— Да? И чем же мы отличаемся?
— Он виляет задницей при ходьбе, а ты — нет.
Последняя реплика требовала если не смеха, то хотя бы улыбки, и он улыбнулся.
— Вижу, ты любишь наблюдать за людьми.
— А тут больше нечем заняться, — пожаловалась Вельнис. — Скучно. Разве что зарыться в книги… — Она показала глазами на разделявший их стол. — Но люди куда интереснее книг.
— Это правда. Но на этот раз наблюдательность тебя подвела. Я наёмник, и танцую куда хуже, чем дерусь.
— А как же…
Он поднял руки, показывая ей чистые ладони и одновременно поясняя:
— Годы вынужденного безделья, вот и всё.
— А ты не потерял форму?
Эдрик неопределённо мотнул головой — движение, которое можно было истолковать и как отрицание, и как согласие. Он не понимал, к чему она клонит.
Вельнис, копируя его жест, подняла ладони. У неё были узкие, аристократические кисти рук, нежные тонкие пальцы… от природы. Были. Когда-то. В результате упражнений кисть стала шире и сильнее, на сгибе между указательным и большим пальцами и на внутренней стороне руки были ясно видны бугорки огрубевшей кожи…
— Не хочешь развеяться? — предложила она. — Заодно и проверишь свои навыки.
Эдрик улыбнулся.
— Я не дерусь с женщинами.
Девушка осуждающе посмотрела на него. Опустила руки.
— Кто тебя учил? — спросил Эдрик.
— Риерс, — произнесла она со значительным видом.
— Кто это?
— Телохранитель княжны. Пойдём, — позвала она с лукавой улыбкой. — Не обязательно избивать меня до полусмерти. Просто покажешь, насколько ты хорош.
Продолжая улыбаться, он покачал головой.
— Я и так знаю.
— Вот зануда, — Вельнис поднялась, чтобы уйти. Теперь она не пыталась скрыть разочарования.
Возвращаясь вечером в гостиницу, он задержался во дворе для того, чтобы понаблюдать за солдатами. Двое стояли у ворот, неторопливо беседуя о чём-то. Ещё двое скучали у бойниц наверху южной стены. Быстрым шагом пересёк двор рыцарь в плетёной кольчуге и при мече. Лейтенант, появившись из низенькой дверцы юго-восточной башни, занялся проверкой постов. Ещё минуту Эдрик следил за ним — пристально, но без интереса; бесстрастно, но очень внимательно. Затем, получив всё, что ему было нужно, двинулся к воротам, ощущая, как с каждым шагом тяжелеет его тело. Он создавал в своём сознании образ — не думая о нём, а выстраивая определённую конструкцию внутренних ощущений, которые, будучи приняты как настоящие, отразятся и вне сознания, станут кажущимися свойствами тела. «Если ты захочешь устать — ты устанешь» — говорила настоятельница Лемерейн, когда он, измотанный упражнениями, валился с ног… Обычно её слова означали, что тренировка будет продолжена, и немедленно — как наказание за то, что он позволил себе устать. Одна из аксиом Школы гласила, что слабость порождается не телом, а духом; усталость ощущается не потому, что измотано тело, а потому, что истощена воля. Учителя Эдрика полагали, что только воля определяет состояние всех семи тел — или семи душ — которыми наделён человек. Воля проявляет себя в желаниях: у необученного, слабого, ленивого желания беспорядочны; у прошедшего обучение — определены и осознаны. В конце концов Эдрик научился желать так, чтобы не уставать никогда. Теперь от него требовалось совершить обратное превращение. Как оказалось, иногда сила может стать слабостью — например, если сила позволяет себя обнаружить. Девчонка на удивление наблюдательна, но то, что заметила она, может заметить и любой другой человек. Обычно они слишком поглощены своими мыслями, болячками, маленькими мирками личных проблем, но не исключено, что в самый неподходящий момент один из них может прозреть. Даже с простыми обывателями это иногда случается. Нужно перестраховаться. Нужно двигаться, как они, думать, как они, вожделеть, как они… Тогда он останется неузнанным. Не стоит привлекать к себе лишнее внимание.
Через два дня Эдрик снова встретил её в библиотеке. Вельнис стояла перед большим книжным шкафом и задумчиво разглядывала корешки. Эдрику она кивнула, как старому знакомому.
Вскоре после того, как он приволок из подвала очередную кипу, уселся за стол и приступил к переводу, Вельнис заняла место напротив, положив перед собой около десятка книг, вытащенных из шкафа.
— Решила составить мне компанию? — полюбопытствовал Эдрик.
— Моя госпожа любит читать. Вот… выбираю для неё.
— Прости за вопрос… ты фрейлина княжны или её камеристка?
— Хм. Ну ты и хам. Будь я фрейлиной, следовало бы, самое меньшее, влепить тебе пощёчину.
— Значит, камеристка.
Вельнис не ответила. После продолжительного молчания (каждый деловито шуршал страницами) спросила:
— Как ты думаешь, что лучше отнести ей — «Священный напиток» Ямруза Экдельта или «Размышления о божественном естестве» Рэкла Сакайта Сильгера?
Эдрик оторвался от чтения и с любопытством посмотрел на девушку. «Странный выбор… — подумал он. — Неужели княжне интересно разбираться в этой зауми?»
