[453]. С его поправками документ был подписан тремя монархами 26 сентября 1815 г. Британский принц-регент, хотя и не подписал его, но заверил в своей солидарности.
Характерно, что, весьма склонный к бахвальству, Клеменс в первые годы существования Священного союза не связывал его со своим именем, вообще редко вспоминал о нем. Иным было поведение царя. «Он смотрит на себя, — отмечал Генц в 1818 г., — как на основателя европейской федерации и хотел бы, чтобы на него смотрели как на ее главу. В течение двух лет он не написал ни одной записки, ни одной дипломатической бумаги, где бы эта система не была бы представлена славой века и спасением мира»[454].
Вообще первые три года своего существования Священный союз подавал не так уж много признаков жизни. У него не было какого-то более или менее постоянного органа, определенной периодичности созыва конгрессов или совещаний монархов и министров. Первый конгресс собрался лишь в 1818 г. Не обнаруживал особого интереса к Священному союзу и тот, кто считал себя «первым министром Европы», тот, кого вскоре назовут chevalier de Saint-Alliance.
Лишь с трехгодичным опозданием он осознал, какие возможности заложены в Священном союзе для борьбы с революционными движениями. В его сознании утвердилась картина разветвленного международного революционного заговора с руководящим центром, естественно, в Париже. Тесно связанным между собой тайным революционным обществам или, как называл их Меттерних, «сектам» следовало противопоставить такую же международную солидарность охранительных сил. Священный союз казался теперь Меттерниху подходящей для столь значительной цели структурой.
Перелом в отношении австрийского канцлера к Священному союзу во многом обусловлен и эволюцией политики российского императора от абстрактного либерализма к реакции. Теперь с помощью Священного союза можно было попытаться направить энергию царя главным образом в охранительное, контрреволюционное русло, отвлекая его от мистических и экспансионистских мечтаний.
Было и другое, не менее важное соображение. Разве не дипломатии конгрессов и конференций был обязан Клеменс самыми серьезными успехами? Как раз в сложном хитросплетении множества разнообразных интересов его дипломатическое искусство проявлялось с наибольшим блеском. В концерте держав благодаря его изощренной тактике удавалось скрадывать многие слабости Австрийской империи, которые обнажались в двусторонних отношениях. Священный союз и открывал перспективу относительно регулярной многосторонней дипломатии конгрессов, в которой Клеменс чувствовал себя как рыба в воде.
Поэтому он придавал такое огромное значение организации первого конгресса Священного союза. Местом для него выбрали Ахен, хотя прусский король поначалу пытался противиться этому по соображениям экономии.
Будучи уверен в Каслри, Меттерних основное внимание сосредоточил на России. Пока отношения с царем не налажены, он не упускает случая пустить в ход свои чары в общении с российскими дипломатами, прежде всего аккредитованными в Вене. Эти чары испытал на себе и посланник царя граф Ю. А. Головкин: князь удостоил его двухчасовой беседы, раскрыл перед ним свое понимание европейской системы. «Отставив присущие его титулу официальность и сдержанность, — сообщал Головкин Нессельроде, — министр говорил языком просвещенного и мудрого наблюдателя, убежденного в том, что строгое соблюдение современной системы есть единственная возможная гарантия общего счастья и поддержки существующих порядков»[455].
Австрийский канцлер не скрывал отрицательного отношения к идее вовлечения в дела союза второстепенных государств: «Состояние Европы требует определенного верховенства; при Наполеоне оно было деспотическим. Если не хотят, чтобы оно стало демократическим, то заботу о его сохранении и поддержании следует возложить на четыре великие державы, стоящие во главе европейской системы, если со временем к ним не присоединится и Франция. Пусть завистники называют эту систему аристократической — слова не имеют значения, лишь бы творилось благо и пресекалось зло». «Европейская система есть главная пружина мировой политики»[456], — вещал Клеменс.
Стоило Головкину коснуться «восточного вопроса», как перед ним мгновенно предстал совсем другой Меттерних: «Минутная пауза и перемена темы показали мне, что час откровенного поединка еще не пробил, и я отложил дело до другого случая»[457].
В преддверии Ахенского конгресса (29 сентября — 22 ноября 1818 г.) стали очевидны серьезные противоречия между Австрией и Россией и в подходе к европейской системе. Меттерних по-прежнему не желал включения в нее Франции. Его «концерт» ограничивался по сути квартетом великих держав. Российское же министерство иностранных дел придерживалось иной, более широкой точки зрения: «Если исходить из того, что совещание в Ахене должно содействовать прогрессу европейской системы, то речь там может идти не о четверном, а о всеобщем союзе»[458]. Российская дипломатия отказывалась видеть, подобно Меттерниху, во Франции постоянный очаг революционной угрозы и держать дверь в союз для нее закрытой; это «значило бы либо беспричинно допустить большую и опасную несправедливость, оживить, а не устранить источник зла, либо преднамеренно пожертвовать политическим существованием одного государства ради мнимого спасения других»[459].
