Национально-революционный подъем для Меттерниха неизмеримо опаснее Наполеона. Политика — дело немногих избранных. Не нужно ничего героического. Только верные средства. Предстоит захватывающая шахматная партия, а если точнее, нечто вроде сеанса одновременной игры на нескольких досках сразу. Это требует напряжения всех интеллектуальных и нервных потенций. Ему противостоит множество внешних противников и соперников, а кроме того, плетут заговоры и в самой Австрии.
В конце января 1813 г. Меттерних заполучил письмо эрцгерцога Иосифа (его переписка все еще была под контролем) к его теще, императрице-матери Елизавете Федоровне. Вице-король Венгрии жаловался на то, что его брат следует неверным советам. «Тягостнее всего, — писал он, — видеть, что мы боремся за чуждое для нас дело, против наших естественных союзников»[250]. Палатин Иосиф ссылался при этом на единство взглядов с императрицей Марией Людовикой. Об этом канцлер и кайзер уже знали. Меттерних надеялся, и не зря, что Франца выведут из себя заключительные слова письма: «Императрица, мои братья и все разумные люди придерживаются такого же мнения». На всякий случай Меттерних даже сочинил за Франца письмо непокорному брату. Хотя письмо отослано не было, но император при всей внешней невозмутимости затаил зло на братьев. Канцлер тем самым в какой-то мере подстраховал себя с этой стороны.
Французский посол граф Отто 20 февраля сообщал о покушении на Меттерниха. Два офицера напали на него, когда он возвращался из «одного дома» (предположительно от Е. Багратион, которая оставалась в Вене во время войны). Покушавшиеся были схвачены[251]. Подозревали, что нити покушения тянулись от «русской партии».
Брат императора эрцгерцог Иоанн начал готовить выступление в западной части Австрии, чтобы народным восстанием в духе Штейна подтолкнуть императора Франца на решительные действия против Наполеона. Предполагалось сформировать «Альпийский союз» из патриотически настроенного населения. Как обычно, среди заговорщиков нашелся предатель и выдал своих товарищей Меттерниху. Среди главных организаторов сорвавшегося выступления оказался директор венских архивов И. Хормайр, заклятый враг Меттерниха, который позднее напишет буквально уничтожающую биографию канцлера.
Нити заговора, естественно, тянулись к Англии. Хормайр был связан с английским дипломатическим агентом Дж. X. Кингом. Англичанин обещал деньги и помощь британских военных кораблей в Адриатике. Были контакты и с русскими, готовилось покушение на Меттерниха, в котором видели союзника Наполеона.
Ответные меры последовали незамедлительно. На курьера, отправленного Кингом к послу Каткарту в Петербург, в ночь с 25 на 26 февраля напали «уличные грабители», избили, отобрали сумку с бумагами. Так были получены необходимые улики. Хормайра арестовали, а эрцгерцог Иоанн был вызван в госканцелярию, где получил выволочку от брата-императора, припомнившего ему и былые провинности. Однако в Вене многие видели в противниках ненавистного министра героев. Кайзер же Франц в противовес антиметтернихским настроениям возвел своего министра в звание канцлера Ордена Марии Терезии, которого не удостаивался никто после смерти Кауница. Насколько силен был антиметтерниховский синдром, свидетельствует то обстоятельство, что он задел даже Шварценберга.
Хотя корпус под его командованием и пропустил русские войска через контролируемую им территорию, чем вызвал гнев Наполеона, поведение австрийцев, а точнее Меттерниха, оставалось загадочным. Австрийский канцлер — между двух огней: Наполеон требует реальной поддержки в соответствии с договором 14 марта 1812 г., в силу династических уз, а Россия, Пруссия, влиятельные силы в австрийской империи настаивают на присоединении к шестой уже по счету антинаполеоновской коалиции.
Уклончивость, двусмысленность, постоянное лавирование Меттерниха вызывают раздражение и подозрение у обеих сторон. Российский представитель в Австрии Штакельберг писал Нессельроде 12 марта 1813 г. о своих встречах с австрийским министром: «…вопреки всем моим стараниям он избегает откровенности с упорством, равным моей настойчивости»[252]. Меттерних уверяет русских, что ломает перед Наполеоном комедию, призывает их к терпению. Бубна, в свою очередь, старается «заговорить» Наполеона, представить в желанном для него виде позицию Австрии.
«Наша система, — откровенно писал Генц, — заключается в том, чтобы держать нос по ветру»[253]. Меттерних нашел весьма обтекаемое понятие «мобильность»[254]. Но чтобы получить необходимую свободу рук, ему следовало избавиться от сковывающих пут франко-австрийского союза. Получить вольную он задумал из рук самого Наполеона, пытаясь убедить его, что только свободная от всяких союзных обязательств Австрия будет пользоваться всеобщим доверием как посредница в деле мирного урегулирования.
