Чтобы мне с ним с копьем в руках бороться, когда он выйдет… —
пел Канда.
Брат заревел и встал на дыбы. Какой-то тигр в человеческом облике закружился перед ним, делая вид, что хочет ударить острием медведя. Брат уворачивался, отступал, приседал, пропуская свистящий наконечник то возле самого бока, то над головой. Толпа заорала, приветствуя танцоров.
Чтобы в сердце девушки
Сильным быть, —
пел Канда.
Счастливо визжа, девчонки ринулись к танцорам и закружились вокруг них в хороводе. Хадамахе даже показалось, что он заметил среди танцующих Калтащ, но тут же потерял ее за вихрем развевающихся кос, длинных лент и пушистых лисьих хвостов, нашитых на танцевальные парки.
Когда солнце весною греет,
На нересте хариусов
Успокоятся разгоряченные сердца,
К нам приходит весна!
— К нам приходит весна! — пел хоровод, и даже пришедшие с Кандой люди притопывали, желая и не смея присоединиться к чужому камланию.
— И-и-и-и-и! — пронзительный, точно комариный, писк затрепетал в воздухе, и крохотные ма-си, духи мольбища, стайками взмывали над хороводом.
— Масенькие какие! — умиленно сказала Аякчан, прислоняясь к плечу Хакмара. Парень помедлил мгновение и неуверенно, будто боясь, что девушка сейчас полыхнет столбом Пламени, обнял ее за плечи. Аякчан удовлетворенно вздохнула.
Ма-си звенящими вихрями ринулись к шесту-хорею. Три шкурки совсем маленьких, еще пятнистых, оленят — с ножками, копытцами и крохотными молодыми рожками — повисли на хорее вниз мордочками. Ритм бубна изменился.
— Крутая гора Байладя! — запел Канда.
— Евэ-э-евэ-э! — подхватил хор.
Крутая гора Байладя, евэ-э-евэ-э,
К небу, евэ-э, ты простираешься, евэ-э-евэ-э,
К воде, евэ-э, ты простираешься.
В землю ты основанием уходишь.
Крутая гора, крутая гора Байладя, евэ-э-евэ-э!
Детвора из тигров, медведей, крылатых уже сновала по вырубке, выставляя туески, завернутые в бересту свертки и раскладывая на шкурах медные украшения. Донгар неожиданно шагнул вперед и крадущимся неслышным шагом, точно темная зловещая тень, скользнул к приношениям.
— Ты куд… — хотел окликнуть его Хадамаха и замолчал. Донгар знает, что делает, да и ему самому надо кой-чего провернуть.
— Гора Байладя, отнеси наши подарки! — закричал Канда и ухнул в бубен. — Владыка Верхних небес, возьми свою долю!
Золотая, отец и Белоперая горстями подхватили украшения и швырнули их в небо. Блестящим дождем медные побрякушки зависли над толпой. На один короткий удар сердца казалось, что сейчас они посыплются обратно на головы… Сияние начищенной меди померкло… Миг! И они исчезли, точно чья-то гигантская рука смахнула их, принимая подношение. Хадамаха вздохнул с облегчением. Зато по лицу Канды промелькнула тень. Но он тут же пошел вокруг хорея, напевая:
— Най-эква, многоязыкая Ут, мать Огня, возьми свою долю!
Берестяные туеса распахнулись. Куски мяса, рыбы, костяные и деревянные безделушки полетели в костры. Языки Пламени с урчанием вгрызлились в приношения, пожирая рыбу и мясо, обгладывая кости. Ба-бах-бах! Золотистые, серебряные, голубые, фиолетовые искры взвились над кострами, разлетелись во все стороны, точно сверкающие иголки осыпались с елок. Заорала и запрыгала детвора, танцуя по рассыпающимся цветным бликам и восторженно взвизгивая, когда горячая искра касалась кожи.
— Здоровые дети будут, сильные, с кровью горячей! — завел Канда. — Седна, владычица Океана, возьми и ты свою долю!
Звенящий рой ма-си налетел на самый большой берестяной короб, набитый дарами земли — сушеной ягодой, олениной, деревом и железом — всем, чего нет в Океане. С натугой приподняв короб, поволок прочь… Плавное течение обряда замедлилось — Тэму, люди-косатки, проломились сквозь толпу и принялись нагружать ма-си сувенирами с большой земли.
— Это жене, это сыну — только не перепутайте! Это дядюшке Аксу, это тетушке Ань…
— Прекратите! — злобно прошипел Канда, расталкивая Тэму. — За каким Эрликом твоему сыну эта палка нужна, тебе что, его бить нечем?
— Так земная же! В лесу росла! — поднял на него потрясенные глаза Тэму. — Да он нарочно шкодить будет, чтобы такой палкой получить! Это ж совсем не то что ребром кита по попе!
— Вот сейчас ты у меня колотушкой по голове огребешь! — замахнулся Канда.
Донгар тенью скользнул у него за спиной. Крышка короба с подношениями распахнулась. Ма-си зажжужали громче. Крышка с легким стуком захлопнулась. Канда обернулся… Но Донгар уже стоял рядом с Хадамахой, сосредоточенно посасывая длинный порез на запястье.
— Ай-ой, поранился чуток! — поймав взгляд Хадамахи, улыбнулся он.
— Летите отсюда! — рявкнул Канда на ма-си. Короб с подношениями взмыл над лесом и унесся по направлению к реке. Оттуда раздался гул — словно на лед швырнули гигантский каменный мяч, — и над верхушками сосен взметнулась пенная струя воды. Лицо Канды потемнело еще больше, но бубен зарокотал снова.
