— Пусть моя задница вас не волнует, — буркнул Эдрик. — Кто вы… кто ты такой?
— Случайный прохожий, — с усмешкой ответил незнакомец. — На твоё счастье. Пока эти идиоты догадались бы позвать врача, ты бы давным-давно истёк кровью.
— Так это ты меня перевязал?
— Да… Эй! Тебе этого лучше не делать!
Но Эдрик не стал слушать добрых советов. Шипя от боли, он сел на кровати. Поставил ноги на пол. Он чувствовал, как повязки набухают кровью — но это неважно. Он мог решить проблемы с повреждённым телом за несколько секунд. Сознание достаточно прояснилось, чтобы он мог перейти.
В истинном облике проблем у него не будет. Никаких.
Он медлил, потому что, с одной стороны — оценивал своё инкогнито выше чужой жизни, а с другой — не хотел убивать незнакомца. Тот всё-таки его перевязал.
А потом Эдрик заметил, что на столе перед незнакомцем лежит книга. Та самая.
В раскрытом виде.
Глава десятая
Третий, самый последний сон, приснился мне уже в самом Рендексе, когда до летнего солнцестояния оставался всего один месяц.
На этот раз не было ужаса перед надвигающимся небытием, я оставался собой; впрочем, в какой мере это действительно был я — тот ещё вопрос. Я осознавал себя, понимал, что вижу сон, но ничего не хотел и не желал. Моя воля как будто бы перестала существовать; всё прочее — осталось. Я стал бездушной куклой, големом, которого неведомая сила привела в действие, заставила повернуть голову и посмотреть в определённом направлении.
Возникло ощущение движения — я будто бы опять падал во тьму вместе с духом Ламисеры. Потом направления сместились: провал стал надвигающимся горизонтом, падение — полётом по заданному пути. В пустоте, сквозь которую я плыл, образовалось отверстие — без определённых размеров, без краёв, просто отверстие в пустоте — и всё. В появившейся дыре посреди ничего я увидел большие золотые часы. Часы располагались то ли на башне, то ли на скале…
Красивые, округлые, со множеством декоративных деталек, они были расколоты неровной чёрной трещиной, делившей циферблат на две части. Вместо цифр — надписи. Очевидно, половинки, когда-то составлявшие одно целое, теперь располагались под углом друг к другу: я решил так потому, что освещение, падавшее на них, было разным. Правую часть свет окрашивал в кровавые тона, левая часть оставалась жемчужно-белой.
С двух сторон, изгибаясь по периметру циферблата, находились фигуры двух демонов. Правый висел вверх ногами. Поначалу я принял их за элементы декора, но потом увидел, как шевелятся их губы, и понял, что демоны самые настоящие. Я стал прислушиваться, но так и не сумел узнать, о чём они беседовали. Меня они не заметили. Откуда-то пришло знание, что одного зовут Артаквэйс, а второго — Тэвкэ.
Я не успел подробно рассмотреть место, где находились часы, запомнил только мутные небеса, где набухающие багровые облака вот-вот, казалось, были готовы пролиться кровавым дождём. Думается всё-таки, что часы находились на вершине скалы, а не башни, хотя и неясно, для чего их там разместили.
Затем что-то сдавило грудь, картина смазалась и я обнаружил, что сижу на кровати в комнате, снятой вчера вечером. Я тяжело дышал, простыни были мокрые от пота. Что бы не стояло за этим «видением», моему телу оно явно не понравилось. Я чувствовал себя так, как будто едва не умер. Впрочем, распад воли при сохранении разума не менее отвратителен, чем полное разложение того и другого.
Все эти «видения» начали мне уже порядком надоедать. Смысла в них не было ни на грош, но ощущения, сопровождавшие их, приводили меня в бешенство — уже после того, как всё возвращалось на круги своя и момент «исчезновения» оказывался, к счастью, лишь иллюзией, кошмарным сном. Я никогда не примирюсь с тем, что исчезну, перестану быть не только как вот это тело или вот эта индивидуальность, но и как сокровенное «я», как сущность, наделённая свободой и внутренней творческой силой. Эти же сны ставили под сомнение то, в чём я всегда был абсолютно уверен, атаковали подлинные, внутренние основания моей веры в себя.
Больше всего мне не нравилось, что эти сны могут отражать — пусть очень искажённо — какую-то подлинную реальность, какой-то настоящий дефект, затронувший не только Шэ, Келат и Тэннак, но и нечто ещё более глубинное. Это очень странно, поскольку оценивая свои действия после Бэрверского холма, я не могу не признать, что как бы ни были они мерзки — я был целеустремлён, как никогда прежде. Моя воля не повреждена… или я не чувствую повреждения? Сны свидетельствовали о втором. Но если принять их свидетельство за правду — как я исцелюсь? Эти мысли сводили меня с ума, они не могли принести ничего, кроме отчаянья. Однако так уж я устроен, что собственное бессилие вызывает во мне только ярость. Между злостью и отчаяньем злость предпочтительнее.
Такова была первая реакция. Когда ярость отхлынула, я постарался осмыслить проблему более-менее спокойно.
