— Успокойся, Аранда! Это было видение, и все! — испуганно оправдывался Олег, но сам без конца посматривал на то место, где за айвой все кружил и кружил невысокий вихревой поток. «Святовит и Радогост меня хотят о чем-то предупредить», — мрачно догадался он и рассеянно пробормотал: — Я должен немедленно вернуться в Киев!
Аранда ахнула, закрыла рот рукой и попыталась заглушить рыдания.
— Значит, наши законы ты считаешь несовершенными, великий киевский князь Олег-Олаф? — с легкой насмешкой спросил хакан, стоя на Саркельской пристани и наблюдая за погрузкой даров на ладьи русичей. Суета причала, заполненного хазарами, не мешала быстрому, откровенному разговору двух повелителей.
— Я понимаю, князь, твое желание торговать с разными странами, но открытость и бесхитростность славянских вождей не помощники тебе в этом деле, — убежденно сказал хакан.
— Да, — согласился Олег. — Русичи до сих пор считают постыдным отдавать за деньги то, что можно обменять на равноценный продукт. Деньги они считают ничтожной платой.
— Это оттого, что у славян в земле нет золота, а серебра слишком много, поэтому каждая семья имеет серебряный котелок и гривны в огромном количестве и не почитает их за ценности, — пояснил хакан. — Но именно потому, что у славян слишком богата природа, они и являются плохими купцами, хотя ремеслом владеют отменно!
— Да, славянские общинники очень дружны, добры к своим сородичам и соседям, но…
— Но? — почти возмущенно воскликнул хакан н, не дав Олегу договорить, продолжил неожиданно его мысль: —Ты повидал немало народов, киевский князь Олег-Олаф, и заметил, наверное, что в жизни любого народа, в их нравах и традициях всегда можно найти свои зловонные «но», хотя это вовсе не значит, что их нельзя переварить!
Олег смотрел на хакана во все глаза, а тот возбужденно продолжал:
— У нас в Хазарии уже свыше ста пятидесяти лет, с тех пор как Була[50] принял иудейскую веру, в мире и согласии живут мусульмане, христиане, язычники и иудеи! Правители старались не насаждать «жестоковыйные»[51] традиции, то есть традиции царя Ирода, по отношению к другим религиям и добились относительного покоя в стране. Постарайся и ты в своей Киевской Руси…
— Как ты назвал ту страну, где я охраняю мир? — быстро спросил Олег, зорко вглядевшись в лицо хакана.
— По древнему обычаю, имя города, в котором живет и управляет предводитель охранного войска страны, превращается в название страны! — объяснил хакан.
Олег засмеялся.
— Ну, а так как основная часть твоего охранного войска состоит из русичей, то вот тебе и название той страны, в которой ты охраняешь мир! Киевская Русь! Гордись, именитый русич! Ты создал огромную страну! — с важной медлительностью заявил хакан и с самым серьезным выражением лица поклонился Олегу.
Олег, сраженный словами хакана, нерешительно остановился, мысленно повторил все доводы хакана для убеждения собственной совести, но сразу принять решение о новом названии все же не смог.
— Ну что, великий киевский князь Олег, да будет тако? — напористо спросил хакан. — Так будет зваться отныне твоя страна Киевской Русью?
— Звучит неплохо, но надо обсудить на Совете вождей. Думаю, они не захотят так откровенно признать власть русичей, слишком строптивы, — задумчиво объяснил Олег, но мысль о новом названии крепко запала ему в душу, чего, однако, он никак не хотел показывать хакану.
Хакан понял сложность положения киевского князя и, хитро улыбаясь, громко предложил:
— Ну, что ты решишь там сказать своим боярам и вождям славянских племен, я не знаю, но я знаю, что прикажу говорить всем моим купцам, раввинам и габаям, где бы они ни были, о киевском князе Олеге, правителе Киевской Руси! — завершил хакан, собрав возле себя русичей и хазар. — Да будет тако?
И в ответ грянуло дружное, троекратное:
— Да будет тако!
Но Олега эта дружная поддержка людей на Саркельской пристани мало убедила. Он грустно улыбнулся хакану и тихо спросил:
— А где Аранда?
Хакан повернулся к одному из проходящих мимо хазар и что-то сказал ему на арамейском языке. Тот кивнул и быстро скрылся в толпе.
— Я думал, ты не вспомнишь о ней, — тяжело вздохнул хакан. — А ты, оказывается, помнишь обо всем… Ее сейчас приведут.
— Она не хочет ехать со мной? — поняв все, глухо спросил Олег.
— Она скажет тебе все сама, — хмуро проговорил хакан и добавил: — Знай, мы никогда и ни к чему не принуждаем своих женщин! Чего хочет женщина, того хочет Бог! Она идет! Я не буду вам мешать, — пробормотал он и отступил в сторону, пытаясь сохранить невозмутимый вид.
Олег глянул вверх, на подмостки причала, и увидел Аранду, спешащую к его ладье. Как больно сжалось сердце, как не вовремя подвернулась нога, как захватило дыхание в груди и потемнело в глазах от резкого движения и одной мысли: «Неужели я вижу ее в последний раз? Да, в последний!..»
