о принадлежит Картваилу…
— Я думал, этого Лунного Князя давным-давно испепелило Солнце.
— Да, он лишён присутствия в мире яви, — Эдрик пренебрежительно махнул рукой, как будто речь шла о каком-то несущественном обстоятельстве. — Но он не перестал быть тем, кто он есть: стражем границ, хозяином рубежей. Поэтому, переходя грань между жизнью и бессмертием, мы неизбежно сталкиваемся с его присутствием и созерцаем Разбитый Храм, где стоит его статуя. Возможно, ты знаешь, что у Картваила шесть рук. Они олицетворяют все возможные формы бессмертия. Правая верхняя рука поднята над головой, и в ней Картваил держит чашу. Чаша соответствует силе первого поколения — тех, кого мы сейчас чаще называем «богами». Именно в чаше содержался анкавалэн до того, как боги утратили его. В левой руке, на уровне лица, Лунный Князь сжимает жезл. Это символизирует силу, которой обладают бессмертные чародеи, маги и мудрецы. Третье поколение — три руки на уровне туловища. Венец, маска и меч.
— И что это значит?
— Мне был дан меч. Получившего венец впоследствии назовут младшим богом или властителем демонов. Он становится богом того или иного места, управляя локальной областью где-нибудь в Верхних или Нижних Мирах. Получивший маску приобретает способность к трансформации. Он не привязан к какому-то определённому облику, как оборотень. Может стать чем угодно… Шестая, последняя рука — особенная. В ней ничего нет, и её Картваил держит напротив груди, ладонью к себе. Никто и никогда не приобретал дар, сокрытый в пустой руке. Предполагается, что его получит тот человек, в котором раскроется сила анкавалэна. Поэтому последняя рука Картваила пуста: она лишь укажет на избранника, но ничего ему не даст. Конечно, никто не может знать точно. Это лишь предположение. Школа всегда ставила своей целью получить именно этот дар — дар, которого нет. Но пока — безуспешно. Маска, иногда венец, редко — меч. Три формы бессмертия, доступные для таких, как мы. Но как достичь нашей настоящей цели, мы пока не знаем. И никто не знает.
— И ты считаешь это неудачей? — Я покачал головой.
— Да.
— Мне бы твои «неудачи»…
Эдрик не ответил.
Потребовалось некоторое усилие, чтобы отвлечься от мыслей о бессмертии и вернуться к реальному положению дел. Хотя очень не хотелось этого делать. Мечтать о бессмертии так приятно…
— Пора, — Эдрик потряс меня за плечо.
Чуть менее суток я провёл в состоянии, близком ко сну. Точнее было бы назвать это «беспамятством» — моё тело спать уже не могло, но чтобы не расходовать зря энергию, я ввёл необходимые коррективы в поддерживающие заклятья, заморозив все протекающие в теле процессы. Мир погас, мысли остановились, время перестало существовать…
Теперь, пробудившись, я восстановил энергообмен. Самый долгий день в году миновал, солнце пошло на убыль, единственная стрелка на золотых часах, расположенных на вершине Слепой Горы, миновала чёрную трещину, делившую циферблат надвое.
Мост затихал. Длинные стальные иглы, прораставшие из тел, зашевелились при моём приближении, но неуверенно, словно не могли решить, нужно ли убивать меня или нет. Колдовским зрением я мог видеть потоки сил, окружающих Слепую Гору неким подобием заворачивающегося в спираль вихря. Здесь находился один из важнейших узлов мироздания, может быть, даже центр всей Сальбравы, и не существовало никакого волшебства, с помощью которого можно было бы перелететь через ров. Существовал только один путь, позволяющий проникнуть внутрь, и этот путь открывался два раза в сутки на считанные минуты.
— Ты ведь истратил почти весь свой «запас», так? — спросил Эдрик.
Я молча кивнул.
— Я тебе помогу.
— Но ведь…
— Это не помешает, не волнуйся.
Я ощутил прилив благодарности. Какие бы мотивы не заставили Эдрика отправиться со мной в этот путь, он здорово помог мне, и, наверное, мне стоило считать его своим другом. Как бы сильно его мозги не были промыты философией Школы Железного Листа, он вовсе не был таким бездушным типом, каким иногда казался. Надеюсь, я останусь в живых и у меня ещё будет возможность его отблагодарить.
Как только иглы замерли, я, вскрывая последние запасники силы, прыгнул на Мост. Сапог впечатался в мокрую от крови спину, я перемахнул через несколько тел, приземлился на чей-то живот, выдавив из мученика стон боли, бросился дальше. Скользкие, полуживые тела, были не самой лучшей дорожкой для пробега; в любой момент я мог споткнуться, потерять равновесие и налететь на какой-нибудь тонкий стальной шип, пробивавшийся, словно диковинная травинка, из-под груды плоти, но я старался не задумываться об этом. Энергия бурлила во мне, тело казалось лёгким, как пушинка, движения были точны и стремительны. Я знал, что это состояние продлится недолго — почти все запасы я растратил вчера, пытаясь преодолеть заклятья бессмертного стража — и старался за отпущенное время пробежать как можно большее расстояние. Эдрика я не видел, но смутно ощущал его присутствие рядом с собой, справа… и сверху. Вероятно, он опять перешёл в состояние клинка. Пока он просто был рядом, и ничего не предпринимал.
