стремился закрепить успех. Меттерних бьет тревогу. В письме Ф. Нойману (9 июня 1833 г.) он высказывал опасения, что «Лондонская конференция может превратиться в постоянно действующую, постепенно подняться до уровня политической институции, присвоившей себе значение и влияние ареопага, в котором представители трех континентальных держав будут низведены до роли сообщников реформаторской политики двух морских держав»[800].
22 марта 1833 г. под эгидой Пруссии был учрежден Таможенный союз. К нему присоединились многие германские государства, чья экономика была ориентирована на Пруссию. В докладе кайзеру Францу I (июль 1833 г.) Клеменс выражает по этому поводу явное беспокойство. Говоря об экономических угрозах Таможенного союза, Меттерних считает, что и политические последствия создания этой организации могут оказаться для Германии и в особенности для Австрии не менее тяжелыми. Экономические преимущества Пруссии нарушают всю систему равновесия, на которой зиждется Германский союз. Существенно меняется соотношение сил: из 17 государств в союзном сейме большинство оказывается в сфере Таможенного союза. В будущем влияние Австрии на втянутые в прусскую орбиту дворы станет уменьшаться, они привыкнут взирать с надеждой исключительно на Берлин. В коммерческом же отношении они вообще «будут рассматривать Австрию как заграницу»[801].
В начале 1833 г. внимание князя привлек заговор франкфуртских радикалов, будто бы стремившихся образовать республику под протекторатом Франции. Он постарался раздуть шумиху из-за нападения нескольких десятков радикалов, главным образом студентов, на франкфуртскую гауптвахту. Среди участников штурма было несколько польских эмигрантов. По слухам, ожидалось подкрепление из Швейцарии, где находилось много польских изгнанников. «Польский след», казалось, подкреплял привычную версию об интернациональном характере революционной угрозы. Естественно, выступление было сурово подавлено, а Меттерних получил хороший повод для ужесточения борьбы с либералами и радикалами. Он взялся за подготовку министерской конференции в Вене, чтобы придать коллективный характер противоборству с революционным брожением в Германии.
Тогда же, в 1833 г., под крылом Меттерниха возникает Информационное бюро в Майнце для противодействия либеральной и революционной периодической печати.
Князю хорошо запомнились слова Наполеона, приравнявшего силу воздействия прессы к мощи целого войска. И, как заметил немецкий историк Ф.-Т. Хефер, «вплоть до последних дней пребывания на своем посту он (Меттерних. — П. Р.) оставался „пресс-шефом империи“»[802]. Уже давно на него работала группа талантливых публицистов и литераторов, курировал которую Генц. Ключевой же ее фигурой был И.-А. Пилат. Деятельность этих людей предназначалась главным образом для внутриимперского потребления. Своими усилиями они должны были влиять на общественное мнение в Австрии, а также в Германии.
Майнцское информационное бюро создавалось для работы преимущественно «на экспорт». В его задачи входило оказание воздействия (прямого и закамуфлированного) на зарубежные издания: заказные статьи, комментарии, опровержения и т. п. При этом следует отметить, что в сферу внимания князя входило множество газет и журналов. Так, Госканцелярия, по данным на 1838 г., выписывала более 150 наименований одних только газет[803].
Майнцское информбюро начало функционировать весной 1833 г. Его задачи сразу же довольно далеко выходят за рамки «контрпропаганды». Вскоре наметился определенный крен в сторону сбора информации и даже агентурной работы.
В инструкции руководителю бюро К.-Г. Ноэ фон Нордбергу канцлер рисует ужасный образ врага: «То проклятое братство, которое уже в течение полувека неутомимо трудится над свержением существующих и вообще всяких порядков и тронов, добилось одной из самых своих значительных побед во Франции. Тем не менее оно не унимается; его планы идут дальше, они охватывают весь мир, и из Парижа, оплота революционной пропаганды, это сообщество воздействует на различные государства Европы, распространяет свои преступные учения и подстрекает народы против их правительств»[804].
«Ведущий комитет, который образует центр этого перманентного заговора, — продолжал князь, — имеет под своей эгидой столько же руководящих клубов, сколько имеется наций, на чье революционизирование можно надеяться»[805].
Даже столь прозаическому документу, как инструкция, Клеменс придает драматическое звучание: «Момент решающей битвы вечного права против революционного принципа близок и неизбежен. На Австрию обращены взоры всех правительств, которые ищут спасения. Чтобы победить в такой суровой борьбе, требуются большие материальные ресурсы… однако не менее важно располагать точными данными о намерениях и средствах действующего в глубокой тайне врага»[806].