— Сильгер в переводе? — спросил он.
— Нет, в оригинале. На стханатском.
— Твоя госпожа сможет это прочитать?
— А почему нет? — Вельнис не отвела глаз.
— Сколько ей лет?
— Мы одногодки.
— Ты знаешь, о чём эта книга?
Вельнис кивнула.
— Принеси ей лучше любовную лирику, — посоветовал Эдрик.
— Любовная лирика будет интересна ей лишь в том случае, если стихи написал сингайл, — парировала Вельнис. — Но измывательства над языком магов надоели моей госпоже несколько месяцев тому назад. Теперь её привлекают философские категории, отношение между сущностью и явлением, реальным и кажущимся, актом и потенцией…
Эдрик молча слушал её, стараясь понять, насколько всерьёз она говорит о… о том, что говорит. «Вот откуда она знает Наречье, — пришла мысль. — Княжне от скуки нечем заняться, кроме чтения, и её компаньонка, чтобы не потерять место, вынуждена читать те же книги, и интересоваться тем же, чем интересуется госпожа…»
— Думаю, ты куда лучше меня знаешь, чем увлекается княжна, — произнёс Эдрик. — «Размышления» Сильгера — если продраться через тяжеловесный слог — по-своему… любопытны. Хотя это и странное чтение для молодой девушки. Вторую книгу я не читал. Ничего не могу сказать о ней.
— Ямруз строит свою философию на древней легенде, которую ты наверняка слышал, — начала рассказывать Вельнис, и Эдрику стало ясно, что уж она-то читала обе книги. — На легенде о том, как божественный напиток анкавалэн, эссенция бессмертия и творческой силы, был утерян богами в их войне, случившейся в начале времён. Утерян и пролит дождём в новосотворенном мире… Ямруз говорит, что «напиток» — лишь образ, поэтическая метафора, а что представлял собой анкавалэн на самом деле, нам невозможно и представить, как невозможно вообразить и божество вне человеческого или животного образа и как невозможно постигнуть свойства божеств вне известных нам индивидуальных и природных свойств. Анкавалэн проник в людей, и сделался их частью, самой тайной, самой невидимой… в другом месте, впрочем, Ямруз выдвигает предположение, что именно капли этого напитка превратили нас в то, что мы есть, отделив от животных… но при этом сущность анкавалэна так и остаётся скрытой, недоступной для нас, а ведь она то — что нас образует. Далее он рассуждает о человеческой природе и о том, при каких обстоятельствах эта бессмертная сущность могла бы быть пробуждена к действию, стать действующей силой, а не потенцией…
Она замолчала.
— И?.. — спросил Эдрик.
— Он пишет, что прежде всего должно измениться сознание. Мы плаваем на поверхности восприятия. Нужно заглянуть вглубь.
— Сменить внешнее восприятие на внутреннее?
— Нет, нет… Так мы ничего не добьёмся. Поменяем одну картинку на другую. Вместо иллюзии, которую создают наши глаза, будем видеть иллюзию, которую создаёт разум. Будем жить во снах. Это очень важный момент, и Ямруз предупреждает об опасности.
— И что он предлагает? — Эдрику стало интересно. Как правило, мистики в поисках выхода из тюрьмы видимого мира, попадали в одну и ту же ловушку. Отвергая видимый мир, они придавали статус «реального» собственным фантазиям. Обращая взор от внешнего к внутреннему — они вовсе забывали о внешнем, старались изо всех сил отгородиться от окружающей реальности.
— Ямруз пишет, что восприятие должно стать… объёмным, — Вельнис задумчиво почесала кончик носа. — Я не совсем понимаю, что он имеет в виду, но образы, которые он использует, заставляют задуматься. Он говорит: представьте себе сундук. На лицевой стенке одна картинка. Это наше обычное, «внешнее» восприятие, то, что мы видим глазами. На боковой стенке другая картинка. Это наш внутренний мир, очень интересный и сложный. Но нет никакой пользы менять одну картинку на другую. Мы должны видеть не ту или другую стенку, а сундук целиком.
— Так видят мир бессмертные и боги, — заметил Эдрик.
— Да, — Вельнис кивнула. — Разница только в том, что их «сундуки» пусты. Или заполнены различными предметами, но главного сокровища — анкавалэна — у богов и бессмертных нет. Оно есть у людей.
— Мало увидеть «сундук», — сказал Эдрик. — «Сундук» заперт на замок, и нужно найти к нему ключ.
— Хм… — Девушка задумалась. — Ямруз об этом ничего не пишет.
«Если бы писал, я бы заподозрил, что он проходил обучение в Школе», — подумал Эдрик.
— И какой, по-твоему, это ключ? — Вельнис испытующе посмотрела на собеседника.
— Какой?.. — Эдрик рассмеялся. — Если бы я знал, я бы давно уже открыл «сундук». Но… ты не забыла, что мы говорим об метафоре Ямруза?
— Ты считаешь, она неверна?
— Метафора — это только метафора.
— Мне думается, она очень хорошо отражает настоящее положение дел… И твои слова про ключ и замок — тоже.
— Брось. Я всего лишь тебе подыграл.
Некоторое время Вельнис молчала.
— Знаешь, — сказала она затем. — Я думаю, это любовь.
— Что именно?
— Ключ. Ключ, которым открывается замок.