[845]. Хотя, как обычно, Клеменс был склонен преувеличивать собственную роль.
Крайняя занятость не помешала ему встретиться с Бальзаком. Если князь и не читал книг знаменитого писателя, то, во всяком случае, был о нем много наслышан. К австрийскому канцлеру французского писателя привели сразу несколько обстоятельств. Его живо интересовали действующие лица наполеоновской эпохи. Он посещал Талейрана, сожалел, что не удалось познакомиться с Веллингтоном. В его творческие планы входило знакомство с театром военных действий, где разворачивалось много наполеоновских сражений.
Визиту Бальзака поспособствовали две дамы. Одна из них — герцогиня д’Абрантес, или Лаура Жюно, бывшая любовница князя. Другая — маркиза де Кастри: ее писатель вывел в своих произведениях под именем герцогини де Ланже. У маркизы была любовная связь с безвременно умершим сыном Меттерниха Виктором. В результате у князя появился незаконнорожденный внук.
Нельзя с уверенностью утверждать, что Бальзака уполномочили обсуждать эту проблему с Меттернихом. Но все же во время их беседы речь шла и о маленьком Роже (так звали сына маркизы и Виктора); ему Бальзак посвятил одну из сказок в духе Перро[846]. Позднее внук Меттерниха усилиями деда получит титул барона фон Альденбурга и поступит на австрийскую дипломатическую службу. Он дослужился до должности посла и участвовал в подготовке к изданию документального наследия канцлера.
20 мая 1835 г. Бальзак оказался гостем князя. Хотя князь, по свидетельству Мелани, встретил писателя словами о том, что он не читал его книг, между ними быстро установилось взаимопонимание. «Клеменс был очарован тем, как его гость смотрит на вещи и оценивает их»[847], — записала княгиня в своем дневнике. Бальзак тоже был в восторге от своего собеседника. Князь даже подарил ему сюжет для пьесы.
Некоторые специалисты ставят под сомнение слова о том, что Меттерних не читал Бальзака. Среди них существует мнение, что «Историю тринадцати» князь «проглотил» сразу же после ее публикации[848]. Возможно, он прочел и «Отца Горио». Правда, уверенности в этом нет.
Бальзак был буквально заласкан австрийскими аристократами. Наряду с Меттернихом его принимали, в частности, Шварценберги и Шенбурны. Это вызвало зависть у подруги писателя Эвелины Ганской, которую от венских патрициев отделяла изрядная дистанция.
Но главные помыслы и усилия канцлера сосредоточились на подготовке встречи «восточных» монархов. Опыта Клеменсу было не занимать, но непредсказуемость кайзера держала министра в постоянном напряжении.
Генеральной репетицией к встрече на высшем уровне послужило турне Фердинанда и Марии Анны по маршруту от Мариенбада до Кёнигсварта. Императорскую чету сопровождал большой кортеж из придворных и дипломатов. Самый роскошный прием ожидал императора и императрицу, конечно, в меттерниховском Кёнигсварте. Оттуда все направились в Теплице, где предстояло свидание двух императоров и прусского короля.
Мелани была беременна и не могла сопровождать мужа, но Клеменс ежедневно отправлял ей обстоятельные письма-отчеты обо всем, что происходило. Сам он появился в Теплице 20 сентября, чтобы держать под постоянным контролем все приготовления, предусмотреть все до мельчайших деталей.
Главный гость — российский император — прибыл даже несколько раньше запланированного срока. В Теплице приехала и императрица с тринадцатилетней дочерью Ольгой. Князь давно не видел российскую императрицу, дочь прусского короля. На ее вопрос, не находит ли он, что она изменилась, ответил с изысканным комплиментом: «Нет, вы совсем не изменились, разве что очень выросли»[849]. Романовы были представлены еще и великим князем Михаилом с женой.
«Каждый час, — писал Клеменс Мелани 24 сентября, — прибывает все новый и новый государь»[850]. Всего собрались 54 владетельных князя и княгини[851]. Николай I весьма сожалел, что в Теплице нет Мелани. Клеменс громко восхищался удивительно красивой императорской дочерью Ольгой. Он всячески обхаживал девочку, заваливал ее подарками, но не пройдет и десяти лет, как канцлер помешает ее браку с одним из эрцгерцогов.
Стараниями князя все было организовано на высочайшем уровне. Все участники встречи чувствовали себя окруженными вниманием, все были постоянно заняты: прогулки, охота, балы, театральные представления. Любители оперы могли насладиться, например, беллиниевской «Нормой». Клеменс был вправе с удовольствием сообщить Мелани: «Я привел всю эту машину в движение»[852].
