Таковы были его мечты и мысли — как всегда, фантастические, запутанные, отчасти непонятные даже ему самому. Реальность жила своей жизнью. Через два дня явились солдаты и стали выносить из погреба всё, что там было. Лицо Секвера побагровело от бешенства, огромные кулаки то сжимались, то разжимались, будто бы их обладатель вот-вот намеревался вцепиться в чьё-то горло. Но Ана обнимала мужа, и Секвер ни в кого не вцепился. Он был бессилен что-либо сделать. Бессилен был и Лердвих — только в другом смысле. Он намеревался победить «плохие» желания с помощью «хороших» — но, смотря на наглые морды баронских солдат, он понял, что не хочет побеждать. Смерть раскрылась, словно волшебный цветок теней, и потянулась к людям. Он ощутил незримые токи-течения солдат как свои собственные и вошёл в них, он чувствовал разрушительную силу, которой отзывалось каждое прикосновение к их жизненным телам, но не испытывал никаких угрызений совести. Пройдёт немного времени — дни, а может, недели — и некоторые из них умрут; другие тяжело заболеют. Он знал, что так будет. Он не сразу понял, как называется то, что он с ними сделал: это дошло до него чуть позже. «Порча» — затасканное словечко, по делу и без его обожают употреблять невежественные суеверные люди… Теперь Лердвих узнал, что же — на самом деле — оно означает.
Глава четырнадцатая
…На следующее утро они продолжили путь к верховьям Велаты. Эдрик знал, что пройдёт ещё несколько дней, и они увидят далеко впереди изломанную гряду Ханнарок, Гор Гнева. Иногда в Речном Королевстве их ещё называют Птичьими Горами — за то, что на их крутых утёсах никто, кроме птиц, жить не способен. Ханнарок с севера полукольцом охватывают Пустое Море, чьи мутные, пахнущие серой воды совершенно лишены морских обитателей.
Древняя катастрофа, сотворившая Хеплитскую Пустыню и Выплаканное Море, омертвила Море Мечтаний, которое с тех пор и стали называть Пустым. И хотя за прошедшие века люди основательно заселили почти все земли, которые только можно было заселить, берега Пустого Моря так и остались безлюдными.
Легенды о причинах катастрофы говорят следующее.
Когда-то на небе сияли не два Светила, как теперь, а три: Солнце, Луна и Горгелойг, Чёрное Светило, пылавшее всеми цветами Тьмы. Земля пребывала в хаосе, людей ещё не сотворили, и юные боги не враждовали друг с другом. Точнее сказать, в те дни перворождённые дети Светил богами ещё не были, а были только бессмертными. Некоторые так бессмертными и остались.
Идиллия продолжалась до тех пор, пока не разгорелся спор за божественный напиток анкавалэн. В той войне, длившейся довольно долгое время (боги попутно успели заселить землю людьми и прочими бегающими, летающими и ползающими тварями), Чёрное Солнце низвергли, а из его осколков сотворили ночь.
Луне повезло немногим меньше. Её плоть была умерщвлена, сила — отнята, а душа скована и заточена внутри её собственных Сфер. Так Солнце стало высшим над мирами.
Отведав анкавалэна, верные Солнцу бессмертные стали богами и поселились в Эдеме, между Сверкающей Обителью и Верхними Мирами. Лунные Князья были заперты вместе со своей родительницей, а Тёмных Князей обрекли вечно пребывать на Дне Нижних Миров. Они признали верховную власть Солнца, и за то им позволили править некоторой частью демонических царств — той частью, которой Боги Света не могли повелевать сами: силами зла, смерти, распада и истощения.
Но нашлось несколько приближённых Горгелойга, которые отвергли союз с Солнечными Богами. Они взрастили последнего сотворённого Горгелойгом бессмертного — Солнечного Убийцу, Убивающего. Они называли себя Последовавшими, имея в виду, что идут дорогой Чёрного Солнца, не изменяя своему творцу и господину, и продолжают воплощать его замысел о том, каким должно быть миру. Но вышло так, что они лишь разделили его участь и были выброшены в ничто вслед за Горгелойгом.
Об этом сложена масса легенд: о том, как Солнце открыло замыслы тёмных бессмертных богам, о том, как боги трижды приходили на остров, где рос Убивающий и трижды были обмануты Лицемером, примерявшим каждый раз новые лица, о том, как на остров пришёл Князь Мёртвых, но не смог забрать Убивающего, как началась новая война, которую назовут потом Войной Остывших Светил, и как верные Горгелойгу были разбиты. Элайна, любимица Солнца, зачаровала Убивающего, а боги сковали его нерушимыми оковами. Но (как говорится в тех же легендах) когда настанет конец этого мира, Убивающий вырвется на свободу и низвергнет Солнце. А потом Солнце воскреснет и зло будет уничтожено окончательно.
…В последнем — в полном и окончательном уничтожении всякого зла — Эдрик сильно сомневался. Даже боги в своё время осознали необходимость существования зла и тьмы — как антитезы добру и свету — для поддержания целостности мироздания, начавшего разрушаться после Падения Горгелойга. Если уничтожить Нижние Миры, рухнут и Верхние. А чем тогда станут править боги?
