Почти никто из видных персон дипломатического ведомства не явился на прощальную церемонию в угловой зал госканцелярии. Присутствовали главным образом чиновники среднего уровня и служители. Некоторые из них со слезами целовали руки своему многолетнему патрону.
В тот же день, 14 марта, Клеменс пишет письма императору Николаю I и прусскому королю Фридриху Вильгельму IV. «Сир, Европа охвачена кризисом, который опережает политическое развитие, — писал он царю, — этот кризис имеет место в социальных организмах. Я предчувствовал подобный ход событий; я постоянно противоборствовал ему почти сорок лет в качестве министра. Остановить поток — это не в человеческих силах; все, что я смог сделать, — это сдерживать его»[1118].
Ответ царя последовал 4 апреля. «Ваша страна, — писал Николай I, — потеряла в вашем лице государственного деятеля, сначала вытащившего ее из пропасти, а затем в течение более тридцати лет удерживавшего ее на том уровне политического величия, на какой ее удалось поднять»[1119].
Российский император не ограничился словами. Вскоре именно он окажет свергнутому канцлеру существенную финансовую помощь. Романтичный прусский король прослезился над посланием князя, но он с головой увяз в собственных проблемах; революция распространилась и на его страну.
Через своего преемника Фикельмона Клеменс передает Нессельроде письмо, где были такие строки: «Я провел жизнь, творя историю, мои последние возможности я использую для сбора материалов, чтобы написать историю такой, какой она была в действительности»[1120].
Кольцо вокруг Клеменса и Мелани все более и более сжималось. Отсиживаться было бы небезопасно. Свои замки предложили Рехберг и Лихтенштейн. Барон Йошка добыл для четы Меттернихов фальшивые документы. С большими предосторожностями они добрались до владений князя Лихтенштейна в Фельдсберге. Отставному государственному мужу оставалось лишь довольствоваться в своем укрытии известиями о том, что происходит в Вене, писать письма, напоминая о своем существовании.
Чтобы сохранить ориентацию в происходящем, князь просит Клеменса Хюгеля высылать ему из Вены ежедневную бульварную прессу. Особенно интересуют Меттерниха те издания, которые, по его словам, оказывают ему честь своими нападками на его персону и тем самым лишь марают себя. Интересно отметить, что сам Клеменс советует бывшему президенту бундестага графу Мюнх-Биллингхаузену (16 марта 1848 г.) как можно скорее создать ежедневную консервативную газету. Она, по замыслу князя, должна была бы представлять консервативный принцип, а не партию. Приступая к изданию, поучал Меттерних, не нужно помышлять о прибылях; цель такой газеты «чисто моральная»[1121].
Пребывание Меттернихов в гостеприимном замке Лихтенштейнов оказалось недолгим. Когда жители Фельдсберга прознали, кто гостит в княжеском замке, многие из них стали протестовать. Кончилось все требованием местных муниципальных властей, чтобы бывший канцлер покинул округу.
Вновь возникла мысль о Богемии. Крестьяне и рабочие Пласса были готовы защищать своего господина, однако вновь заартачилась местная администрация. Венским властям Меттерних был особенно неугоден. Для них он превратился в обузу.
Едва ли не единственным членом императорского семейства, отнесшимся с сочувствием к отставному канцлеру, был юный эрцгерцог Франц Иосиф, которому через несколько месяцев предстояло стать императором. В свое время Клеменс с удовольствием давал юноше уроки истории и политики. Скорее всего под давлением сына эрцгерцогиня София прислала 23 марта экс-канцлеру письмо со словами утешения. Письмо, правда, до такой степени было наполнено сетованиями эрцгерцогини по поводу собственных бед, что впору беглому семейству Меттернихов посочувствовать ей.
Дочь Клеменса и Элеоноры Леонтина Шандор подала идею искать убежища в Англии. Добраться до острова оказалось непросто. Предстояло проехать по железной дороге через несколько стран. Для привыкшего к комфортному бытию князя, который приближался к 75-летию, и тяжело больной Мелани путешествие стало серьезным испытанием. Причем даже не столько из-за непривычных физических нагрузок, сколько из-за постоянного нервного напряжения. На охваченной революцией территории Австрийской империи отставной канцлер мог быть схвачен ненавидевшими его революционерами. Супругам пришлось пережить немало тревожных дней.
Так, 23 марта они, «крадучись подобно ворам» (по выражению Мелани)[1122], сошли с поезда на последней станции перед Прагой, где появляться было весьма рискованно. Затем пришлось платить тройную цену, чтобы продолжить путешествие на конной тяге. Добравшись в конце концов до Ольмюца, княжеская чета не обнаружила там слугу графа Рехберга, который должен был дожидаться их с деньгами.
