал какой-то благоухающей зелени и накопал съедобного корня — все это сложил в закопченный бронзовый котелок, который возил с собой около седла, и наполнил водой. Вскоре в котелке, подвешенном над огнем, забулькало, заклокотало — и из него пошел приятно-вкусный дух.
За какой-то час ужин был готов.
Кий достал из сумки хлеб — порезал на ломти, вынул несколько деревянных ложек.
— Князь, княгиня, угощайтесь. Цветанка Боривой, к еде!
Он сначала поставил котелок вблизи княжеского ложа, и князь, поев немного мясного бульона, отложил ложку.
— Спасибо. Не хочу больше. А вы подкрепляйтесь!.
Мясной бульон был очень вкусный. Нежное разваренное мясо так и таяло во рту, и изголодавшиеся княгиня, княжна и княжич, не обращали внимания на бравых полян, которые взяв себе по куску стрепетятины и по ломтю хлеба, уплетали вовсе не по-княжески.
Котелок быстро опустел.
Цветанка с благодарностью вскинула на Кия глаза. Опять не сказала ни слова. Только взглядом приголубила — будто дотронулась нежной рукой. И от того взгляда, как и там, в яру, в груди юноши прокатилась какая-то неизвестная до сих пор волнующая-сладкая и одновременно тревожная волна. С чего бы это?
Княгиня за всех поблагодарила, а Кий сказал:
— А теперь — спать! Отдыхайте, потому что, как только поднимется утренняя заря, я разбужу вас, и мы опять отправимся в путь!
Княгиня Искра из Цветанкою легли рядом с князем на мягкое душистое ложе из травы и бурьяна и мгновенно уснули. Щек, Хорев и Боривой уложились просто на земле, а Кий пригасил костер и сел на бугорке, вблизи князя, чтобы охранять их сон.
Князь долго не засыпал. Шевелился стонал, что-то тихо шептал и все не отрывал взгляда от Высокой могилы, которая мерцала в синей мгле.
Кий наклонился над ним, тихо спросил:
— Что тебе, княже? Болят раны?
Добромир слабо пошевельнул рукой.
— Болят. Аж пекут. Да еще сильнее болит сердце!..
— Почему?
— Видишь Высокую могилу?
— Вижу.
Кий глянул на гору, которая закрывала собой полнеба.
— Там, на ее вершине, сто лет тому назад был распят мой прадед.
— Твой прадед?
— Король венетов, или по-ромейскому, антов[11] — Бож. По-видимому, боги привели меня сегодня сюда, чтобы и я здесь скончался от враждебных ран.
Князь говорил с натугой, через силу.
— Король Бож! — воскликнул безгранично удивленный и пораженный Кий. Сколько он песен пересказов и сказок слышал о славном короле венетов — не сосчитать! И вдруг. Аж не верится! — Он действительно твой прадед?
— Так. Я Божич. Правнук его обездоленный.
Кий вскочил на ноги. Усталость мгновенно улетела, сон — как рукой сняло!
Невероятно! Подумать только! Далекое прошлое, о котором столько говорилось длинными зимними вечерами в теплых хижинах, при мерцающем огне лучины или восковой свечи вдруг приблизилось, веяло на тебя отзвуками давно отшумевшей жизни и стало перед глазами будто наяву. Оказывается, сказочный король Бож — вовсе не сказочен. Нить жизни от него тянется прямо к князю Добромиру, а потом — и к Цветанки. Цветанка — праправнучка Божа!
Кий почувствовал, что запутался и не может отличить — где сказка, а где действительность. И ему сделалось немного жутко, потому что показалось, что души умерших вдруг вернулись в этот мир, в котором он живет, и говорят, машут руками, что-то нашептывают, зовут к себе.
Все смешалось.
Гунны, король Бож, князь Добромир с женою и детьми, десятки каких-то других людей или их теней толпились около него. Степная лунная ночь с таинственными звуками и запахами, крик совы в роще под горой, давние пересказы, которые пришли из глубины прошлого. Все смешалось в его разыгравшемся воображении, все отзывалось в сердце.
Кий долго стоял у березы около ручья, который журчал внизу, между каменистыми скалами, вслушивался в шорохи ночи, смущенный, объятый тревожными думами.
Медленно погружался в сон небольшой лагерь беглецов, хрустели сочной травой стреноженные кони, упал в забвение князь Добромир, похрапывал привязанный к иве гунн Крэк.
А Кий стоял и смотрел, как вдали, за ручьем, темным привидением вздымается гора, прозваная Высокой могилой, как месяц поливает ее призрачно-серебристым холодным лучом. И ему вдруг показалось, что на ее вершине заколебались какие-то неясные тени, зазвучали далекие глухие голоса, замелькали, как белые лебеди, чьи-то неестественно длинные, протянутые вдаль руки.
Неужели это король Бож?
Слово про короля Божа
Славяне издавна жили по Днестру и по Бугу, по Роси и по Днепру, по Десне и по Припяти вплоть до Карпат и Вислы. И еще дальше вокруг. И никто не ведает, когда они сели на этой земле и откуда пришли. Потому что мир большой, и всегда кто-то откуда-то приходил.
