Весть о неудаче под Невелем, преувеличенная окружающими Иоанна, возбудила его гнев и подозрения. Помня еще слова московской кликуши, он уже их приписывал умыслу Курбского, хотевшего избежать грозной руки его; митрополит Макарий еще оправдывал Курбского пред царем, но скоро от трудов и прискорбий угасла жизнь великодушного заступника гонимых.
В последний день декабря не стало Макария, и диакон Иоанн Федоров, восклонясь на гроб его, с глазами полными слез взирал на почившего старца.
– О, как торжественно твое безмолвие, великий святитель, – говорил он. – Ты, как плод созревший, ожидаешь, да вкусит тебя Господь. Дела твои, муж правды, говорят за тебя в самом молчании смерти. Много потрудился ты для христианского просвещения! Благодарим тебя! – Слезы пресекли голос диакона; он поклонился в землю пред гробом митрополита.
Глава XIII. Бегство
Среди воинского стана князь Курбский получил повеление быть наместником покоренного Юрьева. Вожди и воины были удивлены; носился слух, что шутка Грязного подала Иоанну мысль к унижению Курбского.
Негодование гордого воеводы достигло последней крайности.
– Меня! – воскликнул он. – Меня Иоанн жалует наместником юрьевским! Забавляет мною шутов своих, в воздаяние за раны мои! Не так ли поступили и с Алексеем Адашевым? Хотят насытиться позором моим. Но они не унизят Курбского. Судьба войны еще колеблется…
На другой день, оставляя Псков, Курбский пожелал проститься с воинами; ратники собрались на двор княжеский. Курбский говорил со всеми приветливо, благодарил за сподвижничество, угостил пиром на дворе своем, наделял подарками на память.
– Возьми нас с собой, храбрый князь! – кричали ратники.
– Нет, пришло время проститься; а не думал я с вами расстаться… С тобой, Ратманец, я сражался под Тулой, с тобой, Утеш, переходил степи башкирские!.. Прощайте, сподвижники ратные, гроза моя летучая, копья боевые!
Курбский обнимал их, и они с горестью провожали его; но скоро быстрый конь унес его. Курбский спешил в Дерп или, как звали русские, Юрьев, куда последовала за ним прибывшая из Псково-Печорской обители супруга его с юным сыном.
Все жители дерптские были изумлены и обрадованы прибытием нового наместника. Они спешили ему представиться. Между ними были старейшина Ридель и Тонненберг.
Ридель все еще тосковал о похищенной дочери и, встречаясь иногда с Тонненбергом на улицах дерптских, проклинал коварство Вирланда.
Уже прекратил свое существование славный орден меченосцев, но Тонненберг не снимал с себя рыцарских лат. Он представлялся лицом таинственным; то являлся в Дерпте, то в Нарве, то в Новгороде. Московские воеводы пользовались его посредничеством к покорению Ливонии, ливонские ратсгеры поручали ему склонять на милость воевод московских. В Новгороде любили его как веселого удальца; там он сбывал разное оружие и драгоценные вещи. Курбский видал его еще в Пскове, и Тонненберг старался заслужить его доверие, показываясь прямодушным и твердым в правилах чести.
Граждане дерптские часто видали своего воеводу в церкви Святого Георгия, куда заходил он навещать прах Алексея Адашева. Однажды, когда Курбский молился там пред образом Святого Победоносца, заметил он невдалеке стоящего человека, странно одетого, который, казалось, был в нерешимости, подойти ли к нему, и осматривался, нет ли еще кого в церкви.
Князь, дав ему знак приблизиться, спросил его имя и откуда он.
– Я из Москвы, – отвечал боязливо незнакомец, – имя мое Марк Сарыгозин и пришел открыть тебе тайну. Князь, не выдавай меня.
– Кто бы ты ни был, – сказал Курбский, – если умыслил недоброе, не жди от меня покрова.
– Я из московских жильцов, – отвечал Сарыгозин, – а меня неволею велели постричь в чернецы за то, что я хотел взять за себя дочь стольника Нащокина, на которой задумал жениться царский шут Василий Грязной.
– А тебя он хотел заставить молиться? – спросил Курбский.
– И я бежал из монастыря, – продолжал Сарыгозин.
– Беглецов здесь не укрывают, – сказал Курбский.
– Князь, – отвечал Сарыгозин, – я не останусь в Юрьеве, но и ты недолго здесь будешь; спасай себя, князь, меч над твоею головою.
– Что говоришь ты? – спросил Курбский. – От кого ты знаешь о том?
– Знаю, князь, и на верности слов моих поцелую крест. Друг твой, благодетель мой Головин, едучи из Москвы в Ругодев, узнал меня на пути и велел спешить к тебе с вестью, что ты снова в опале. Бутурлин назначается на смену тебя… С ним отправится Малюта Скуратов… Чтоб не встревожить верных полков твоих, есть ему тайное повеление…
– Понимаю, – сказал Курбский с горькой усмешкой. – Могу верить тебе и благодарю Иоанна! Следуй за мной.
Княгиня Курбская заметила, что супруг ее возвратился встревоженный, прошел с незнакомцем в дальний покой, затворился и долго говорил с ним; наконец, велев Шибанову дать ему одного из лучших своих коней, ласково отпустил незнакомца.
В тот же день Курбский узнал от Тонненберга, что в доме одного дерптского жителя приготовляются покои для каких-то бояр, ожидаемых из Москвы.