Надо отдать должное проницательности британского агента Дж. X. Кинга, который за полтора года пребывания в Австрии в значительной мере сумел «раскусить» Меттерниха. В донесениях Кинга министру иностранных дел Каслри содержатся интересные наблюдения и выводы, в частности в донесении от 5 февраля 1813 г. Непомерному тщеславию Меттерниха, считает англичанин, соответствует «амбиция» быть «умиротворителем Европы». Именно это для него на первом плане, а не восстановление древнего величия австрийского дома или сокрушительный удар по Франции[255]. Нереальным считает Меттерних и восстановление того эквилибра, который существовал при старом порядке. «От автора брака эрцгерцогини с Буонапарте, — продолжает Кинг, — нельзя ожидать, чтобы он по собственной воле стал разрушать дело своих рук». Но в то же самое время он не будет сожалеть, увидев, что огромное преобладание Франции уменьшилось. Отмечает Кинг и исключительную самонадеянность австрийского министра: «Он льстит себя мыслью, что благодаря изощренному искусству ведения переговоров ему удастся преодолеть любые препятствия и перехитрить всех, с кем придется иметь дело»[256].
Кинг был прав, когда говорил о том, что Меттерних стремится выиграть время. Однако он допускал ошибку, приписывая творцу австрийской внешней политики пассивно-выжидательный стиль поведения. Парадоксальным образом выжидательная политика Меттерниха отличалась энергией и разворотливостью.
Меттерних в непрерывных разъездах, бесконечных переговорах с русскими, прусскими, многочисленными германскими государями, их дипломатическими представителями. Началось бегство из Рейнского союза. Средние и малые германские государства были нужны австрийскому канцлеру как противовес Пруссии, тем более что из этой страны звучали громкие призывы к национально-освободительной войне, к германскому единству. Если барон Штейн взывал к народу, то граф Меттерних стремился нейтрализовать его призывы, вербуя под австрийские знамена монархов.
Наряду с активной дипломатической деятельностью Меттерних занимается и военными проблемами. Корпус Шварценберга превращается в солидную армию численностью в 64 тыс. солдат. На подходе еще свыше 100 тыс. резервистов[257]. Канцлер стремится быть ближе к событиям, чтобы как можно скорее, в случае надобности, вступить в контакт с любой стороной, эффективнее выполнить посредническую миссию. Он мысленно проигрывает самые разнообразные варианты, имея в виду даже такой фантасмагорический, как соглашение между русским царем и императором французов. Забегая несколько вперед, любопытно отметить, что мысль о возможности нового Тильзита не покидала Меттерниха даже в канун битвы при Бауцене (май 1813 г.).
Немало хлопот доставляет Меттерниху его августейший господин. Франц I начал склоняться в пользу коалиции, направленной против своего зятя, но не хотел бы ввязываться в войну. После бесчисленных поражений от французов австрийский император панически боялся новых битв. В начале июня Меттерниху удалось вытащить его в маленький богемский городок Йичин, расположенный на полпути между главной квартирой Наполеона в Дрездене и союзников (России и Пруссии) в силезском городке Рейхенбахе. Отсюда удобно было осуществлять челночную посредническую дипломатию.
Клеменса буквально распирает от сознания собственной исключительной роли. Уже в привычном читателю стиле он пишет любимой дочери Марии: «Это нелегкое дело нести на своих плечах всю Европу… два императора и один король в 25 милях отсюда, 300 тыс. войск на таком же расстоянии и 100 тыс. в непосредственной близости»[258].
Возможно, выбор места для императорской ставки определялся не только политическими и военными соображениями. Кульминационный момент политической биографии Клеменса совпал с самой захватывающей в его жизни любовной историей. В первый и последний раз этот, хотя и любвеобильный, но холодный человек испытал нечто похожее на страсть. Женщина, пробудившая в его душе столь сильное чувство, была знакома ему уже более десятка лет. Они встречались и в Дрездене, и в Берлине, и в Вене, но только теперь пробил час любви. Этой роковой женщиной в богатой любовными историями жизни канцлера была герцогиня Вильгельмина Саган из знаменитого курляндского семейства, о котором уже говорилось на страницах этой книги. В те дни она пребывала в своем чешском владении Ратиборжице, как раз неподалеку от Йичина.
Многочисленные любовные связи создали Вильгельмине сомнительную славу. В ней неизъяснимая женская притягательность сочеталась с острым умом, интересом к политике, то есть всем тем, что так привлекало Меттерниха. Клеменс не уставал изумляться, как это он со своим опытом мог так долго не замечать Вильгельмину. Зато теперь он просто не мог обойтись без нее. Не исключено, что его столь частые поездки из ставки в ставку диктовались не только деловой необходимостью. Ратиборжице стало для него подлинным земным раем, где в самое напряженное для всей Европы время он находил отраду для сердца и для души.