Кроме того, в самой их борьбе зло становилось добром и наоборот — так, что уже невозможно было отличить, где тьма, а где свет. Конечно, люди почитали Богов Света как всесвятых и всеблагих, однако именно громовой жезл Осалогбора расколол материк надвое, из-за чего образовалось Выплаканное Море, и иссушил Страну Хрустальных Городов, превратив её в Хеплитскую пустыню. Другой бог, Салург, наслал на землю великий дождь, уничтоживший почти всё живое — только для того, чтобы умертвить хуриджаров, огненных демонов, рождённых от брака Земли и Ада. Судьбы простых смертных заботили Богов Света меньше всего, когда они использовали своё оружие против тёмных бессмертных. Даже в легендах, которые включены гешскими жрецами в каноны (не говоря уже о тех, что отринуты и признаны еретическими) — даже в них боги предстают зачастую самыми обычными убийцами, кровосмесителями, клятвопреступниками и ворами.
Имена Последовавших за Чёрным Светилом были преданы забвению. Поверженные враги, желавшие на заре времён разрушить мир для того, чтобы отомстить Солнцу, превратились в пугалку для богобоязненной паствы. Последовавшие стали Последышами, а Лицемер и Истязатель — персонажами детских считалок и страшных сказок. Кроме того, их имена использовали, когда хотели выругаться более-менее цензурно.
…Эдрик думал о богах потому, что до сих пор не решил ещё, как относиться к своему спутнику. Боги поделили всё, что есть, на чёрное и белое, и в этом мире Льюис Телмарид, безусловно, был чудовищем, заслуживающим самой мучительной смерти. Но Эдрик не жил в чёрно-белом мире. Как действовал бы он сам, окажись он в ситуации, аналогичной той, в которую попал Льюис?.. Идеальный выбор между Добром и Злом существовал лишь в рамках гешской религии, которая сама являлась лишь средством контроля, позволяя богам и их слугам держать в подчинении безропотное людское стадо. На практике, однако, и боги, и их жрецы менее чем кто-либо стремились следовать идеалам, которые они сами же и провозглашали. Этим доказывалась та очевидная истина, которую исповедовала Школа Железного Листа: нет ни добра, ни зла вне человеческого воображения; выбор всегда происходит не между абсолютными величинами, а между относительными; каждый сам определяет, кто он есть, насколько силён или слаб. Непреклонная воля, с которой Льюис Телмарид шёл к намеченной цели, по своему импонировала Эдрику: в рамках его собственных представлений воля, внутренняя сила, сила духа и была той единственной ценностью, которая определяла всё остальное. Мир, в котором жил Эдрик, не раздирался надвое бесконечной борьбой добра и зла, не расщеплялся неразрешимым противоречием между «должно, но не хочу» и «хочу, но нельзя». Мир Эдрика был целостным, тяготевшим к единому центру, и этим центром было чистое «я», освобождённое от всех влечений и качеств. Воля — вот та сила, которая исходила от «я», и позволяла ему проявлять себя в поступках, не привязывая себя ни к чему, действуя непреклонно, свободно и бесстрастно.
Поэтому в мире Эдрика Льюис Телмарид не был чудовищем. Там вообще не было ни праведников, ни негодяев. Там были враги Эдрика и союзники Эдрика, слабые и сильные, рабы богов и те, кто пытался следовать собственной дорогой. Только тот, кто обладал внутренней силой, мог стать Эдрику другом или врагом. Тот же, кто собственной волей не обладал — с точки зрения Эдрика Мардельта, не существовал вовсе.
Такой вот незатейливой философии он придерживался.
Их попытались задержать у Бисариха — торгового городка, расположенного там, где начинался самый южный караванный путь, ведущий от оживлённых городов Речного Королевства к океанскому побережью. Здесь от Велаты отделялся её рукав, впадавший через пятьдесят миль в Горькое Озеро. Проток — быстрый и бурный; и поскольку Эдрик и Льюис не собирались соваться в город, им пришлось воспользоваться бродом. У брода, однако, их ждали: полсотни солдат, спешно выведенных из крепости Агимор, что прикрывала Бисарих с запада, и чародей Хаздор Киправельт, комендант этой самой крепости.
Хаздор — сорокапятилетний мужчина могучего телосложения, облачённый в посеребрённые доспехи, уверенно восседал на крупной пегой кобыле. Перед ним расположилось полтора десятка лучников, а перед лучниками — мечники и копейщики. Хаздор прибыл на берег буквально за несколько минут до того, как там появились беглецы. Об их приближении он узнал слишком поздно и организовать полноценную засаду просто не успел.
Когда Эдрик и Льюис выехали из леса к рокочущей реке, стрелки уже приладили стрелы и натянули тетивы луков до предела. Солдаты двинулись к всадникам, собираясь взять их в полукольцо.
— Ручаюсь, по нашему следу скачет ещё полсотни, — не поворачивая головы, беззаботно обронил Эдрик.
Льюис молчал, яростно сверля глазами подступавших солдат. Их было слишком много, чтобы Игра, магия или собственный клинок могли помочь ему. Так глупо попасться!.. И когда? Когда они уже почти вырвались из Речного Королевства, когда конечная цель пути стала близка, как никогда ранее…
— Бросайте оружие и сдавайтесь, — приказал Хаздор Киправельт. В правой руке он сжимал серебряный жезл, хрустальная сфера на ко