Хотя я бежал быстрее ветра, Игольчатый Мост, казалось, становился всё длиннее и длиннее. Вероятно, так и было. Что-то странное происходило здесь с расстояниями. Мои запасы силы иссякали. Движения замедлялись. Краем глаза я заметил дрожание шипов — Солнце заходило, и они готовились пробудиться к жизни. Быстрее, ещё быстрее… Я почувствовал, что начинаю задыхаться — тело не выдерживало такой нагрузки.
Я успел пробежать две трети пути до того, как истекло отпущенное время. Закат — которого в этом месте я всё равно не видел — превратился в ночь, и Мост ожил.
Сначала он двигался медленно — иглы раскачивались, как трава на ветру, и слепо тянулись в моём направлении, но чем дальше, тем быстрее и увереннее становились их движения. Вопли мучеников обрушились на меня дикой, оглушающей какофонией. Тела задвигались, заизвивались, я несколько раз терял равновесие и лишь чудом избегал летящих ко мне игл. Мост тем временем пробудился окончательно. Я чувствовал: он хочет поймать меня, нацепить на стальной шип, насладиться моей болью. Игольчатый Мост — не механическое приспособление. Скорее уж, какое-то странное животное, порождение извращённой фантазии одного из тех богов, которые создали это место. Прямо передо мной, разрывая тела, вырастали новые и новые шипы, я перепрыгивал через них, но видел, что впереди меня уже ожидают такие же, перекрывая путь подобием решётки. Высверк над правым плечом возвестил, что Эдрик наконец включился в игру. Я услышал звон, и увидел, как прутья осыпались — самого движения клинка я не видел. Меч замер в двадцати шагах, ожидая, когда я доберусь до этого места. Я перепрыгнул обрезки прутьев. Справа и слева, одновременно, метнулись две длинные иглы — меч срезал и их тоже. Дальше, дальше… Какой-то человек — или демон — захлебнулся криком, когда я наступил ему на лицо. Маленький ровный участок — спина лошади в окружении человеческих тел — я взбегаю по шее, отталкиваясь от черепа, лечу вперёд…
Внезапно всё кончилось. Тел под ногами больше не было, я стоял на камнях. Громада Слепой Горы заняла полнеба. Игольчатый Мост позади. Я прошёл.
Внутрь Слепой Горы вела пещера. Я находился, быть может, на расстоянии двадцати пяти или тридцати шагов от входа. Что там внутри, разобрать невозможно — между мной и пещерой пульсировало нечто вроде светящейся серебристой плёнки, набирающей с каждым мгновением силу и цвет. Эдрик говорил, что внутри находится какой-то храм, посвящённый всем богам сразу, а также — портал, который перенесёт меня в любую из Сфер Сальбравы по моему желанию.
Но сначала…
Я шагнул к плёнке.
Плёнка приобретала подобие большого зеркала, чем ближе я подходил, тем быстрее шло его формирование. В переливающемся, похожем на серебрённое море, отражении, я видел зеленовато-бурые небеса, и каменистую серую равнину, смутный образ Моста, себя самого, приближающегося к концу пути…
Нет.
Там был не я.
Я не сразу понял, что вижу в отражении. Фигура, которая двигалась мне навстречу, принадлежала кому-то другому. Она повторяла мои движения, но не слишком точно. Я замедлил шаг, но она продолжала двигаться с прежней скоростью. Это был… Мне показалось, я вернулся в один из своих снов — в кошмар, где я не был собой, а был кем-то другим… вернее — вместо меня был кто-то.
Рваная хламида, клюка в левой руке. На лице — маска. Нет, не так: лица нет, пустота под капюшоном, и на эту пустоту нацеплена грубая серая маска.
Слегка прихрамывая он (оно?) добрался до границы, разделявшей реальный мир и отражение. Я стоял в двух шагах — замер от ужаса, не понимая, что происходит. Зеркало вспухло, стало жидким, потом — сошло, как пена, пропуская это в наш мир. Не соображая, что делаю, я выставил перед собой руки, как будто бы так мог защититься от этого. Существо в маске протянуло свою длань. Я почувствовал прикосновение — холодное, как будто бы из меня вытянули что-то… Не энергию, нет… словно нечто неведомое пришло в равновесие, когда он прикоснулся ко мне…
Я услышал голос — бесполый, бесстрастный, механическое движение звука в застывшем воздухе:
— Ты помог мне вернуться. Я этого не забуду.
Глава двадцатая
Преображения не произошло. Плёнка, отделяющая бывшее от небывшего, существующее от возможного, в которую должен был войти Льюис Телмарид для того, чтобы измениться, разорвалась изнутри. Тварь, которая вылезла в реальный мир, сильно — с точки зрения Эдрика — смахивала на какого-то демона, и в первые мгновения он полагал, что именно таким странным образом и совершается смена природы: одна сущность уже есть, вторая — ещё не успела исчезнуть. Потом — почти сразу — он понял, что это не так. Что-то пошло неправильно. Или — правильно по каким-то иным, высшим закономерностям, но не так, как они предполагали. Человек не исчез, не перешёл в