Возможно, за странным состоянием, которое я испытывал уже в третий раз, действительно стоит какая-то самостоятельная сущность. Мы как бы «делим на двоих» одно и то же состояние. А возможно, что и нет. Это не так важно. Вопрос в том, как от этого избавиться. Возможно, связь между нами существовала и раньше — я уже упоминал о нитях, связующих человеческое естество с естеством богов, духов и демонов. Строго говоря, никакого собственно «человеческого» естества и нет вовсе, есть неделимое бытие, разбиваемое сознанием на иллюзорные, якобы самостоятельные части. Но эта связь между мной и Другим, если она действительно есть, не должна осуществляться так, как сейчас, когда мы проникаем друг в друга не на уровне «естеств», но и как самостоятельные, независимые персоны. При таком взаимодействии неизбежной станет борьба до полного разрушения или порабощения другого. Похоже, что предчувствие сего финала и отражается в моих снах в виде сцен гибели, разложения, распада.
Знает ли существо в маске о нашей связи? Если и да, то не думаю, что связь доставляет ему столько же хлопот, как мне. Ему не о чем беспокоиться. Ведь он гораздо сильнее. Возможно, то, что для меня — ужас перед наступающим небытием, для него — удовольствие от предвкушения победы. Но тут я могу только предполагать, исходя из того немногого, что мне о Другом известно. Он и раньше-то не был паинькой, а после того, как его сбросили с небес (вспомним мой первый сон), характер этой твари окончательно испортился. Не удивлюсь, если он окажется демоном, занимающим в иерархии Нижнего Мира не самое последнее место — вроде того же Аллешариха. Не исключено, что это может быть и бессмертный. То-то его так и не сумели убить.
Можно ли свести наш контакт на нет, на уровень тех глубинных связей, что существовали между нами раньше, когда мы взаимодействовали не вредя друг другу и даже не подозревая о существовании «соседа»?
Затем мне пришло в голову, что, возможно, не всё так плохо. Вероятнее всего, повреждена не сама воля (иначе я давным-давно отказался бы от борьбы, просто сложил бы ручки и безвольно ждал, чем всё это закончится), а один из её передаточных механизмов, находящихся в Шэ. Во что превратились Шэ, Келат и Тэннак после стычки с Ночной Тенью, я уже неоднократно упоминал. Кое-что с тех пор я сумел выправить, но далеко не всё. Возможно, причина лежит именно на этом уровне. Надо проверить.
Келат анализирует и обобщает, обнаруживает причинно-следственные связи, Шэ — чувствует, Тэннак же связи устанавливает. Заклинания в этом смысле являются инструментами, конструкциями, которые, будучи собранными Тэннаком, значительно увеличивают спектр его собственных возможностей.
Я начал делать набросок предстоящей работы. Перо, бумага и чернила тут бы совсем не помешали, но увы — я не располагал ни первым, ни вторым, ни третьим. Быстро достать всё это посреди ночи вряд ли возможно, поэтому я не стал и пытаться. Обойдусь и так. Не в первый раз… Составив общий план, разобью заклинания по группам. Разработав и выстроив конструкции одной группы, перейду к следующей. Соединю две части. Перейду к третьей. И так далее. При необходимости — сделаю ещё подробную разбивку. Медленно, зато верно.
После той ночи, когда я встретился с Лердвихом и помог родиться его Тэннаку, моя собственная магическая душа быстро пошла на поправку. На самом деле, как выяснилось, я паниковал зря: выпитый Дар Лакайры Рэйнфлик ничего не повредил. Причина дисбаланса и в самом деле проистекала из-за смещения «нервных узлов» Тэннака и перераспределения его токов; но «скелет» Тэннака и без того был смещён в Бэрверском холме, естественный обмен — нарушен. Воспринятая от Лакайры сила не внесла ещё больший хаос (как мне в какой-то момент показалось), напротив, она восстанавливала повреждения. Новое смещение узлов возвращало их на те места, где они должны были находиться. Но сам процесс не был мгновенным, он растянулся на некий период времени, когда я не мог пользоваться вообще никакой магией. В общем, я шёл на поправку, и способности вернулись бы ко мне в любом случае. Ритуал, проведённый вместе с Лердвихом, только подстегнул восстановление.
Конечно, восстановилось не всё, а только то, что вообще могло быть исцелено. К тому уровню, на котором находились мои способности до встречи с Ночной Тенью, они теперь вряд ли когда-нибудь вернутся — сколько бы Одарённых баронесс я не выпил. Полное восстановление — вернее, не восстановление, а преображение — произойдёт, когда, преодолев Игольчатый Мост, я войду в недра Слепой Горы. Но всё же, благодаря выпитому Дару Лакайры, мой текущий арсенал стал существенно шире…
Заклятья я составлял на том варианте Искажённого, которому меня когда-то научил вага. Это был один из древнейших диалектов колдовского языка — диалект, возникший ещё до Стханата, до времени, когда посланные богами Избранники занялись повсеместным искоренением чёрной магии. Большинство других диалектов, разработанных в предстханатскую эпоху, до нас не дошли, но этот сохранился у обитателей Хэплитской пустыни. Более того, скайферы значительно расширили его и усовершенствовали. Во всяком случае, для их, ска