И сеяли они, как и сейчас, пшеницу, рожь, просо, а еще — коноплю и лен. Сажали чеснок, лук, и репу, и капусту. В степи и на лесных опушках пасли табуны коней, отары овец, гурты скота, а в реках ловили мережами-сетями щуку, и судака, и стерлядь, и окуня, и линя, а неповоротливого усатого сома били ночью при свете факелов, острогами… В лесах, в дуплах древних вековых деревьев, водилось много пчел, — и кто не боялся опухнуть от их укусов, тот всегда имел мед.
Чтобы защититься зимой от стужи, летом — от ненастья, а ночью — от хищного зверя строили себе из дерева и глины достаточно большие дома, или хижины, и покрывали их соломой или камышом, а для животных ставили укрытия (хлев, овчарню, стойла).
Длинными зимними вечерами женщины при свете лучины пряли из конопли и льна пряжу, сучили шерсть и ткали полотно и сукно. Мужчины из кожи шили сапоги и лапти, из лыка плели легкие лапти, а из овчины, волчьих и медвежьих шкур шили кожухи. А еще делали оружие: луки, стрелы, копья, щиты, топоры. Умельцы вязали сети и мережи[12].
И было у них много родов и племен — поляне и деревляне, сиверы и вятичи-венеты, тиверцы и дулибы, волыняне и дреговичи, радимичи, и кривичи, и словены. Всех и не сосчитать. И наибольшим сильнейшим на то время было племя венетов. А в каждом роду — старейшина, которого, собравшись на вече, избирали среди самых сильных и самых мудрых мужей. А они из своей среды избирали князя.
И жили самоуправлением, поклоняясь богам и приносили им, как и в настоящее время, жертву — и Свитовиту-Дажбогу, и Перуну, и Сварогу, и Велесу, и Мокоше, и Роду, и лесовикам, и водяным, и домовым, и русалкам, и берегиням. А еще — рекам и озерам, горам и лесам, полям и пущам.
И был у них общий исконный покон[13] и единный язык.
Но как-то давно через славянскую землю, пролагая себе путь мечами, от холодного северного моря, которое зовется у местных жителей Балтом, или Болотом над Припятью и Днепром к теплому Ромейскому морю прорвалось воинственное племя готов и осело у берега того теплого моря. И начало оно учинять зло племенам и родам славянским, налетая неожиданно на веси и убивая мужей, а табуны и состояние их забирать себе.
И радовались от того, пели песни, красивые готские жены и девы, а славянские страдали в печалях и жалобах, оплакивая погибших.
И тогда собрались князья и великие мужья из всех племен языка славянского на вече и избрали князя венетов Божа, который соседствовал с пришлыми готами, королем. А неосведомленные ромеи и готы всех их вместе прозвали от того венетами, или, по-их, антами, и так они зовутся до сих пор.
И стал Бож править венетами.
Говорят, был он муж мудрый и опытный. Руки имел сильные и ловкие, а глаза, невзирая на старость, как у орла. Из лука бил на лету птицу, а копьем пронизывал тарпана или сайгака насквозь. Одевался просто, как и все — в белую полотняную рубашку и такие же полотняные штаны, заправленные в мягкие сапоги из кожи жеребенка. На голове имел седые волосы, которые буйной гривой спадали ему на плечи, а густая, тоже седая борода закрывала половину груди. Большой нос и высокий прочерченный морщинами лоб предоставлял ему сходство с царем степной птицы — орлом.
Таким был король Бож.
Начав править венетами, он прежде всего послал готскому королю Германариху дань — не стога хлеба, не табун коней или отару овец, не бочку меда или мех дорогого зверя из наших лесов. Послал он ему — меч!
Получил Германарих эту дань и очень разгневался потому, что понял — не хотят венеты быть под властью готской. И, собрав силу, ударил на них.
Бились день, бились второй. А на третий день заплакали, заголосили красивые готские жены и девы от страха большого. А воины ринулись убегать вплоть до моря.
И стали венеты свободными.
А готам пришлось жить трудно — в тесноте и голоде. И разделились они пополам. Одно племя, с Германарихом, осталось на старых местах — около Днепра и Днестра над морем. И начали эти готы прозываться остготами потому что сидели на восходе солнца. А вторые отошли на запад солнца, до Дуная, а там за горы Карпаты, — и от того прозвались вестготами.
Гордый был король Германарих — поражение жгло ему сердце огнем. И начал он собирать силы готские, чтобы так победить венетов, чтобы опять как и раньше, платили они дань и хлебом, и медом, и скотом, и мехом, и полотном.
Но имел он сто и десять лет, и не позволили ему боги осуществить задуманное.
Из-за моря, из краев далеких и неизвестных, внезапно, будто вихрь, налетело племя дикое и жестокое — гунны. И никто не знал, откуда оно взялось. Одни говорили — из краев северных, суровых, где никогда не показывается солнце, где господствуют ветры, мрак, холод, снег и туман. Вторые говорили — примчались они на своих лохматых выносливых конях из-за гор высоких, пустынь широких, морей глубоких и страшным наказанием свалились на здешние племена за грехи их, и согнали их с насиженных мест и рассеяли по миру.