нского министра иностранных дел вел «подрывную» работу против меттерниховской системы, правда, без особого успеха[819].
Но даже столь сильный приступ либерализма у Пальмерстона не мог остановить Меттерниха в его попытках найти путь к сближению с Англией и к возрождению «концерта европейских держав». С этой точки зрения заслуживают интереса две депеши австрийского канцлера (от 17 июля и 11 сентября 1834 г.), адресованные сотруднику посольства в Лондоне К. фон Хуммелауэру, с тем, однако, чтобы с ними обязательно ознакомился Пальмерстон. «В прошлом, — подчеркивал канцлер в первой из депеш, — по восточным делам Австрия постоянно занимала позицию, противоположную той, какой обычно следовала Россия»[820]. Правда, и политический курс «морских держав» далеко не всегда совпадал с австрийским, прежде всего относительно Греции. Но об этом Меттерних готов забыть ради решения настоятельной сегодняшней задачи: сохранения Оттоманской империи. Теперь в этом пункте, по твердому убеждению князя, сходятся интересы всех держав: и «морских», и «северных», в том числе и России. Нельзя упускать такого шанса, обращается канцлер к главному, хотя и не обозначенному адресату, ссылаясь на то, что «Россия может отойти от консервативного принципа, который сегодня служит базой для ее политики относительно Порты»[821].
Эти слова Меттерниха вызвали скептический комментарий британского министра на полях документа: «Мы и не считаем, что Россия действует, руководствуясь этим принципом»[822]. Ответа на послание канцлера не последовало. Поэтому в его второй депеше явно ощущается обида. Он сожалеет, что его «дружественные инициативы» не нашли отклика у британского правительства. Вновь сделан упор на общность интересов Австрии и Англии в восточном вопросе. Действительно, замечает на полях Пальмерстон, общие интересы у Лондона и Вены есть, «и нам остается лишь сожалеть, что Австрия не поступала так, как того требовали ее реальные интересы»[823].
Без ответа осталась и эта, сентябрьская депеша, но Пальмерстон счел нужным подробно прокомментировать оба послания Меттерниха в письме своему послу в Вене, поклоннику князя, Фредерику Лэму (16 октября 1834 г.). Принципиальное расхождение между Лондоном и Веной заключается, на взгляд британского министра, в том, что австрийское правительство верит в бескорыстие российской политики по отношению к Турции, тогда как правительство Англии видит главную угрозу «независимости и целостности Турецкой империи в амбициях и интересах России»[824]. При сохранении номинальной независимости султана Россия, уверен Пальмерстон, не упустит возможности расширения за счет турецкой территории. Поэтому он не может согласиться с Меттернихом, полагающим, что важнейшие источники угрозы для Турции коренятся в ее внутренней ситуации и, особенно, в политическом соперничестве европейских держав, которое вызывает у канцлера крайнее сожаление.
Пальмерстон придерживается диаметрально противоположного взгляда: «Что касается политического соперничества европейских государств, то оно скорее источник безопасности, нежели угрозы для Турции: ни одно из государств не позволяет остальным расширяться за счет турок; взаимная подозрительность может воспрепятствовать любому общему соглашению по поводу раздела»[825].
В изощренной словесной вязи посланий Меттерниха Пальмерстон не разглядел или, точнее, не захотел разглядеть заветную идею канцлера — ренессанс концерта европейских держав. Глава Форин-офиса был склонен переоценивать степень зависимости Меттерниха от царя и силу его приверженности продекларированным консервативным принципам. «Меттерних, — говорил он Лэму в октябре 1834 г., — по турецким делам выступает глашатаем России»[826].
Между тем Метерних преследовал свои собственные цели. Предлагая соглашение пяти держав, новый вариант «пентархии», канцлер надеялся выступить в роли посредника между «либеральными» и «консервативными» державами, вернуть блеск своему потускневшему престижу. По его расчетам, при такой многосторонней конфигурации сил будет легче стреножить Россию в том случае, если она все-таки попытается покуситься на турецкие владения. Видимо, личная неприязнь мешала Пальмерстону верно оценить побудительные мотивы и шаги Меттерниха. Кроме того, англичанин привык ценить силу, а с этой точки зрения удельный вес Австрии на международной арене постоянно падал.
Следует отметить, что и российская сторона не заблуждалась на счет степени надежности своих консервативных союзников, особенно Австрии. В памятной записке барона Ф. И. Бруннова, на основе которой строился курс истории международных отношений, который этот российский дипломат читал цесаревичу, будущему царю Александру II, говорилось о правиле, которое необходимо соблюдать в отношениях с союзниками «дабы не подвергаться печальному разочарованию». Правило это «состоит в том, чтобы не ожидать от них никакого активного содействия в случае, если бы произошло столкновение между нами и морскими державами по делам Востока»[827].