Следующий день был праздничный, и в доме воеводы собрались старейшины дерптские и многие граждане с поздравлениями. Черные епанчи их, обувь с широкими раструбами, кружевные манжеты, выпущенные из рукавов, отличались от одежды русских, окружавших князя, но они также усердствовали изъявить свое уважение славному воеводе.
– Благодарю, высокоименитые ландраты, за ваши приветствия и доброжелательство ко мне, – сказал Курбский, и старейшины низко кланялись князю, прижимая к груди свои шляпы, украшенные густыми черными перьями.
Курбский разговаривал с Риделем, как вдруг вошел нежданный посетитель. Прибывший из Москвы Малюта Скуратов спешил представиться наместнику дерптскому. Курбский устремил на него испытующий взгляд. Скуратов приветствовал его, не изменяясь в лице, и сказал, что послан царем в Юрьев ждать указа о назначении по разряду в воеводы. В словах Скуратова Курбскому слышалось лукавство, улыбка его казалась улыбкою убийцы. Курбский, отпустив собрание, спешил открыть супруге свои опасения и ужасную решимость, давно уже тяготевшую на душе его.
Княгиня безмолвствовала, наконец перекрестилась и сказала:
– Бедствие наше велико, но можно искать спасения, бежим, князь Андрей Михайлович, скроемся из Юрьева!
– Мне бежать? – воскликнул Курбский. – Нет, еще много преданных мне… пусть приступят убийцы… Может быть, сам Иоанн содрогнется.
– Друг мой, что ты предпримешь?
– Иль спокойно ждать казни? – спросил Курбский. – Мне, потомку князей ярославских, пасть без отмщения, к позору моего рода и племени, к утехе Грязного и Левкия? Иоанн дорогой ценой купит смерть мою! Но ты, Гликерия… но сын мой…
– Спаси себя и нас! – сказала княгиня, падая к ногам его. – Умоляю тебя, скройся, если только можно укрыться от царского гнева: на край света последую за тобою! Пожалей меня, пожалей твоего Юрия!
– Гликерия, – сказал смягченный князь, – куда убежим мы? К Сигизмунду?.. Но бегство предаст нас. Невозможно мне с вами скрыться. Нас узнают, тогда не спасемся. Повсюду стерегут тайные приставы царские; бегство мое ободрит их. Одною смелостию можно отвратить бедствие. Лучше уйти мне к моим верным дружинам в Псков или в Новгород, а вас я тайно отправлю к другу моему Головину в Ругодев.
– Как? – спросила с ужасом княгиня. – Ты хочешь восстать на царя? Князь Андрей Михайлович, побойся Бога Всемогущего.
– Я хочу, – сказал Курбский, – избавить Россию от кровавого жезла Иоаннова.
– Бог дает царей, – возразила княгиня. – Господь наказал нас Иоанном Грозным; но неужели ты думаешь, что русские воины забудут страх Божий и восстанут с тобою на законного государя? Нет, Андрей Михайлович, тогда и Бог от тебя отступится! Русь не помыслит изменить государю. Вспомни, что в Пскове Дмитрий Андреевич Булгаков, в Новгороде Федор Андреевич Булгаков: они ли отступят от верности? Друзья твои скорее примут смерть, как Адашев, а не поднимут руки на мятеж. Не прибавляй преступления к бедствию! Беги, если можешь…
Курбский погрузился в глубокую думу, потом тихо сказал:
– Гликерия, повторяю, что бегство с тобою и с сыном нас погубит. Один средь опасностей я найду еще путь во Володимерец ливонский. Избирай: или расстаться со мною, или увидеть здесь смерть мою!
– Расстанемся! – отвечала княгиня. – Спасай себя.
– Вечная разлука не легче смерти. Где вас оставлю? Где я найду вас? Иоанн помилует ли семейство мое?
– Если Бог помилует, не погибнем, – сказала княгиня.
Курбский опустился на колени и, простерши руки к иконе Спасителя, долго молился. Наконец, встав, начал ходить скорыми шагами и, остановясь, сказал с твердостью:
– Я отправлю вас в Нарву. В семье Головина вы найдете пристанище. Когда же получите весть, что я в Вольмаре, по-нашему, в Володимерце, с Богом поезжайте морем в Ригу, там сестра старца фон Редена; некогда я возвратил ее брату взятого в плен сына; она радушно примет тебя.
– Неблизок путь до Нарвы, – сказала княгиня, – дорога болотная, леса дремучие.
– Это в противную сторону от пути в Вольмар. Я дам вам отважного проводника. Ливонец фон Тонненберг отправляется в Нарву, ему известны все дороги, он будет охранять, защищать вас, с вами же отправится и Шибанов.
Курбский призвал Тонненберга и с твердостью прямодушия сказал ему:
– Ты знаешь меня, а мне известны твоя смелость и усердие. Причины, которых нет нужды объяснять, отзывают меня из Дерпта. Между тем жена моя и сын должны отправиться в Нарву. Это тайна, которую я тебе доверяю. Будь им проводником. Я заплачу тебе золотом за услугу твою; мне нужна твоя отважность и скромность.
Предложение было неожиданно для Тонненберга, но он с радостью согласился быть проводником княгини.
– Эта тайна умрет со мною! – сказал он. – Клянусь тебе, знаменитый князь…
– Не клянись, я верю слову чести, слову рыцарскому. Ты служил мне и Адашеву, страшись напомнить о сем Иоанну. Прими от меня в залог благодарности мой кубок, – продолжал князь, подав ему золотой, украшенный дорогими каменьями кубок, поднесенный от граждан дерптских.