Чтобы прийти к конгрессу в хорошей физической форме, Клеменс, по совету врача, отправился в Карлсбад. Но и на курорте вокруг него, как центра дипломатической галактики, вращались свои и зарубежные дипломаты. Князь развлекается, музицируя в составе оркестра вместе с князем де Бироном, несколькими прусскими военными и другими любителями. На курорт приезжает выдающаяся итальянская певица (с ней князь был знаком довольно близко) Анжелика Каталани. Меттерних представил ее, пожалуй, самому знаменитому из отдыхающих — Гете. Даже известие о тяжелом состоянии, а позже и смерти отца не заставило его прервать 40-дневный курс лечения.
На конгресс в Ахен Клеменс едет довольно долго. Во Франкфурте, если верить его словам, он был встречен «как мессия». Затем он проследовал в Майнц, где встретился с Францем I и повез того в Йоханнисберг. Император был почетным гостем князя. После этого они вместе отправились в Ахен, куда и прибыли в конце сентября 1818 г. синхронно с другими действующими лицами.
Сразу же пришлось забыть о недавнем отдыхе. Новый российский министр иностранных дел граф Каподистрия предложил резко расширить Священный союз, включив в него все государства, подписавшие заключительный акт Венского конгресса. Ни для Меттерниха, ни для Каслри, убежденных сторонников концерта держав, такой подход был неприемлем. С трудом благодаря Меттерниху был найден компромисс. Сначала четыре державы антинаполеоновской коалиции подтвердили в форме секретного протокола условия договоров в Шомони и Париже. Затем в Священный союз пригласили Францию.
В секрете оставался и принятый с участием Франции документ от 15 ноября, в соответствии с которым пять великих держав присвоили себе право на вмешательство в дела любого европейского государства в случае возникновения в нем революционной опасности. Монархи и министры, по словам Генца, искусно сформулировавшего их мысли в документах конгресса, «заставили замолчать все остальные соображения перед высшею обязанностью предохранить власть от крушения, избавив народы от их собственных заблуждений. Не вступая в излишние договоры, они заключили тесное соглашение относительно того, как держаться во время шторма»[460].
Конгрессы Священного союза отныне должны были проводиться регулярно, чтобы не упускать из-под контроля ситуацию в Европе. У Меттерниха имелось достаточно оснований быть довольным результатами, достигнутыми в Ахене. Но все-таки это был еще не его конгресс. На нем царил российский император. «История конгресса в Ахене, — писал Генц, — сосредоточивалась вокруг его августейшей персоны; он был его движущей силой, руководителем и героем»[461]. Но тот факт, что в Ахене восторжествовал принцип «дипломатии конгрессов», открывал перед Клеменсом увлекательные перспективы, которые он вскоре смог в значительной мере реализовать.
II
Перед австрийским канцлером стояли и сложные внутриполитические задачи. Его дипломатическая деятельность была направлена на создание внешнего эквилибра, в рамках которого укреплялись внешнеполитические державные позиции Австрийской империи. Обеспечив своей стране завидную роль на международной арене, канцлер параллельно стремился закрепить внутренний эквилибр.
После Венского конгресса Клеменс находился в состоянии эйфории. У него возникло ощущение, что буквально все ему под силу. В сфере его внимания оказываются практически все ключевые аспекты жизни Австрийской империи. Государственная деятельность стала его первейшей жизненной потребностью. «Мой стол — моя маленькая родина»[462], — признается Меттерних. Министр берет в нем верх над грансеньором-сибаритом. Он занимается делами даже во время отдыха. В то же время грансеньорская закваска оберегает его от мелочного бюрократизма. Он не стремится встревать в каждое дело, контро лировать всякий шаг своих подчиненных. На вопрос о том, как ему удается так много делать, Меттерних отвечал: «Я не делаю ничего из того, что могли бы сделать другие»[463].
Клеменс вершит дела и в императорском семействе, почти как в своем собственном, о чем свидетельствует следующая история. Пользуясь затянувшимся пребыванием князя в Италии, спешат жениться без его спроса эрцгерцоги Иосиф и Карл. Успел, правда, лишь первый. Тогда возмущенный канцлер решает составить семейный статут, своего рода кодекс поведения членов императорского семейства. Естественно, блюстителем статута должен быть канцлер.