Не найдя взаимопонимания с Пальмерстоном, Клеменс смирился с тем, что реализацию излюбленной идеи придется отложить до лучших времен. Его не оставляла надежда, что премьер-министра Грея сменит лорд Мельбурн и тогда прометтерниховская линия Лэма возьмет верх над курсом Пальмерстона. А еще лучше, если к власти придут тори во главе с другом князя Веллингтоном.
Казалось, Клеменс дождался своего часа. Осенью 1834 г. виги в Лондоне уступили власть консерваторам. «Мы потерпели полное поражение, — писал Пальмерстон брату 16 ноября 1834 г., — Веллингтон — премьер-министр и завтра в два часа дня в Сент Джеймсе мы передаем печати и прочее». «Скажи это прямо самому Меттерниху, — добавил отставной министр в постскриптуме для Вены. — Пусть это порадует его сердце и будет самой приятной вещью, которую он когда-либо слышал от меня»[828]. Наверное, не меньше Меттерниха уходу Пальмерстона из Форин-офиса радовались министерские клерки, изнемогавшие от перегрузок при не знавшем устали министре. Но ни канцлеру, ни клеркам, ни всем прочим недоброжелателям Пальмерстона отдохнуть от него не довелось. Уже через пять месяцев он снова вернулся в Форин-офис. Дуэль с Меттернихом продолжилась.
Разыграть за спиной России английскую карту князю в первой половине 30-х годов не удалось. Причем дело не только в недоверии Пальмерстона к австрийскому канцлеру и их личном соперничестве. У самого Клеменса была существенно ограничена свобода маневра. Чтобы решать консервативную по сути задачу поддержания эквилибра, требовалось сближаться с либеральными или «морскими» державами, не желавшими допустить усиления России за счет Оттоманской империи. С другой стороны, сотрудничество с консервативными союзниками служило важным фактором сохранения устоев Австрийской империи.
Династическая солидарность укрепляла представление о незыблемости монархических порядков, поддерживала их ауру. Монархи считались олицетворением государства и нации. Их авторитет не должен был подвергаться ни малейшему ущемлению. Не могло быть и речи о народном суверенитете и разделении властей. Все это осложняло отношения с конституционными, ограниченными монархиями и подталкивало Австрию к консервативному альянсу. Весной же 1835 г. поддержка консервативных союзников была для Клеменса важна, пожалуй, как никогда.
Глава IX. «Больной полководец»
I
Уникальная роль Меттерниха в Габсбургской империи зиждилась прежде всего на поддержке кайзера Франца. Его уход из жизни мог повлечь за собой и падение казавшегося всесильным канцлера.
Много неприятных часов Клеменс пережил в 1826 г., когда его покровитель едва не умер от тяжкой болезни. Франц I получил отсрочку примерно на девять лет. Зимой 1835 г. при посещении театра он сильно простудился. Простуда перешла в воспаление легких, которое и стоило императору жизни. 2 марта 1835 г. он скончался.
Предусмотрительный князь постарался максимально укрепить свои собственные позиции в государстве. Особую сложность придавало ситуации то обстоятельство, что прямой наследник престола, старший сын Франца I эрцгерцог Фердинанд, был человеком умственно и физически неполноценным. Еще в 1812 г. Венский архиепископ советовал кайзеру отстранить старшего сына от престолонаследия[829]. Однако педантичный по натуре Франц отказался отступать от буквы закона и был поддержан в этом Меттернихом. У Србика дело выглядит таким образом, будто князь исходил исключительно из принципа легитимности. Большинство же историков склоняются к точке зрения Библя: князь руководствовался собственными интересами.
Чтобы гарантировать свое политическое будущее после кончины императора, канцлер очень тонко и деликатно продвигал мысль о необходимости некоего неявного регентства при недееспособном наследнике. На всякий случай первый вариант политического завещания кайзера был написан еще Генцем.
Духовник Франца I епископ И. М. Вагнер дал ему завещание на подпись 28 февраля 1835 г. Кроме политического завещания умирающий император подписал еще и духовное. Над ним Меттерних потрудился вместе с Вагнером. Сближению князя и священника успела поспособствовать набожная Мелани. Во втором тексте речь шла о расширении прерогатив церкви, урезанных в свое время реформатором Иосифом II. Возможно, это было платой Вагнеру за то, что он своевременно передал Францу политическое завещание.
Кайзер завещал сыну продолжить и как можно быстрее довести до конца начатое им дело исправления и модификации тех законов, принципов и подходов к церковным делам, которые были введены с 1780 г.