Увенчивается инструкция серией задач, важнейшие из которых сводились к следующему: «а) идти по следам уже выявленных революционных происков; б) составить из имеющихся в наличии и постепенно выявляемых деталей возможно более полный образ реализуемого заговора и всех его тайных нитей; в) посредством взаимообмена сведениями обеспечивать правительствам способность, не теряя времени, принимать неотложные меры; г) предоставить необходимые сведения по каждому связанному с общей целью пункту»[807].
Особенно интересовали Меттерниха такие радикально-демократические организации, как возглавляемая Дж. Мадзини «Молодая Европа» и «Молодая Германия», наиболее яркими фигурами в которой были Г. Гейне, Л. Бёрне, К. Гуцков. «С некоторого времени, — отмечал Меттерних в октябре 1835 г., — наше внимание в значительной мере привлекают происки литературной школы, работающей по примеру Гейне и Бёрне под именем „Молодой Германии“. Их линия заключается в том, чтобы с помощью романов и поэзии оказывать влияние на большой читательский мир Германии. Причем это влияние направлено на подрыв всех признанных естественных религий и на обожествление грубейшей чувственности. Несомненно, руководители этой безбожной секты намереваются разрушить те устои религиозной и моральной жизни Германии, которые поддерживают здание государства и без которых оно быстро развалится»[808].
Особую роль в информбюро играли «конфиденты» — доверенные агенты с широким кругом задач. Их вербовали из интеллектуальной среды. Одних на это толкала нужда в деньгах. Кому-то смягчали наказание или разрешали вернуться из эмиграции на родину. Приманкой служили и обещания принять на государственную службу. Но, как правило, отмечает Ф.-Т. Хёфер, подобные посулы не выполнялись.
Отбор был строгим. «Конфиденты» считались штучным товаром. Среди них не было фигур «первого плана». Но в большинстве своем они отличались незаурядными способностями, позволявшими им легко внедряться в интеллектуальное эмигрантское сообщество, завоевывать в нем доверие, не только собирать информацию, но и оказывать влияние.
Благодаря конфидентам немецкая пресса и издательства оказались «под колпаком» у австрийского канцлера. Он заранее знал о планах авторов и издателей, мог в случае необходимости предпринять превентивные меры. Хуже обстояло дело с итальянскими, польскими и венгерскими газетами, журналами и книгами.
На содержание «конфидентов» расходовалось от 14 до 17 тыс. гульденов в год. Когда граф Седльницкий усомнился в том, насколько оправданны такие затраты, Меттерних в январе 1835 г. решительно взял бюро под защиту от главы австрийского полицейского ведомства, высоко оценив результаты деятельности своей агентуры. С его оценкой согласен и автор содержательного исследования, посвященного Майнцскому информбюро, Ф.-Т. Хёфер. Это детище Меттерниха, полагает он, добилось вполне ощутимых результатов в публицистической и осведомительской деятельности. Успехи во многом определялись интеллектуальным уровнем «конфидентов», их серьезным отношением к делу[809].
Параллельно с созданием Майнцского бюро был налажен обмен информацией между Австрией и Россией. Стороны снабжали друг друга сведениями, в первую очередь о польских эмигрантах. Ходили упорные слухи о том, что польские революционеры готовят покушение на Николая I. Вскоре по инициативе Меттерниха был установлен непосредственный контакт между ним и шефом российских жандармов А. X. Бенкендорфом. Они знали друг друга еще с 1807 г. Более зрелый и опытный австрийский посол знакомил тогда с удовольствиями парижской жизни молодого полковника, прибывшего сюда в составе свиты генерала Толстого.
В связи с угрозой англо-французской антанты и подъемом либеральных настроений в Европе конфликтовать с российским императором из-за злополучного «восточного вопроса» было бы неблагоразумно. Ради «консервативной солидарности» приходилось мириться со свершившимся. Хотя князь был сильно уязвлен Ункяр-Искелесийским сюрпризом царя, он в очередной раз попытался выдать явную неудачу за успех. И, надо сказать, весьма преуспел в этом. Легче всего ему было убедить в этом самого себя. Утешительным аргументом служило ему заверение Николая I о том, что раздел Порты вовсе не является для него заветной целью. В доверительной беседе с австрийским послом, тогдашним фаворитом канцлера графом Фикельмоном, российский император говорил: «Я желал бы поддержать турецкую империю; если она падет, то я ничего не хочу из ее обломков»[810]. Правда, Николай I не верил в долговечность Порты и питал надежду на восстановление на ее развалинах греческой империи, когда-то разрушенной турками. По поручению царя Татищев два месяца добивался от Меттерниха, чтобы тот высказал свое отношение к подобному повороту событий. В конце концов князь заявил, что венский двор не отступится от турецкой империи. Если же ей все-таки суждено пасть, то «государь, которому достанутся берега Босфора и столицей коего будет Константинополь, не должен носить титул императора»