Аранда, затянутая в легкое сиреневое платье-халат, источающая аромат таинственных трав и благовоний, припала к груди Олега и обняла его жадно, каждым пальцем и каждой клеточкой кожи прощаясь с его телом, с его доспехами витязя и князя.
Они стояли, обнявшись, до тех пор, пока оба не почувствовали, что долее прощание продлить нельзя. И никто не должен произносить в этот момент какие бы то ни было слова…
Глава 7. Женитьба Ингваря
Киев встретил дружину великого князя русичей, возвратившуюся из похода на хазар, глубоким молчанием. Мрачная и настороженная тишина исходила даже от волн Днепра, оказывающих слабое сопротивление встречному движению ладей Олега и, как показалось князю, печально плескавшихся о галечный берег Киева.
Стражники и речной дозор Киева, встретив князя со всеми традиционными почестями, не кричали звонкими голосами радостную весть о прибытии великого князя в стольный город, а тихо выгружали на подмостки скарб князя и дары хазарских правителей, что привлекло наконец внимание Олега к их согнутым фигурам и упорному, даже враждебному молчанию.
— Рогвольд, что случилось? — недоуменно спросил Олег самого уважаемого меченосца, служившего еще Рюрику в Рарожье и соперничавшего когда-то с самим Дагаром и Кьятом, а теперь находящегося на службе у Олега в Киеве.
— Сначала скажи, князь, что нового ты узнал о хазарах и навестил ли могилу Аскольдовича? — спокойно проговорил знатный воин, стараясь выдержать беспокойно-требовательный взгляд Олега.
— Да, место, где погребен Аскольдович, отмечено большим валуном, возле которого мы возложили семнадцать венков: столько, сколько лет было княжичу. Ленк предложил назвать это место Княжичской излукой, ибо в этом месте Орель приливно изгибается.
— Хорошо придумал Ленк, — охотно отозвался Рогвольд и грустно продолжил: — Пусть все лазутчики узнают об этом месте и впредь всегда возлагают там венки вместе с нашими дозорными. Люди должны знать место погребения Аскольдова отрока, иначе Даждьбог прикажет солнцу меньше светить на нашей земле.
— А мы вроде никогда и не отступали от этого правила, — с некоторой обидой заметил Олег.
— Да, ну а что хазары? — оживленно спросил Рогвольд. — Ты сумел увидеть кара-хазар и бяла-хазар?[52]
— О да! Это было нетрудно! Бяла-хазары управляют кара-хазарами. А те терпеливы, выносливы и добры ко всем.
— А какие у них бани? Или ты посещал только храмы? — задорно спросил Рогвольд.
— Великолепны и те, и другие! Но такие бани и я готов начать строить в Киеве завтра же! — быстро отозвался Олег.
— А что еще у них ты хочешь перенять? — улыбнулся Рогвольд, сдерживая порыв Олега ринуться в свой дом.
— Думаю по их образцу извлекать выгоду из торгового оборота и провоза товара по Днепру, — хмуро ответил Олег и пояснил: — Одну десятую долю берут хазары с купцов, и этого им хватает на содержание дружины, в которой, правда, всего двенадцать тысяч воинов.
— Мудро, — похвалил Рогвольд и вдруг ехидно спросил: — А нам показываться тоже будешь, как их хакан, всего раз в четыре месяца?
Олег засмеялся:
— Ну, нет! Я не буду этого требовать от своей свиты! Ограждать меня от моей дружины? Грех! Великий грех, как сказал бы христианский священник! Да и от меня хакан не прятался. Напротив!..
— А что ему стоило из своих двадцати пяти жен и шестидесяти наложниц выделить тебе одну красавицу? — ехидно заметил Рогвольд и, с любопытством оглядев Олега, вдруг тихо спросил: — Покрепче Экийи оказалась иудеечка?
Олег пожал плечами.
— Их нельзя сравнивать, Рогвольд! Они обе прекрасны, и я их обеих горячо люблю! — И, оглядев редеющую толпу на причале, снова подумал: «А это хорошо, что Экийи нет… Наверное, все узнала от купцов… Обиду держит за измену…» Но в следующее мгновение все же решил спросить мудрого воина: — А где Экийя? Она все знает?
Рогвольд промолчал.
Олег насторожился. Где-то в подсознании он уже услышал ответ Рогвольда, но не хотел, не мог в это поверить. «Ведь многоженство так естественно и распространено повсюду! Почему надо из-за этого умирать?!» — хотел было крикнуть он во всю глотку, но только успел схватить Рогвольда за руку, как, грузно покачнувшись, упал на причал.
— Красная наперстянка!.. Красная наперстянка… — недоуменно повторял Олег и все требовал и требовал от Рогвольда рассказать подробности смерти Экийи.
Рогвольд, заметно утомленный от пережитого страха за князя, тихо повторял одни и те же слова:
— Она перепутала травы. Красную наперстянку брать нельзя, это знает каждый младенец…
— Перепугала? Экийя не могла перепутать! — слабо повторял Олег, с надеждой посматривая то на Рогвольда, то на Бастарна й ища у них поддержки.
Бастарн посмотрел на окно княжеской одрины, увидел косой длинный солнечный луч на подоконнике и, тихо воскликнув: «Наконец-то!» — подошел к окну, и Олегу вскоре стало свободнее дышать и спокойнее думать. Бастарн кудесничал долго.