Клеменс держался стоически, сохранял спокойствие и доброе расположение духа, что служило утешением как обычно опекавшей его жене. В Теплице Клеменс и Мелани прибыли с паспортами на имя фон Майеров. Тем не менее на вокзале их узнали, но встретили весьма почтительно. Раздался даже чей-то громкий приветственный возглас.
25 марта князь и княгиня добрались до Дрездена. Австрийский посланник снабдил их новыми паспортами на имя господина и госпожи Матье. Здесь же их нашел Клеменс Хюгель с ротшильдовским аккредитивом. До Лейпцига супругов сопровождал английский посланник при саксонском дворе Форбс.
Нетрудно представить настроение Клеменса, когда он в столь жалком качестве беглеца проезжал по местам своих былых триумфов. Слабым утешением мог, пожалуй, послужить эпизод, когда на постоялом дворе вблизи голландской границы его приняли за изгнанного короля[1123].
30 марта Меттернихи прибыли в Голландию. Князь немедленно поставил об этом в известность короля. На сей раз, естественно, не было торжественного приема. Но супруги наконец смогли отдохнуть. А 20 апреля Меттерних в третий раз в своей жизни ступил на берег Британии.
II
Впервые Клеменс побывал на острове двадцатилетним фанфаронистым юнцом с непомерными, но весьма неопределенными амбициями. Хотя позже он и уверял, что уже тогда начал изучать политическую жизнь Англии, на самом же деле его гораздо больше привлекали прелести жизни «веселой старой Англии».
Вторично Клеменс высадился на Альбионе в составе венценосно-вельможного десанта, в качестве «министра иностранных дел Европы», праздновавшей победу над Наполеоном. Тогда он чрезвычайно искусно провел важную дипломатическую партию, навсегда очаровал принца-регента, будущего Георга IV.
На сей раз он оказался в незавидной роли политического изгнанника. По иронии судьбы князь нашел убежище в стране, чьи конституционные порядки, а в особенности парламентскую систему, он считал противопоказанными континентальным государствам Европы. Пикантности появлению Меттерниха в Англии придает и то обстоятельство, что незадолго до собственного бегства князь выступал за ограничение права на политическое убежище и, наоборот, за расширение возможности для экстрадиции. В революционной эмиграции он всегда видел своего злейшего врага. Теперь же он сам оказался политэмигрантом, правда, контрреволюционным. Однако, учитывая особенности психологии князя, нетрудно предположить, что подобные параллели на этот счет просто не могли прийти ему в голову.
Если бы не случайная задержка британского судна, Меттернихам пришлось бы приплыть в Англию в компании с графиней Ландсфельд, а проще говоря, со знаменитой фавориткой баварского короля, танцовщицей Лолой Монтес, тоже ставшей жертвой революции. «Я благодарю Бога, — писал князь, — за то, что он уберег меня от встречи с ней»[1124].
Уже на третий день жизни в британской столице, испытывая чувство облегчения от только что пережитых невзгод, Клеменс пишет очередное послание своей дочери графине Леонтине Шандор: «После 48 часов пребывания здесь у меня такое ощущение, что с тех пор как я вступил на английскую землю, прошло не 34 года, а всего лишь такое же количество дней»[1125].
В Лондоне Меттернихи присоединились к весьма почтенной компании изгнанников. Достаточно назвать Луи-Филиппа, Гизо, принца Вильгельма Прусского. Пальмерстон явно не в восторге от наплыва подобных эмигрантов. Их скопление в британской столице вызывало у него ассоциации с международным конгрессом. В письме лорду Минто Пальмерстон язвительно заметил по поводу прибытия Меттерниха: «Для континентальной Европы было бы счастьем, если бы такое событие свершилось бы несколькими годами раньше. Но лучше поздно, чем никогда»[1126]. Все же 30 апреля Пальмерстон нанес визит своему старому недругу. Во время их беседы, как утверждала Мелани, ни слова не было сказано о политике.
Королева Виктория и принц Альберт холодно отнеслись к экс-канцлеру, в частности потому, что возлагали на него ответственность за потрясения в Германии. Ведь это он советовал германским государям не идти на уступки, за что многие из них поплатились изгнанием. Королевская чета «не замечала» Меттерниха. Не пожелал встретиться с ним и поддерживавший либералов умеренный консерватор Р. Пиль.
Зато самый дружественный прием князь нашел у оппозиционных Пилю твердых тори. Свои симпатии продемонстрировали Меттерниху и враждебные Пальмерстону члены королевского клана.
С исключительной теплотой принял князя «железный герцог» Веллингтон. Он, по словам Мелани, бывал у Меттернихов чуть ли не ежедневно. «Эти две благородных души как будто созданы друг для друга»