Особенно успеху встречи способствовало в высшей степени дружелюбное и тактичное отношение Николая I к Фердинанду. А это было непросто. «Контраст между блестящим внешним обликом императора Николая, выглядевшего еще красивее в австрийской гусарской форме, и полуидиотом Фердинандом… был чудовищным»[853], — писал цитируемый X. Л. Миколецким немецкий историк Т. Шиман. Российская императрица Александра Федоровна так выразила в дневниковой записи свое отношение к австрийскому императору: «Великий Боже! Я много слышала о нем, о его мелкой, уродливой, несуразной фигурке и его огромной голове, явном признаке придурковатости, но действительность превзошла все описания»[854].
Николай I был безупречен. Его поведение стало камертоном для всех остальных. Успокоился Меттерних. Отлегло от сердца у императрицы Марии Анны. «Я так всего боялась, но теперь я даже удивлена, насколько мне не страшно»[855], — признавалась она канцлеру. Тот буквально переполнен благодарностью к царю: «Я не могу нахвалиться императором Николаем, воздать ему хвалу за все. Все эти дни у меня состоялись продолжительные разговоры с ним; каждый день подтверждал мне, что я смог разгадать его»[856]. Далее Клеменс восторженно описывает атмосферу встречи: «Все происходит так, как будто все собравшиеся здесь образуют единую семью. В общем, такое чувство, что находишься в салоне, в доброй компании»[857].
Внешне запланированная демонстрация консервативной солидарности вполне удалась. Правда, сколько-нибудь серьезных практических последствий она не имела. Как отметил С. С. Татищев, «соглашение трех союзных дворов по всем текущим политическим делам не пошло далее обмена дипломатических меморандумов и не выразилось ни в едином действии»[858].
Все же был согласован ряд вопросов общей позиции трех континентальных консервативных держав по отношению к двум «морским» либеральным. «Решено было, — писал Татищев, — ничего не изменять в сношениях с последними, предоставляя времени расторгнуть противоестественный союз Англии с Франциею». «В случае новой перемены во французском правлении, — раскрывает далее позицию трех держав Татищев, — признать немедленно восстановление законной династии, но относительно всякого иного образа правления предварительно согласиться между собою»[859]. Показательно, что вскоре после встречи в Теплице Меттерних нанес визит Бурбонам, нашедшим прибежище под крылом Габсбургов в Богемии[860].
При обсуждении самого болезненного, «восточного» вопроса Меттерних предложил поставить в известность о содержании Мюнхенгрецкой конвенции Лондон и Париж. Но это предложение было отклонено Россией по двум причинам. «Во-первых, утверждали мы, — подчеркивал Татищев, — поведение обеих морских держав не оправдывает такого знака уважения и доверия к ним с нашей стороны. Во-вторых, они могут пожелать сами приступить к конвенции»[861]. Вообще информация о секретном мюнхенгрецком документе может лишь подтолкнуть Англию и Францию к сближению.
Затем следует крайне любопытный пассаж: «Меттерних уступил и, по собственному выражению его, согласился „продолжать быть в глазах Англии обманутым или сообщником русской политики в делах Востока“»[862]. Тем не менее его попытка «рассекретить» мюнхенгрецкое соглашение свидетельствует о том, что ему не хотелось сжигать корабли и окончательно похоронить излюбленную идею «концерта держав», или пентархии.
Согласие было достигнуто по испанскому вопросу. Естественно, консервативные державы симпатизировали ультраконсервативному претенденту, брату короля Фердинанда VII дону Карлосу, оспаривавшему право на престол у своей племянницы Изабеллы, которую поддерживали умеренные и либеральные силы. Меттерних уговорил партнеров оказать претенденту финансовую помощь.
Союзные державы решили покончить с независимым существованием вольного города Кракова, где находили убежище всякого рода революционные элементы. Россией было предложено австрийцам присоединить Краков к своим владениям. Однако реализация этой идеи была отсрочена более чем на десять лет.
Татищев вновь сгущает краски, утверждая, что в Теплице, как и прежде в Мюнхенгреце, «все политические вопросы были разрешены в духе Австрии и в ее пользу»[863]. Пожалуй, он склонен принимать за чистую монету реляции Меттерниха, выдержанные в типичном для того чрезмерно оптимистическом духе, и напыщенные самовосхваления.
Конечно, у князя имелось достаточно оснований для того, чтобы быть довольным теплицкой встречей. Фердинанда удалось провести через труднейшее испытание; теперь можно было сказать, что его приняли в семью европейских монархов. Упрочились отношения с Россией. «Я нашел императора Николая мудрым и спокойным