— Калтащ-эква, мать Умай, Моу-няма — твоя доля!
Щедрая россыпь украшений, серебряных монеток, мяса и рыбы посыпалась из перевернутых коробов… и стала медленно, как грязь после дождя, впитываться в ставшую вдруг рыхлой и влажной землю. Хадамаха запустил руку за пазуху. Даром он, что ли, где ни присядет, все с деревяшками возился! Между пальцами у него свисало узорчато вырезанное из дерева ожерелье. Оглядевшись по сторонам, не смотрит ли кто, он бережно разложил ожерелье по земле.
— Ах! — под ногами томно вздохнули, и ожерелье начало погружаться в заволновавшуюся землю.
Хадамаха радостно улыбнулся… и столкнулся взглядом с Донгаром.
— Я ей так мало дарю, — смущенно пробормотал он.
— Зато красивое очень, — серьезно сказал Донгар.
Канда недобрым взглядом проводил исчезнувшие в земле дары… и закружился на месте:
— Взяли долю Хозяин Верхних небес и великие Хозяйки-сестры! Дожди дадут, рыбу в реке, дичь в леса, оленей в стада, детей в люльку! Кэси — большая удача всем племенам, что камлание заказывали, пришла! Кэси пришла! — словно ставя точку, Канда бухнул колотушкой в бубен.
Молчаливо стоящие в сторонке люди вдруг заволновались.
— А мы-то! Мы ж камлания не заказывали! — вскричала та самая баба, что собиралась снимать шкуры за еду для детей. — Мы тут случайные люди! Мы теперь — ачин кэсилэ бэйэ! Бесфартовые люди! От нас барсук увернется, куница насмерть заест! Это ж нашу удачу Канда берет, другим отдает!
— Бегите! — одними губами шепнул Хадамаха.
Его словно услышали. Люди толпой ринулись к лесу. Канда захохотал и взмахнул колотушкой. Столбом дыма ма-си изогнулись над вырубкой и обрушились на убегающих. Над людьми вспыхнули цветные сполохи — блеклые и размытые, какие иногда загораются в небе среди Дня. Ма-си вгрызлись в это цветное сияние и принялись рвать его на части, как гусеницы в листе, проедая извилистые ходы и проплешины. Люди заметались, крича и размахивая руками, точно рассчитывая отогнать рвущих удачу духов, как мух.
— Останови ма-си, Донгар! — взмолился Хадамаха. — Без кэси в тайге не выжить!
— Я не могу. Люди сами сюда пришли: шкуры снимать, тела соседей на части рубить, детенышей ловить.
— Их Канда привел! Они голодали!
— Он вел, они шли. От голода мэнквами-людоедами решили сделаться: своих детей чужими накормить, — очень печально сказал Донгар. — Черный шаман не жалеет, черный шаман поступает по справедливости. Белый мог бы пожалеть… Но ты ж видишь, какой он!
— Он — безумец! — выдохнул Хадамаха. — Я думал, он нас ненавидит, а ему на самом деле все равно, кому пакостничать! Нам не нужна чужая удача!
— А он пока кэси вам и не отдает! — покачал головой Донгар.
Ма-си летели обратно, и за каждым развевался невесомый цветной обрывок. Кружась, они проносились над хореем, сбрасывая свою полупризрачную добычу на вершину. Висящие на хорее оленьи шкурки начали окрашиваться в цвета небесных сполохов и слабенько светиться.
Амба, Мапа и крылатые сгрудились в кучу, потерянно глядя на мечущихся людей. Знакомая баба сидела на земле и, закрыв лицо руками, плакала навзрыд. И только Канда дико ухмылялся.
— Камлаем дальше! — взмахивая колотушкой, завопил он. — Эжины домашнего очага, охраняйте стойбище, пока мы отправляемся в дальнее странствие… — кружился Канда. — Ну что встали? — рявкнул он. — Или хватит вам камланий, жизнь-смерть на следующий День спрашивать у верхних духов не будем?
— Будем, — выдавил отец, дико поглядывая на соседей-людей. Кажется, на самом деле он хотел сказать «нет». Но прервать камлание… Прерванное камлание бьет по заказчику, как раскрученный на ремне каменный шар неумелого метателя — прямо по башке!
— Все по обычаю делаем, — выдавил отец и подрагивающей рукой протянул Канде полоску кожи с нарисованными на ней чумами.
— Племя Мапа, двадцать две берлоги, — деловито пересчитал Канда. Полоски кожи подали Золотая и Белоперая. — Амба — девятнадцать шалашей, крылатые — четырнадцать гнезд. Отлично, все здесь, — заключил Канда и снова тряхнул колотушкой. — Пошли! — И затянул: — Отправляемся в дальнее странствие, через реку той воды, которой омывают лица покойников, отправляемся спрашивать, кто помрет сей День, кто останется… Меня что, плохо слышно? Отправляемся, ту-ту-у! — прогудел Канда вроде по-оленьи, а в то же время и не похоже.
Родовичи неуверенно выстроились в длинную цепочку, положив друг другу руки на плечи. Отец задвинул за спину лишившуюся крыльев малышку, оказавшуюся слишком близко от Канды, встал впереди цепочки и двумя пальцами, будто госпожа Эльга жабу, ухватился за край шаманской накидки из птичьих перьев.
— Чух-чух-чух! — запыхтел Канда и двинулся к хорею. — Чух-чух!
— А ведь он поезд изображает, какие у нас в рудниках пустую породу вывозят, — задумчиво сказал Хакмар. — И точно такой поезд — узкоколейка — тут внизу, под Буровой, к дыре в Нижний мир ходит. Спрашивается, откуда Канда знает?